Новые приключения Шерлока Холмса (сборник) - Страница 138

На этом мы распрощались с бароном Нопчкой, оставив его несколько озадаченным, но в то же время в значительной степени приободренным, и отправились на Бейкер-стрит, куда прибыли уже довольно поздним вечером. Холмс был в превосходном настроении. Дома его ждала телеграмма. Холмс вскрыл ее и прочитал вслух:

– “Принц уехал в Константинополь. О.-п.”. Превосходно! Наш турецкий друг держит слово!

Мы съели прекрасный ужин, приготовленный миссис Хадсон, причем Холмс наотрез отказался говорить о деле за едой. После ужина, когда мы сидели у камина и Холмс курил свою самую зловонную трубку, он взглянул на меня блеснувшими глазами и сказал:

– Ватсон, сегодня ночью я собираюсь совершить уголовное преступление. Ваш армейский револьвер и отмычка еще при вас?

Меня охватило возбуждение: прошло уже немало лет с тех пор, как мы с Холмсом в последний раз устраивали одну из тех проделок, из-за которых временно оказывались по другую сторону закона.

– Можете на меня положиться, Холмс, – с искренним чувством сказал я. – Дайте мне только полчаса, чтобы собраться.

Время близилось к полуночи, когда мы с Холмсом прибыли на Харрингтон-Мьюз. В полной тишине мы подошли к дому номер 6, и Холмс прошептал мне на ухо:

– Доставайте отмычку, Ватсон!

Мы подкрались к двери, словно взломщики, и я собирался пустить свой ломик в дело, когда обнаружил нечто непредвиденное.

– Холмс, дверь уже открыта!

Холмс замер на месте и произнес шепотом:

– Интересно, Ватсон, очень интересно! Эта ночь, возможно, принесет еще много сюрпризов!

Мы вошли в дом, не произведя ни малейшего шума. Холмс быстрыми, но осторожными шагами направился к кабинету. Приблизившись к двери, мы увидели, что из-под нее пробивается лучик света. Из кабинета раздавался шорох, как будто кто-то перебирал бумаги. Мы неподвижно стояли и слушали. Затем шорох внезапно прекратился, свет погас.

– Пора, Ватсон! – сказал Холмс, и мы ворвались в комнату, но поздно: мы успели лишь увидеть, как темная фигура выпрыгивает из раскрытого окна на задний двор.

– За ним, Ватсон! – закричал Холмс.

Я бросился к окну и выскочил на двор; там я увидел беглеца, который, прихрамывая, словно поранил ногу, улепетывал к ограде. Я побежал за ним, но споткнулся о какое-то полено и растянулся на земле. Когда я поднялся на ноги, беглеца уже и след простыл. Морщась от боли, я дохромал до ограды, но никого, конечно, за ней не увидел и, удрученный неудачей, вернулся к Холмсу.

– Не беда, Ватсон, – сказал он, выслушав мой рассказ. – Мы познакомимся с этим джентльменом утром.

Пока меня не было, Холмс не сидел без дела – он просматривал документы, лежавшие на столе и в его ящиках. Теперь он поднес поближе к свету маленький листок бумаги.

– Дело здесь нечисто, Ватсон! – сказал он, и на лице его в этот момент было суровое и мрачное выражение. – Но сейчас пора возвращаться домой и ложиться спать, потому что утром нас ждет много дел.

И мы вернулись на Бейкер-стрит. Не знаю, как Холмс, а я провел очень беспокойную ночь. Утром я проснулся оттого, что Холмс тряс меня за плечо.

– Вставайте, Ватсон! Дело близится к развязке!

– Сколько времени? – спросил я, силясь стряхнуть с себя сон.

– Семь часов, Ватсон. Завтрак готов.

Я встал, умылся и пошел завтракать. Холмсу, успевшему поесть, не терпелось побыстрее выйти из дома, так что я торопливо проглотил тост, наспех выпил чаю, и вскоре мы уже катили в кэбе по направлению к дому, адрес которого Холмс дал кучеру.

Теперь у Холмса было совсем не то настроение, что накануне ночью, – он выглядел скорее озабоченным, нежели возбужденным.

– Удалось ли вам найти разгадку, Холмс? – спросил я.

– Вы знаете, как я работаю, Ватсон. Я расскажу о своих умозаключениях, когда буду к этому готов.

В молчании мы доехали до места назначения, оказавшегося маленьким особняком, в котором располагалось греческое консульство. Когда мы попросили доложить о нашем приходе консулу, господину Леонтиклесу, нас немедленно провели в его кабинет. Господин консул был человеком невысокого роста, с бледным лицом, черными как смоль волосами, бородой-эспаньолкой и нафабренными усами. Он держался довольно обходительно и учтиво, но казалось, что ему не по себе в нашем обществе. Когда мы вошли, он встал, пригласил нас садиться и спросил:

– Чем могу быть полезен, джентльмены?

– Господин Леонтиклес, – ответил мой друг, – мое имя – Шерлок Холмс. Мне поручено расследовать убийство господина Симеонова. Если вы согласитесь ответить на несколько вопросов, имеющих отношение к этой трагедии, это существенным образом поможет мне в расследовании.

Прежде чем ответить, консул пригладил свою бороду и усы.

– Я был бы рад оказать вам любую помощь, мистер Холмс, но думаю, что, к сожалению, ничего, способного вас заинтересовать, мне не известно.

– И все же ваши ответы вполне могут прояснить несколько моментов, – ответил Холмс. – Например, не могли бы вы сказать, где вы находились в тот момент, когда услышали выстрел?

– В своей комнате.

– Ваша комната была через две двери от комнаты Симеонова, и тем не менее, когда лорд Эверсден и Орман-паша прибежали на место преступления, они увидели, что полковник Юсуфоглу склонился над телом, а вы стоите на некотором расстоянии от него. Почему вы не поспешили на помощь раненому?

– Комната Юсуфоглу находилась между комнатой Симеонова и моей, и он успел первым, – ответил Леонтиклес, и я заметил, что на лбу у него выступили капли пота.

– Значит, полковник был в своей комнате, когда раздался выстрел? – спросил Холмс.

– Думаю, да. Когда я вышел в коридор, он уже стоял на коленях подле Симеонова.

– Господин Леонтиклес, – напрямик спросил Холмс, – господина Симеонова убил полковник Юсуфоглу?

– Нет!

– Похоже, вы совершенно уверены в этом. Почему же вы думаете, что убийца – не он?

– Полковник Юсуфоглу не способен на убийство. Я… я уверен, что он не убивал!

– А вот у графа Балинского, похоже, нет сомнений, что убийца – именно полковник.

– Граф Балинский ошибается, – твердо сказал консул.

– Благодарю вас, господин Леонтиклес, – неожиданно сказал Холмс и встал, чтобы выйти из кабинета.

Когда мы дошли до двери, он остановился, чтобы полюбоваться на небольшую статуэтку, которая стояла на столике у окна.

– Я очень интересуюсь древнегреческим искусством. Скажите, это Афродита? – с обаятельной улыбкой спросил Холмс у консула.

– Нет-нет, – ответил тот, встал из-за стола и, слегка прихрамывая, подошел к статуэтке, стоявшей на столике в другом углу кабинета, – вот Афродита!

– О да, конечно! – сказал Холмс. – Позвольте еще раз поблагодарить вас, господин Леонтиклес. Мы не будем больше отнимать ваше драгоценное время.

* * *

– Мы продвигаемся вперед, Ватсон, – сказал Холмс, когда мы сидели в кэбе, направлявшемся на Белгрейв-сквер. – Вы заметили, как он прихрамывает?

Разумеется, я это заметил.

– Причем прихрамывает точно так же, как я после того, как упал, споткнувшись о полено на Харрингтон-Мьюз, – сказал я. – Почему вы не приперли его к стенке?

– В этом не было необходимости. Он и сам обо всем догадался.

– Но теперь, когда он знает, что вы подозреваете его в проникновении в дом Симеонова, не решится ли он бежать за границу?

– Нет, Ватсон, – улыбнулся Холмс, – думаю, этого опасаться не стоит.

В турецком посольстве нас встретил привратник, напомнивший мне джинна из сказки про лампу Аладдина. Он был одет в черные шаровары и богато украшенную зеленую тунику, а на ногах красовались туфли с загнутыми носками. Не сказав ни слова, он взял у Холмса визитную карточку и ушел, чтобы отнести ее Орман-паше. Через несколько минут к нам вышел мрачный молодой человек в феске и отвел нас в кабинет паши.

На этот раз Орман-паша был одет не в парадный мундир, а в черный сюртук. Когда мы вошли, он встал из-за стола, за которым сидел, и тепло нас поприветствовал.