Новеллы: Обсидиановый клинок и Алый кинжал (ЛП) - Страница 16

- Он просто мальчик, а ты относишься к нему, как к своей тряпичной кукле!

- Он получает по заслугам.

- Нет. Никто не знает, кто что заслужил. Никто не может наказывать другого за какие-

либо мнимые проступки.

Магнус получил обсидиановое лезвие, этот острый клинок, преисполненный ярости, но

был ли он готов убивать сегодня, был ли он готов сражаться до смерти с Ливиусом?

Будто бы против кого-то вроде этого мужчины у него был хотя бы один шанс! Против

кого-то хитрого, жестокого, беспощадного, настолько, насколько был беспощадным и

жестоким сам король.

На мгновение Магнусу тоже захотелось стать таким же. Это бы сегодня ему очень

помогло.

Он бросил последний взгляд на своего друга, Мэддокса Корсо, юного ведьмака, тьмы в

котором было так много, что он мог испугать могучую ведьму.

Но у Мэддокса было доброе сердце, то, чего никогда не было у Магнуса. И он надеялся

– он молился об этом! – чтобы слова его изменили судьбу Мэддокса.

Он не станет мириться со столь жестоким обращением со стороны такого

отвратительного опекуна.

Он силён. Невероятно силён. До ужаса силён. Но даже без магии никто не может его

запугивать. Особенно Ливиус, этот хныкающий трус!

Пожалуйста, пожалуйста, пусть он никогда не забудет эти слова!

Ливиус вынул кинжал из ножен на поясе.

- Сначала я выколю тебе глаза. Нет… Нет, мы начнём с твоего лживого языка!

Магнус с вызовом посмотрел на мужчину.

- М, а с Мэддоксом ты сделаешь точно то же?

- Нет. Мне он нужен живым и здоровым. Но он очень пожалеет о том, что пытался

сегодня сбежать от него.

Магнус посмотрел на Мэддокса, внушая ему мысль – он сейчас поднимается с земли, и

глаза его почернеют от магии.

От желания обратить Ливиуса в пепел, который развеет вечерний ветер.

Но Мэддокс так и не поднялся.

- Прощай, мой друг, - прошептал Магнус. – И удачи…

- Что ты сказал? – требовательно спросил Ливиус.

Ничего, что ты заслуживаешь услышать – хоть слово, хоть звук.

- Ты желаешь меня убить? – Магнус встретился взглядом с этим жалким человеком, в

котором горела жажда пугать, мучить тез, кого он считал слабее, беззащитнее, лишь

бы только получить желанное.

Он превращал магию Мэддокса в монеты. Но разве он имел хоть малейшее

представление о том, на что Мэддокс вообще был способен?

- О, более чем! – подтвердил Ливиус. – Конечно, глаз мне это не вернёт, но уж поверь, я испытаю достаточно удовольствия, чтобы оно компенсировало мою боль.

- Ну что же, тогда убей меня, - отрезал Магнус, - но сначала ты должен меня поймать, не так ли?

Бросив последний взгляд, преисполненный страдания, на своего бессознательного

друга, Магнус повернулся к Ливиусу спиной и помчался так быстро, как только мог, зная, что должен спешить, чтобы ни Ливиус, ни солнце не смогли догнать его и

перерегать путь домой.

Он мчался так быстро, как мог – быстрее, чем тогда, когда преследовал убегающую

осень. Подошвы его тяжёлых ботинок были предназначены для снега и льда, но теперь

бодро стучали по грунтовой дороге. Все мышцы ныли, ноги сводило, но он бежал, будто бы от этого зависела его жизнь – да ведь и вправду зависела!

Когда он выбрался за пределы города, то обернулся через плечо, но Ливиус не оставал.

Он всё ещё преследовал Магнуса, но был медленнее, чем прежде, пожалуй, из-за своей

новой, особенно неприятной травмы, травмы, которую он так нелепо получил.

Этого должно было хватить.

Не стоило насмехаться над ним – Магнус корил себя, сжимая пальцы вокруг клинка.

Да, но было ведь так заманчиво – застыть перед лицом того, кто считал себя самым

опасным охотником на земле, но на самом деле был лишь трусом, что боялся всего на

свете, жалким, совершенно бесполезным существом.

Трусом, который ещё и обвинял всех вокруг в собственных ошибках, в своих же

грехах.

Как же противен!

В голове Магнуса набатом билась боль, ноги его молили о пощаде – бежать он больше

не мог, - но боль в руке заставила шагать вперёд, по каменной дороге, что вела из

города обратно на виллу лорда Гилиуса.

Но Ливиус постепенно догонял его.

Он не мог об этом думать. Все мысли кружились вокруг опустившегося низко-низко

солнца, и теперь только осколки света касались высоких скал, к которым он

приближался.

Вилла была ему столь знакома. Слава богине, он не забыл о том, куда надо было

бежать, не направился в своём оцепенении на юг вместо правильного направления. Но

на юге ведь ничего интересного не было. Только на западе, эта вилла, застывшая среди

скал с видом на море – на простор серебристой воды, в которой отражалось алыми

каплями заходящее солнце, что поглощало последние надежды Магнуса на

возвращение домой.

Он споткнулся, минуя основание виллы, но выпрямился, к счастью, не упал – это было

бы последним, что он сумел сделать.

Его поглотили сады, но сладкие запахи цветов, буйство красок деревьев, прекрасные

птицы и звери – всё это казалось размытым перед его глазами.

Единственным, к чему стремился Магнус, была статуя Валории.

Всего двадцать швго до неё.

Пятнадцать.

Десять.

Он бросил взгляд через плечо, увидев, что Ливиус был от него всего в шаге, сжал зубы, хмурился в своём отчаянном приступе ненависти, отражавшемся так ярко на

отвратительном лице.

Магнус протянул окровавленную руку к статуе – и в то же мгновение почувствовал, как руки Ливиуса сомкнулись на его шее.

А после растворился в темноте сад.

Пропал Ливиус.

И теперь существовала только ладонь его правой руки, прижимающаяся к ледяной

поверхности останков статуи богини.

Когда он выдохну воздух, его почти что окутало жуткое облачко дыма – о, нет, это пар

из его льда.

- О, - сквозь его полусознание пробрался чужой, грубый голос. – Удивительно, но, кажется, ты действительно справился.

Дрожа то ли от того, что так резко похолодало, то ли от того, что он был лишь в одном

биении сердца от смерти, Магнус повернулся к старухе, внезапно осознав, что нет у

него ни единого слова, ни единого восклицания, что сорвалось бы сейчас с языка – он

не мог ей ответить.

Она удивлённо изогнула свои седые брови.

- О, кровавый принц внезапно потерял дар речи! Знал бы ты, до какой степени это

неожиданно! – она указала на него своим птичьим запястьем, - отдай-ка мне,

мальчишка, то, что у тебя есть…

Магнус протянул ей обсидиановый клинок, и она схватила его, прижала к себе без

единого слова благодарности, но морщинистые губы растянулись в улыбке.

- Замечательно.

- И что ты будешь с ним сделать? – выдавил он из себя. – Кого ты убьёшь им?

Она смотрела на него, казалось, с искоркой истинного интереса в давно уже

выцветших зелёных глазах.

- Убивать? О, мой дорогой, убивала я в далёком-далёком прошлом. Так давно, что уже

и забыла, когда это было. Это лезкие – оно ведь предназначено только для меня, меня

одной…

Его глаза широко распахнулись, когда она подняла рукав своего плаща, прижала

клинок к своей коже, вдавила его, и тёплая алая кровь с шипением потекла на землю.

Магнус прижался спиной к статуе, уверенный в том, что стал свидетелем конца

жизненного пути этой отвратительной старухи.

Она зажмурилась, и на её морщинистом лице вновь появилась улыбка.

- О, я ууже чувствую это… Волшебство Самары такое же сильное, как и всегда было.

Магнус с недоверием наблюдал за тем, как менялась внешность старухи,

ошеломлённый тем, насколько это отличалось от того, что тогда происходило с

несчастной Самарой Балто. Морщины на лице старухи разглаживались, кожа её

становилась гладкой. Седые волосы становились чёрными, как смоль, губы её алели, будто бы свежие розы. Она выпрямила спину – и сомнения его полностью пропали.