Новое назначение (СИ) - Страница 4

— Вы сами-то кем были? Военным чиновником? — поинтересовался я.

— До февральской революции я главным криминалистом Архангельского управления полиции служил, — похвастался мой сосед. Представился: — Марков, титулярный советник. Вздохнул: — Если бы не февраль, глядишь, уже бы коллежским асессором сделался. И выслуга подходила, и должность соответствовала, требовалось только экзамен сдать, так это ерунда. А как уголовникам амнистию объявили, тюрьму почистили, мое бюро почти сразу и сгорело, вместе с асессорством.

— И сгорели, разумеется, альбомы с фотографиями преступников и дактилокарты? — догадался я.

— А вы умный юноша, — похвалил меня бывший криминалист. — Обычно говорят дактокарты.

— Стараюсь, — скромно потупил я глазки.

— Не поверите — даже сегодня не всех удается убеждать в неповторимости папиллярных линий, — оживился мой собеседник. — Мол, гадаете, ровно цыганки.

— Но злоумышленники-то верят, — усмехнулся я. — Если бы не верили, не сгорели бы ваши архивы.

— Это точно, — вздохнул криминалист. — А как бюро сгорело, потом и полицию разогнали, пришлось мне в военное ведомство переходить в простые учетчики. Жить как-то надо. А я архив десять лет собирал! У меня все расставлено по полочкам — здесь конокрады, тут мошенники, форточники, гастролеры. Я даже на мартышек фотоальбом завел и пальчики у них откатал.

— У мартышек? — удивился я, впервые услышав такой термин.

— Мартышками у нас мальчишек зовут, которые по баржам работают, — охотно пояснил Мартов. — Тащит, скажем, буксир баржу, а на нее мальчишки прыгают, курочат, что поценнее, и в воду. Иной раз с лодки заскакивают или баграми цепляются, а добычу на лодку кидают. Опасное это занятие, погибнуть можно, но мальчишки же в смерть не верят, правильно?

Я кивнул, прикинув, что если удастся отсюда выйти, так неплохо бы этого титулярного советника пристроить к настоящему делу. Хороший криминалист — это находка. Он и уголовному розыску первый друг и помощник, и нам.

Мы уже решили укладываться спать, как раздался шум, дверь распахнулась, и к нам едва ли не кубарем влетел... тот самый курносый красноармеец, арестовавший меня пару часов назад.

— Володя?! Аксенов?! — услышал я знакомые голоса, а потом увидел, что следом за курносым в помещение ворвались знакомые люди: комиссар Спешилов и Серафим Корсаков, а с ними незнакомый мужчина.

— Да тут я, тут, — ворчливо отозвался я, поднимаясь с пола. Кивнув своему соседу, сказал: — Вы уж тут посидите немного, разберемся, что к чему, найду вам работу по душе.

— Так вы и на самом деле чекист? — обомлел Марков.

Я не успел ничего ответить, как меня уже вытаскивали на волю, на свежий воздух.

— Товарищ Аксенов, примите мои извинения, — сухо произнес незнакомый мужчина, а потом догадался, что надо бы вначале представиться: — Конасов, начальник особого отдела сто пятьдесят четвертой дивизии. Готов понести наказание за действия своего подчиненного.

— Володька, ну ты скажи, есть же такие идиоты на свете?! — возмущался Спешилов. — Человеку поручили тебя отыскать, а он взял и под арест запихнул.

— Подождите, товарищ комиссар, дайте все объяснить, — сдержанно произнес главный особист дивизии.

— То есть, мое задержание произошло по ошибке? — решил я выяснить главное.

— Так точно, — по-военному доложил Конасов. — Товарищ Кругликов, начальник особого отдела армии прислал телефонограмму: выяснить, где находится особоуполномоченный ВЧК товарищ Аксенов, выполнявший особое задание в тылу врага, и доложить ему в течение дня. Я обратился в губернский исполнительный комитет, к товарищу Попову, выяснил адрес и дал приказ своему комвзвода Семенову уточнить ваше месторасположение и, по возможности, доставить ко мне.

— Володя, ты представляешь! — вмешался в разговор комиссар Спешилов. — Серафим прибегает, весь перекошенный — вы что, совсем с ума посходили, Вовку Аксенова арестовали? Мол, щас всем ледоколом выручать придем.

— Да не так было! — возмутился Корсаков. — Парни увидели, как Володьку ведут, сразу ко мне метнулись — мол, иди выясняй, за что арестовали, иначе сразу в Кронштадт радиограмму дадим и товарищу Троцкому, и Дзержинскому.

— Как Серафим явился, тут и от комиссара дивизии порученец бежит — мол, губернский комитет партии узнал об аресте своего товарища по подполью, собирается выяснять подробности в политотделе армии, а если внятно не объяснят, то обратятся в ЦК. Товарищ Спешилов, выясните, что здесь за самодеятельность? Если еще из РВС шестой армии позвонят, хреново будет, а про ЦК вообще молчу!

— Еще и Артузов побежит у Дзержинского выяснять — что за дела такие, Феликс Эдмундович, почему мне неизвестно? — повеселел я, представляя картинку.

М-да, дела. Если честно, даже приятно, что не забыли, не бросили.

Выдержка слегка изменила особисту, и он дрогнувшим голосом сказал:

— Не хочу перекладывать ответственность на своего подчиненного, но я не отдавал приказа арестовывать особоуполномоченного ВЧК. Семенову был отдан приказ отыскать, а он что делает? Арестовывает, под замок сажает, приходит и докладывает с довольной рожей — дескать, ваше приказание выполнил самолично, Аксенова отыскал. Спрашиваю — а где Аксенов-то? А Семенов — там, где положено, под арестом. Спрашиваю — а кто тебе команду арестовывать дал, а он мне — так вы и дали.

Дело ведь можно представить и так: особый отдел дивизии без санкции руководства арестовал особоуполномоченного ВЧК, члена коммунистической партии большевиков, имевшего задание от РВС. Здесь полетит голова не только у дивизионного особиста, но и у армейского, а Кругликов мне понравился еще с нашей первой встречи.

Мне стало немного жаль Конасова, но отвечать-то придется ему. И поделом.

— А здесь у вас что за тюрьма такая? — поинтересовался я.

— Сам только сегодня узнал, — признался Конасов. — Тоже самодеятельность комвзвода.

Ну ни хрена себе! Вот это, пожалуй, похуже ареста особоуполномоченного ВЧК. Мое задержание можно списать на случайность и, скажем так, на «эксцесс исполнителя». Но то, что под носом у главного особиста его подчиненный устроил собственную тюрьму — никуда не годится.

— Товарищ Конасов, я вынужден доложить об этом командованию дивизии и в политотдел армии, — сухо сказал комиссар бригады.

— Ладно, товарищи, — вмешался я. — Давайте сначала разберемся, что за тюрьма такая несанкционированная, и кто в ней сидит. — Обернувшись к часовому, позвал его: — Товарищ красноармеец, кто отдал вам приказ охранять здание?

— Товарищ Семенов отдал, наш командир взвода, — доложил боец и пожаловался. — Мы здеся по десять часов стоим, а положено не больше двух.

— Где остальные бойцы? — спросил я.

— Как где? В казарме, — пожал плечами караульный.

— Бегом в казарму, всех сюда зови, — приказал я. — Скажешь, товарищ Конасов приказал.

— Слушаюсь, — кивнул часовой, сделал шаг, а потом остановился и спросил: — А как же товарищ Семенов? Он меня с караула должен снять.

— Бегом исполнять! — заорал Конасов, и красноармеец побежал.

В общем, бардак полный. Командир взвода берет на себя роль, как минимум начальника особого отдела дивизии или губчека, подчиняет себе личный состав, устанавливает караулы. И часовой, насколько я помню, не должен срываться с места, не получив команды начкара или разводящего.

— Владимир, что собираешься делать? — спросил комиссар, признавая мое старшинство.

— Бойцов дождемся, устроим мини-фильтрацию, — пояснил я. — Конасов, тебе тюрьма лишняя нужна или нет? Правильно, на фиг не нужна, заключенных кормить придется. Но если мы сейчас просто так всех выпустим, без допроса, тоже неправильно. Семенов, как ни крути, командир взвода и боец Красной армии. Взвод при особом отделе состоит или от дивизии придан?

— От дивизии, — кивнул особист. — Мне еще штатное расписание не пришло, во всем отделе два человека.

Эх, а ведь это для особиста возможность выкрутиться. Мол, красноармейцы люди неопытные, виноват, не уследил. Может, арестовать его, паразита? Не знаю только, имею я на это право или нет? Армейского или фронтового особиста — точно не имею, это уже уровень самого Дзержинского либо его замов, а дивизионного? В принципе, могу и арестовать, а Спешилов поддержит со стороны политуправления дивизии. Впрочем, не буду. Конасов сотрудник особого отдела шестой армии, вот пусть Кругликов и решает, что делать со своим подчиненным — ограничиться выговором или расстрелять. Виноват, отдать под ревтрибунал. К тому же, как ни крути, речь идет о чистоте мундира. По идее, что должен сделать особоуполномоченный ВЧК, чтобы его коллега, а значит и карающие органы, не потеряли лицо? Ну, для начала расстрелять всех задержанных. Сорок человек для взвода, то в три-четыре приема изладят. Впрочем, если взвод полного штата. А может, затянется на шесть, а то и на восемь приемов. Семенова тоже можно расстрелять за превышение полномочий, а сам взвод расформировать, и все будет шито-крыто.