Новые приключения Шерлока Холмса (сборник) - Страница 114

Как бы там ни было, однажды я проснулся серым весенним утром, обещавшим все тот же бесконечный моросящий дождь, который в Корнуолле не редкость, и увидел, что Шерлок Холмс стоит у моей кровати. Все признаки лихорадочного состояния улетучились, он снова был полон энергии и жизненных сил, чего я не мог не заметить, поскольку слишком хорошо его знал.

– Если когда-либо я буду столь самонадеян, что вновь соглашусь поработать на благо нации, прошу вас, Ватсон, напомните мне о деле преданного слуги. Мы возвращаемся в Лондон сегодня же, и дай бог нам не опоздать. – Он говорил серьезно.

– Но с какой целью, Холмс? – Я встал с кровати.

– Учить халдейский язык, мой дорогой друг. – Холмс произнес это с теплотой, без тени язвительности, свойственной ему в последние несколько недель.

Трясясь в вагоне-ресторане по Большой Западной железной дороге, я рискнул потребовать объяснения нашего внезапного отъезда. Даже “Таймс” осталась сегодня непрочитанной.

– Полно, Ватсон, в самом деле, глядя на это превосходное филе палтуса, я начинаю думать, уж не стоит ли вам обратиться к методам мистера Огюста Дидье, раз уж мои остаются для вас непостижимыми?

– Это не тот ли повар из клуба для джентльменов “Плам”, который раскрыл пару запутанных дел?

– Именно он. Я был достаточно любопытен, чтобы посетить его в девяносто шестом, после примечательной истории в “Пламе”. Не могу одобрить всех его методов, ибо он в своих расследованиях не очень полагается на науку, тогда как я утверждаю, что это – полностью логический процесс, позволяющий за счет отрицания или отбрасывания всего лишнего приходить от общего к частному. Он придерживается той точки зрения, что кулинария схожа с расследованием: необходимо выбрать ингредиенты и умело их объединить, и без творческого подхода к делу успеха ни в том ни в другом не добиться. Сомневаюсь, что миссис Хадсон согласилась бы с ним. Однако, Ватсон, давайте рассмотрим наше дело под таким углом зрения – все “ингредиенты” загадки перед нами.

– Письмо, баронесса…

– И другие игроки, Ватсон. Это дедукция, а не творческий подход. С помощью дедукции мы можем также заключить, что баронесса предполагала: в деле такой важности без моего участия не обойдутся. А если баронесса это понимала, то и другие игроки тоже. Я свалял дурака, Ватсон. – Судя по его тону, им овладело прежнее беспокойство. – Я решил, – продолжил он, – что сообщение, которое заставило нас умчаться в Корнуолл, – от баронессы. Но это не так.

Уверен, оно было опубликовано другим заинтересованным лицом, чтобы пустить меня по ложному следу, и, надо сказать, ему это удалось.

– Но ведь в “Таймс” не появилось других связанных с нашим делом объявлений.

– А с чего мы взяли, что объявление появится в “Таймс”? – мрачно ответил Холмс. – В письме сэру Джорджу говорилось, что дальнейшие инструкции будут опубликованы в ежедневных газетах, без указания в каких. К счастью, миссис Хадсон ответственно относится к моей просьбе ни в коем случае ничего не выбрасывать, так что подборка лондонских газет за последние два месяца от “Дейли график” до “Файненшл таймс” ждет нас на Бейкер-стрит, и мы сможем изучить их на предмет интересующего нас сообщения. Боже, Ватсон, если я все прошляпил… – Он осекся, не договорив фразу, что с ним случается нечасто.

– Кто может быть этим “заинтересованным лицом”? – спросил я спокойно.

– Помните дело “Чертежи Брюса-Партингтона”, которым мы занимались в девяносто пятом? Майкрофт тогда сообщил мне в телеграмме, что известно множество мелких мошенников, но мало таких, кто рискнул бы пойти на столь крупную авантюру. Достойными соперниками он считал только троих: Адольфа Мейера, Луи ла Ротьера и Гуго Оберштейна. В том случае в деле был замешан Оберштейн, но в настоящее время он отбывает срок в тюрьме, а значит, остаются лишь двое – Луи ла Ротьер и Адольф Мейер.

– Уверен, что это Мейер! – воскликнул я.

– На сей раз, Ватсон, я соглашусь с вами. Он все еще проживает в Лондоне, на Грейт-Джордж-стрит, тринадцать, Вестминстер. Ла Ротьера я хорошо знаю в течение уже нескольких лет и полагаю, что мы можем исключить его. С Адольфом Мейером я имел дело в девяносто пятом, и вот что мне тогда удалось о нем выяснить: полный, одутловатый джентльмен, компанейский, со страстью к музыке, но у него отвратительный вкус, если он предпочитает мистера Джона Филипа Сузу классике, а трубу – скрипке. Под приветливой внешностью Адольфа Мейера скрывается черное сердце самого злого человека из всех живущих на земле. Он – неофициальный агент барона фон Гольбаха. Это имя вам ни о чем не говорит, Ватсон? Я не удивлен. Он не любит быть в центре внимания, но именно он стоит за отставкой Бисмарка, поздравительной телеграммой Крюгеру и бесчисленными другими интригами. Кайзер верит каждому его слову, а канцлера не слушает. Он ярый недруг Англии, и Мейер – его орудие, инструмент в его руках. Если бы я мог выбирать себе врага – лучше кандидатуры не найти, ибо он олицетворяет Зло.

– И вы убеждены, что он вовлечен в это дело?

– Да. Он знает меня достаточно хорошо, чтобы бояться моей силы – хотя о какой силе я вообще могу говорить, когда острота ума так предательски покинула меня? Два месяца в Корнуолле – и империя в опасности!

Он пребывал в мрачных раздумьях, пока поезд не прибыл на вокзал Паддингтон. Я надолго запомню, как он сгорбился, будто став меньше ростом, и наклонился вперед, словно подгоняя кэб, так хотел побыстрее оказаться на Бейкер-стрит. Даже не сняв свой ольстер (хотя был май, ночь стояла прохладная), он сразу прошел в комнату и, несмотря на поздний час, принялся изучать огромную груду газет, тщательно сложенных миссис Хадсон. Нечасто мне доводилось чувствовать себя таким ни на что не пригодным. Только я брал какую-нибудь газету, чтобы найти что-либо связанное с нашим делом, как Холмс отбирал ее у меня, опасаясь, как бы я чего не пропустил. После трех часов такого бестолкового времяпрепровождения я не выдержал и лег спать, решив с большей пользой провести остаток ночи. Холмс продолжил штудировать газеты, теперь они валялись вокруг него повсюду; иногда он делал пометки в блокноте, если считал что-то заслуживающим внимания. Когда я утром проснулся, он пребывал в той же позе, по-прежнему обложенный газетами, с красными от бессонной ночи глазами, но в полной боевой готовности.

– Я нашел это, Ватсон. – Он протянул мне блокнот.

Я пришел в ужас. То, что было в блокноте, больше всего походило на бессмысленный детский рисунок – круги, квадраты, точки, черточки, крестики, закорючки и схематичные фигурки мужчин и женщин.

– Холмс, ради бога, что это?

– Ха! – закричал он, поскольку увидел выражение моего лица. – Вы полагаете, что я под действием наркотиков! Нет, дорогой мой друг. Смотрите, это может спасти нас. – Он передал мне экземпляр “Дейли мейл”, указав пальцем на сообщение в колонке частных объявлений. Газета была датирована девятым марта.

– “Круг ограничивает остановку”, – прочитал я. – Шифр, Холмс? – Я повторил непонятную фразу еще раз.

– У вас на уме одни шифры, Ватсон. Нет-нет, это объясняет, почему еще не все потеряно. Больше ничего не было до сообщения, появившегося в начале текущего месяца. – Он положил передо мной открытый в нужном месте блокнот.

“Терпин держит собаку”, – прочел я. Напротив четким почерком Холмса было написано: “Выпуск от 6 мая”. Ниже следовали более бессмысленные слова: “Стрелы Купидона пронзают четвертую справа лису”, а дальше – пометка Холмса: “10 мая, понедельник”. Выпуск за четверг, 13-е, содержал сообщение: “Улыбающаяся кухарка носит крест”. Под ремаркой “Пятница, 14-е” значилось: “Степенный джентльмен и паж уходят в девять”. И наконец – вчерашний номер от 18 мая, день нашего возвращения: “Крест в круге”.

– Вы уверены, что не ошибаетесь, Холмс? Я оставил без внимания много таких объявлений в колонках частных сообщений. Почему ваш выбор пал именно на них?

– Мой дорогой друг, неужели вы настолько слепы?! – Он сунул мне под нос блокнот, который я уже успел вернуть ему. – Осталось узнать только времявстречи. Дата нам уже известна.