Новоселье - Страница 3

Тогда Крестинский, который вовсе не хотел обидеть Геру, указал на свой кожаный мешок и сказал:

- Они спят, не будите их.

- Кто спит? - сердито сказал Гера. - Кто спит, когда я играю?

- Змеи спят, - ответил Крестинский. - Четыре кобры.

- Змеи! - закричал Гера и вскочил на ноги, подняв с ковра свою шляпу, футляр от флейты, флейту и свои башмаки, которые он снял для удобства и покоя.

Голуби улетели в открытые окна и двери.

- Мудрые змеи зашевелились, - сказал Бахрам, - а кроткие голуби улетели.

Когда Гера немного успокоился, он сказал:

- Я рад, что моя музыка может взволновать даже кобру!

11

У Крестинского в руках была палка. Обыкновенная палка, без всяких украшений, только на конце она была раздвоена, как маленькая рогатка.

- Стоит только прижать голову змеи рогаткой к земле, как она становится совершенно неопасной, - объяснил Крестинский.

- Легко сказать! - заметил Муравьёв.

Крестинский был не простой охотник, а учёный.

Он дал мне свою палку с рогаткой на конце и сказал:

- Храни!

Мама всё время присматривалась к Крестинскому. Вид у него был усталый, и сквозь загар проступала странная желтизна и бледность.

Он накинул на плечи меховую куртку и поёжился. Я удивился: жара стояла такая, что невозможно было выйти на солнце, а ему холодно.

- Вы больны, - сказала мама. - У вас малярия. Вам нельзя здесь больше оставаться. Надо немедленно ехать в Байрам. Там есть хорошая больница.

- Пустяки, - ответил охотник. - Не обращайте внимания.

И он прилёг на ковёр, прикрыв глаза тыльной стороной ладони.

Чайханщик принёс свежезаваренного чая и сказал, что охотник уже второй день живёт здесь и по ночам разговаривает во сне.

Мама раскрыла дорожную аптечку, нашла флакон с белыми таблетками хинина и заставила Крестинского выпить лекарство.

- Поедемте с нами, - говорила она.

- Уехать? - ответил охотник. - А как же мой Волчок?

Мы ничего не могли понять.

Чайханщик сказал, что с охотником была умная, хорошая собака, которая вдруг пропала, и Крестинский её всюду разыскивает уже два дня.

- Два дня, - сказал отец и взглянул на часы. - Время не ждёт, пора в путь!

- Но оставить его тут мы тоже не можем, - сказала мама.

Гера Утин сложил флейту в футляр и задумался, глядя на охотника.

Слышно было, как Бахрам во дворе заводит мотор машины.

Муравьёв разволновался и сказал, что надо или сейчас же найти собаку, или взять с собой Крестинского без неё.

12

Я незаметно выбрался из чайханы и побежал к самому высокому бархану.

Мне казалось, что сверху я увижу всю пустыню. И где бы ни был Волчок, я сразу найду его. Бархан был очень высокий, и я взбирался на него долго, цепляясь за песок и сухие колючки. Ветер уносил пыль из-под ног.

Наконец я оказался на самом гребне и огляделся. Вокруг были такие же барханы, одни пониже, другие повыше.

Только внизу белела костяная роща, вроде той, которую мы осматривали вместе с Муравьёвым. В небе таяло маленькое серое облачко.

Я спустился к саксауловой роще.

- Волчок! Волчок! - кричал я.

Никто не откликался. В саксауловой роще было пустынно и тихо.

Но в руках у меня была палка охотника, раздвоенная на конце, и с ней я ничего не боялся.

Потом я услышал, что кто-то окликает меня. И увидел слева на бархане Геру Утина с флейтой, а справа, на другом бархане, Муравьёва с увеличительным стеклом и зонтиком под мышкой.

Они решили, что я тоже потерялся.

А я не потерялся! И не думал...

- Если ты не потерялся, почему же ты плачешь? - спросил меня Гера Утин.

- Потому что я не нашёл Волчка, - ответил я.

Смеркалось. Вдали пробежали шакалы и залаяли, заскулили, заплакали за барханами. Голоса их были дикими и злыми.

13

Бахрам и отец бережно перенесли Крестинского в фургон. Охотника уложили на расстеленные одеяла.

Наполнили горячим чаем термос, и теперь мама держала его вместе с аптечкой наготове.

Бахрам завёл мотор. Мы уже попрощались с чайханщиком, который пожелал нам счастливого пути.

И вот тут-то Гера извлёк свою флейту из футляра и заиграл арию Орфея, устроившись на ступеньках чайханы.

- Вы с ума сошли! - сказал Муравьёв. - Мы уезжаем, торопимся, а вы опять со своей музыкой!

Он играл ещё лучше, чем прежде. Музыка его была слышна далеко вокруг. Её нельзя было не слушать. Бахрам выключил мотор и выглянул из кабины. Отец подошёл ближе к Утину, забыв взглянуть на часы. Мама слушала музыку издали. А когда Гера Утин окончил арию, чайханщик подошёл к нему, положил ему руку на плечо и сказал:

- Меня зовут Али. Ты очень хорошо играешь. Приезжай, моим гостем будешь...

- Очень рад, - сказал Гера, - очень рад. - И снова заиграл на флейте.

И вдруг, словно из-под земли, выросла худая насторожённая собака и подошла к фургону.

- Волчок! - закричал я.

Волчок подошёл к машине.

Но Крестинский крепко спал и не видел этого.

- Орфей! - сказал Муравьёв, обращаясь к Герасиму Утину. - Ничего не скажешь.

- Теперь вы понимаете, - воскликнул Гера, - что такое музыка!

Я схватил Волчка и поднял его с земли. Мама помогла мне, и Волчок прыгнул в кузов, стал тормошить Крестинского, лизать ему щёки.

Крестинский обнял его за шею и тихим голосом сказал:

- Волчок!

14

Ночью мы проехали Дехканский мост.

У мамы хранились газеты и фотографии тех лет, когда строился этот мост. И я узнавал отца на фотографиях среди рабочих и военных на берегу реки или под навесом инженерного домика.

Я очень хотел увидеть Дехканский мост, но сквозь сон запомнил только огни на башнях, стальные переплёты и далеко внизу тёмную воду, по которой гналась за нами луна.

А утром, уже вблизи Верблюжьего колодца, мы вдруг увидели маленького мальчика лет шести.

На нём была высокая туркменская шапка, тёплый халат и мягкие сапоги.

- Кумли, - сказал о нём с уважением Бахрам. - Сын пустыни.

Пески здесь называют "кумы", и того, кто родился в пустыне, называют "кумли".

Мальчик остановился и поздоровался с нами.

- Он потерялся, - сказала мама. - Мы должны взять его с собой...

Бахрам засмеялся и спросил мальчика по-туркменски:

- Ты потерял дорогу? Может быть, поедешь с нами?