Новые Миры Айзека Азимова. Том 6 - Страница 106

Только сон. Всего лишь сон. Спящий разум дает волю самым разным мыслям. Чего только не всплывает на волне подсознания. Сон ничего не значит — просто Брюс Маннхейм побывал здесь вчера и произвел на нее некоторое впечатление, которое спящее сознание удивительным, невероятным образом преобразовало в маленький сценарий. Ведь Маннхейм самое аналое на десять лет моложе ее. И хотя внешность у него приятная, мисс Феллоуз он не показался каким-то особенно привлекательным — даже в мечтах. Просто еще один мужчина, с которым она познакомилась. Иногда мужчины, несмотря ни на что, все-таки привлекали ее. Например, Хоскинс. Да, она питает бессмысленную, бесплодную слабость к счастливому в браке мужчине, с которым ей выпало работать. В этом чувстве есть хоть что-то реальное, но в том, что ей приснилось, — ничего.

Это только сон, повторила мисс Феллоуз, только сон, только сон.

Лучше всего уснуть опять, решила она. Может быть, к утру она забудет, что ей снилось.

Она закрыла глаза и вскоре уснула. Тень сна все же осталась при ней, когда в начале седьмого она проснулась, услышав, как зашевелился Тимми. Осталось смутное, унизительное воспоминание: нетерпеливый стук в дверь, взволнованное приветствие, страстное объятие. Но теперь все это казалось ей просто глупым.

После всех разговоров о необходимости общества для Тимми мисс Феллоуз ожидала, что Хоскинс тут же подберет ему товарища — хотя бы ради того, чтобы задобрить могущественные силы, представленные Маннхеймом и Левиен. Однако, к ее удивлению, шли недели, но ничего подобного не происходило. Должно быть, Хоскинсу, как он и предвидел, крайне трудно оказалось залучить чьего-нибудь ребенка в стасисный пузырь. Как Хоскинсу при этом удавалось обороняться от Маннхейма, мисс Феллоуз не знала.

Самого Хоскинса она почти не видела. Он, очевидно, был слишком занят другими своими обязанностями — мисс Феллоуз лишь пару раз встретила его в коридоре. Руководство компанией, естественно, с лихвой заполняло все его время. У мисс Феллоуз из обрывков чужих разговоров сложилось впечатление, что Хоскинс в своей гонке к небывалым в истории достижениям вынужден постоянно обуздывать целый штат нервных гениев, жаждущих Нобелевских премий.

Что ж, пусть будет, как есть. У него свои проблемы, у нее свои.

И худшая из них — растущее одиночество Тимми. Мисс Феллоуз пыталась быть для мальчика всем: няней, воспитательницей и приемной матерью, но ее на все не хватало. Тимми снова и снова снился тот же сон — не каждую ночь, но настолько часто, что мисс Феллоуз начала вести ему счет: сон о большом пустом пространстве за кукольным домиком, куда Тимми некогда не выпустят. Иногда он был там один, иногда его окружали таинственные призрачные фигуры. Поскольку английский язык Тимми еще не вышел из зачаточной стадии, мисс Феллоуз никак не могла понять, что же символизирует эта большая пустота: потерянный ледниковый век или представление Тимми о чужой новой эре, в которую он попал. Как бы там ни было, пустота его пугала, и он часто просыпался в слезах. Не требовалось иметь степень по психиатрии, чтобы истолковать этот сон как мощный симптом изоляции Тимми, его растущей депрессии.

Днем он надолго впадал в состояние мрачной, пассивной отрешенности или молча часами смотрел в окно кукольного домика, в котором почти ничего не было видно — смотрел в большую пустоту своего сна, то ли ностальгически вспоминая холодные ледяные равнины своего раннего детства, то ли гадая, что же находится за стенами его ограниченного мирка. А мисс Феллоуз в ярости вопрошала себя: почему же Тимми не приводят друга? Почему?

Она подумывала, не связаться ли ей самой с Маннхеймом — сказать ему, что для Тимми ничего не делается, и попросить нажать на Хоскинса. Но это уж слишком походило бы на предательство. При всей своей привязанности к Тимми, она все-таки не могла решиться на такие действия за спиной у Хоскинса. И выжидала, накапливая гнев.

Физиологи уже узнали о мальчике все, что им было нужно, только что вскрывать его не стали — очевидно, это не входило в программу исследований. Поэтому их визиты сократились: заходил кто-нибудь раз в неделю измерить рост Тимми, задать несколько стандартных вопросов и сделать несколько снимков, вот и все. Исчезли иглы для инъекций и взятия анализов, специальные диеты больше не считались обязательными, и почти прекратились долгие, утомительные анатомические исследования суставов, связок и костей.

Тем лучше — но если физиологи теряли интерес к мальчику, то психологи только начинали входить во вкус. По мнению мисс Феллоуз, эти были ничуть не лучше своих предшественников, а то и похуже. Тимми теперь приходилось преодолевать разные препятствия, чтобы добраться до воды и пищи: поднимать перегородки, отодвигать брусья, дергать за веревочки. Легкие разряды тока заставляли его хныкать от испуга и неожиданности или рычать самым первобытным образом. Все это в высшей степени раздражало мисс Феллоуз.

К Хоскинсу обращаться ей не хотелось, вообще не хотелось встречаться с ним. Он избегал ее не без причины, и мисс Феллоуз боялась, что, обратившись к нему с новыми требованиями, при малейшем сопротивлении с его стороны сорвется, вспылит и уйдет с работы. Доводить до этого было нежелательно. Ради Тимми она обязана оставаться здесь.

Но почему же этот человек вдруг взял и бросил Тимми? Откуда такое безразличие? Или он таким образом отгораживается от жалоб и требований Брюса Маннхейма? Но это же глупо. От того, что он устранился, страдает один только Тимми. Глупо, глупо, глупо.

Мисс Феллоуз по мере своих сил охраняла Тимми от ученых, но полностью оградить его не могла. В конце концов, это все-таки научный эксперимент. Поэтому загадки, головоломки и легкие разряды тока продолжались.

А тут еще целая армия антропологов рвалась допросить Тимми о жизни в палеолите. Но хотя Тимми на удивление хорошо овладел английским — на свой лад, — их все же ожидало разочарование. Спрашивать они могли обо всем что угодно — но ответить Тимми мог, только если понимал вопрос и если у него еще сохранялись воспоминания о данной стороне доисторической жизни.

К тому времени когда пребывание Тимми в современности стало исчисляться уже не неделями, а месяцами, его речь значительно улучшилась и все продолжала совершенствоваться. Он так и не избавился от своего мягкого невнятного выговора, который мисс Феллоуз считала очень милым, но говорил и понимал практически на уровне современного ребенка своего возраста. Иногда, разволновавшись, мальчик еще прибегал к щелканью языком и урчанию, но это случалось все реже и реже. Он, по-видимому, начал уже забывать, как жил до своего появления в двадцать первом веке — прежняя жизнь возвращалась к нему только в снах, в которые мисс Феллоуз не было доступа. Кто знает, какие громады мамонтов и мастодонтов населяли сны, какие таинственные доисторические сцены разыгрывались в голове неандертальского мальчика?

К удивлению мисс Феллоуз, по-прежнему только она одна с некоторой уверенностью могла разобрать, что Тимми говорит. Остальные, часто бывающие в стасисном пузыре — ее помощники Мортенсон, Эллиот и Стретфорд, доктор Макинтайр, доктор Джекобс — улавливали пару фраз, но с большим трудом, и, как правило, перевирали смысл его слов. Мисс Феллоуз не могла понять — почему. Да, поначалу мальчику было трудновато правильно выговаривать слова — но сейчас-то он говорит очень бегло. Ей, по крайней мере, так казалось. Но постепенно пришлось признать, что только круглосуточное общение с Тимми позволяет ей понимать его. Ее ухо автоматически сглаживало разницу между тем, как Тимми говорит, и тем, как это следовало бы сказать. Он все-таки отличался от современных детей — по крайней мере в том, что касается разговорной речи. Понимал он почти все, что ему говорили, и научился отвечать правильными предложениями. Но его язык, губы, гортань и, как полагала мисс Феллоуз, подъязычная косточка были недостаточно приспособлены к тонкостям современного английского, и результат получался плачевный.