Новик (СИ) - Страница 9

Я внезапно оказался в центре всеобщего внимания, воевода поднял на меня пристальный взгляд. Я понял, что не могу подобрать нужных слов. Не начинать же с «товарищ воевода, разрешите обратиться».

— Ну, не робей, — сказал Матвей Иванович. — С татарами так не робел, раз живым из полона ушёл, и тут нечего.

— Мы в дозоре ехали, — пожал плечами я. — Из-за перелеска татары налетели, бой завязался. Кого посекли, кого застрелили, больше их было. Меня вот арканом спутали, и ещё пятерых наших пленили.

Я кратко пересказал всё без утайки. И как пленили, и как мы выбрались. Героем себя не выказывал, но и заслуг не преуменьшал.

— То, что вас в полон взяли, конечно, плохо, — выслушав мой рассказ, сказал воевода. — Но то, что живыми выбрались, да ещё и татар побили, это хорошо. Дважды подумают теперь, перед тем, как к нам полезть. Как, говоришь, зовут-то тебя?

— Никита, — просто сказал я.

Данила Михайлович покосился на меня, как на дурака.

— Сын боярский это, Никита Степанов сын Злобин, — вместо меня сообщил он. — Татарин его давеча в сшибке по голове рубанул, вот он и теряется.

— Да? Ну ты, новик, едва поверстаться успел, а уже и славы ратной добыл, и кровью своей землицу окропил, — усмехнулся воевода. — Ладно, всё едино тебе ныне отдых положен. Государевым приказом, раз ты из татарского полона вернулся. И всем, кто с тобой там был. Там и рану свою залечишь.

— Отдых? — не понял я.

— До следующей весны, вестимо, — сказал воевода. — Понимаю, не хочется. Дома засмеют, что не весь срок выслужил, и славы ратной охота, татар бить. А приказ государев есть приказ, поперёк него не пойти. Вот я бы и сам с Данилкой Адашевым на Крым пошёл. Ан нет, тут сижу, в Путивле, потому что государь так повелел. В Сибирь прикажет — в Сибирь пойду.

Я чуть от радости не заорал. Отдых. Свобода. Ради такого можно было и в татарском плену побывать. Подозреваю, все остальные об этом приказе давно знали.

Ещё и вопрос с моей фамилией был наконец снят. В прежней жизни я носил другую. Ладно хоть имя осталось то же самое, и мне не пришлось привыкать к новому. Воспоминания из прошлой жизни теперь казались чем-то далёким, смутным, размытым. Я не мог вспомнить ни имени своей жены, ни места первой работы, зато помнил всякую чушь вроде скорости полёта пули АКМ или угол наклона лобовой брони Т-34. Это немного пугало и тревожило. Я всё меньше становился пенсионером Никитой Степановичем и всё больше — новиком Никиткой.

— Благодарствую, — опомнившись, произнёс я, слегка поклонившись.

Ко мне воевода тут же потерял интерес, дальше разговор у них пошёл о «зелье ручном и пушечном», сколько чего сожгли за время службы, и так далее. Обычный доклад подчинённого старшему. Продлился он недолго, Данила Михайлович докладывал исключительно по делу, не растекаясь мыслью по древу и не перескакивая на отвлечённые темы.

Из острога направились в Стрелецкую слободу, где уже расположились все остальные. Как водится, после долгой дороги топили баню, смыть дорожную пыль, а где баня, там и пиво, и всё остальное. Возвращение со службы отмечали с размахом, празднуя то, что остались живы сами, поминая павших и похваляясь совершёнными подвигами.

Хорошую баню я всегда любил, а тут баня оказалась что надо. Жарко натопленная берёзовыми дровами, с одуряюще густым паром, мягкими вениками и ледяной колодезной водой. Напарился так, что растёкся на лавке в предбаннике и чуть не уснул там же. Выручил, как всегда, Леонтий.

— Вставай, Никитка, светелку твою покажу, — позвал он, видя, что я уже готов отключиться.

Многие после такого празднования и в самом деле спали прямо там, где приземлились, на лавках, на полу, но что позволено Юпитеру, то не позволено быку, и мне нельзя было валяться где попало, словно простому смерду. Урон чести. Я и так уже несколько раз её чуть не уронил.

Комнатка мне досталась хоть и тесная, зато отдельная. Не придётся спать в компании холопов и всех остальных, немного уединения — самый ценный подарок, какой только может быть. Однако, хоть до кровати я и добрался, всё равно, упав на перину, заснул прямо в чём был, в длинной холщовой рубахе и портах.

А утром пришлось страдать. Похмелье настигло молодой пятнадцатилетний организм с невиданной силой, хотя я, помню, в своё время мог пить пиво литрами, а наутро бежать на пары или на работу, как ни в чём не бывало. Пиво тут, видимо, химозное, из порошка. Какое-то не такое. Но я нашёл в себе силы встать и присоединиться к компании таких же страдальцев.

Завтрак сначала в горло не лез, но после крынки рассола, любезно предоставленной мне из общих запасов, мне немного полегчало.

— Леонтий… А ты знаешь, что нам отпуск положен? — спросил я слабым голосом.

Вчера как-то всё было недосуг, да и говорить о делах во время пьянки я никогда не любил.

— Как полоняникам? Так ведь мы и дня там не просидели, — удивился дядька.

— Воевода сказал, — пожал я плечами. — Матвей Иванович.

— Ну, раз Матвей Иванович… — протянул дядька. — Тогда, знамо, собираться надо, с казённого-то кошта снимут. Домой поедем, значит. Матушка твоя обрадуется.

— Это что, всем отпуск? — спросил Юрий.

— Кто у татарвы погостил, — кивнул я.

— Понятно, что не у ляхов, — сварливо процедил новик. — Послужить не успел, уже сбегаешь, да?

Я нахмурился. Он и раньше ко мне цеплялся временами, а теперь, после нашего совместного приключения, словно с цепи сорвался. Не вынес, наверное, того, что я оказался на время нашего возвращения старшим. Как же, новик, первогодок. Не то что он, бывалый, опытный. Второй раз в сторожах.

— Не сбегаю, а еду сил набираться, согласно царскому повелению, — сказал я. — А ежели ты возражения на этот счёт имеешь, письмо напиши. В Кремль.

— Ах ты, собака! — вскинулся Юрий.

Я тоже вскочил на ноги, внезапная вспышка адреналина заставила меня позабыть про похмелье. На поясе у меня висел нож, но Юрий находился слишком далеко от меня, чтобы вот так сходу броситься в драку.

Как назло, в данный момент мы с ним были единственными благородными людьми, и остановить ссору было некому. Холопы не вмешивались, и правильно делали.

— Собака… В моей псарне у собак родословная длиннее, чем у тебя. Звери умные, верные, — криво усмехнулся я. — И лают-то, в отличие от тебя, только по делу.

Среди холопов послышались смешки. Дядька незаметно толкнул меня в бок, мол, прекращай, но меня уже понесло.

— Не будь мы на службе… — багровея, процедил Юрий.

Это должно было быть угрожающе, но из его уст это прозвучало потешно.

— Ты бы расплакался, да? — усмехнулся я.

Он проорал что-то невнятное, но совершенно точно оскорбительное, выскочил из-за стола, понёсся ко мне, намереваясь если не убить на месте, то как минимум покалечить. Сейчас холопы всё же вмешались, попытались его остановить.

Юрий остановился посреди комнаты, принял горделивую позу, вспомнив про честь. Понял, видимо, что ведёт себя несоответственно статусу дворянина.

— Это ты, Злобин, холоп, худородный! Прадед твой у князей Стародубских навоз в конюшнях чистил! Найди себе такого же, как ты, холопа, и с ним перелаивайся! А мы, Белкины, никому не кланялись никогда! — выпалил он.

Получилось у него не слишком-то убедительно.

— А ты не прадедами похваляйся, а своими деяниями, — сказал я. — Что-то я не заметил, чтоб хоть один татарин от твоей сабли голову сложил. А что до худородности, так все мы от Адама родословную ведём.

Юрий дёрнулся, как от пощёчины, фыркнул и спешно вышел, я же остался в зале, ковырять ложкой остывший уже завтрак. Дядька наклонился ко мне поближе.

— Зря ты, Никит Степаныч, так, — зашептал он. — Друзья у него… И при дворе, и в Приказах, и среди бояр…

— Будто у Злобиных друзей нигде нет, — буркнул я.

— Есть. Но у них больше, — сказал дядька.

— Всё равно уезжаем отсюда, — сказал я. — Собираться пора, Леонтий.

— Было б что собирать… — вздохнул он.

Однако собирать было что. Тем более, что путь предстоял неблизкий. Даже не до Москвы, а ещё дальше. Вотчина моя, оказывается, находилась под Суздалем. Вернее, не моя, отцовская, и по наследству она перейдёт Фёдору, но ехать мне предстояло именно туда. Собственного поместья я пока не заимел, повёрстан был денежным окладом, который мне выдали сразу же, на сборы. При том, что собраться в поход мне всё равно помог отец, из собственного арсенала.