НОВАЯ ЖИЗНЬ или обычный японский школьник (СИ) - Страница 70

— Хотя, у меня рука заболела. Связку потянул наверное… — продолжаю я, глядя ему в глаза: — извини, наверное, сегодня не смогу… — я трясу перчаткой и морщусь, якобы от боли.

— Ну… раз у тебя травма, отложим это до тех пор, пока заживет — подхватывает Акихиро и в его глазах я вижу облегчение и благодарность. Едва-едва, но все же. Вот и хорошо.

— А что это господин чемпион к нам не подходит? — звучит ленивый голос. Я вздыхаю. Конечно, никто не имеет права игнорировать хищниц, это они игнорируют кого захотят.

— Наверное он зазнался — предполагает Кэзука: — вон какой важный стал. Лопнет сейчас.

— Извините меня — прикладываю руку все еще в перчатке к своему сердцу: — как я мог. Просто ваше великолепие затмило мне все и лишило рассудка. Как я мог так поступить и не подойти сперва к вам. Мне нет прощения.

— Ну… по крайней мере он вежлив — выносит вердикт Кэзука, оглядев меня с головы до ног. Хищницы — в первую очередь девушки и если вовремя встать в позу покорности и принести в жертву все необходимое — то и с ними можно сладить. Не всегда, по большей части лучше все-таки держаться подальше, но у меня такой опции уже нет.

— Так ты наконец освободился, Кента-кун? — спрашивает Натсуми и всем своим видом показывает, что происходящее ее интересует постольку поскольку. То есть вообще не интересует. Она воспринимает весь этот спортзал, все эти поединки и разговоры — просто как досадную помеху. Помеху в чем? В том, чтобы мы с ней продолжили начатое? На секунду мне становится страшно. Потому что это с Акихиро все просто — дал в морду раз и делов. Вот с Натсуми все сложно… а мне так неохота усложнять мою и без того непростую жизнь. Дернул же черт меня за язык в свое время…

— Да, сейчас только переоденусь. — отвечаю я. Тем временем Акихиро и его друзья встают. Акихиро кивает мне, мол до встречи и они уходят. Я облегченно вздыхаю. Один кризис миновал, и я тут опасался не самого Аки и его боевых шакалов, а реакции Шизуки. Кидаю взгляд в ее сторону. Шизука сидит, сжав портфель в руках и ее глаза блестят. Слезы? Или она так радуется? Вот кого надо на сессию срочно тащить и бесов из нее изгонять срочно. Если есть желание жить долго.

— Круто! — взвивается с места Мико: — а давайте в караоке рванем! Шизука-тян, Наоми-тян — давайте с нами! Деньги… — она кидает быстрый взгляд на Натсуми и та едва заметно кивает головой: — деньги есть, не беспокойтесь! Я всех приглашаю!

— Я, кстати, давно песни не пел — встревает тут же Отоши, ненавязчиво вставший рядом со мной: — а меня зовут Отоши, рад с вами познакомится. Я — сенпай Кенты-куна, его ближайший друг и соратник и научил его всему, что он умеет.

— Хм? — Мико кидает на Отоши оценивающий взгляд: — На-чан, как думаешь, возьмем отчаявшегося с собой?

— Это у нас Кента-кун обычно с такими дела ведет — замечает Натсуми: — но кто я такая, чтобы стоять на пути у настоящего мужчины. Отоши-кун, верно? Меня зовут Натсуми, это Мико и Кэзука.

— Приятно познакомиться! — склоняется в поклоне Отоши и на губах у Натсуми появляется легкая улыбка. Я узнаю эту улыбку. Такая же улыбка, как у меня на ринге.

— В караоке! — поднимает руку Мико: — староста, давай с нами! Отоши-кун — ты несешь портфели! Ты такой сильный мужчина, тебе не доставит сложности, верно?

Эпилог

Когда я спускаюсь в кухню с утра — я одет в пижаму. Потому что в доме прохладно, а еще, потому что здесь так принято. В прошлый раз уже доставил моральную травму подружке своей сестры, нам такого не надо. Все-таки опять суббота, выходной день, а по выходным Айка-тян бывает, в гости приходит к Хинате. И вообще, будучи в Риме, поступай как римлянин.

В кухне, которая сразу и гостиная, только разделена на зоны — зона где готовят и посуду моют и гостиная с диваном, телевизором, журнальным столиком (который на зиму заменяет котацу) — не пахло ничем вкусным, не витал в воздухе аромат свежеприготовленного кофе. Потому что утро выходного дня. Каждое утро рабочего дня нас встречал завтрак внизу и теплый поцелуй мамы перед уходом. В пятницу вечером мама искренне считала свои обязанности исполненными и брала себе выходной. Потому, пройдя в гостиную, я вижу ее, лежащей на диване в шикарном вечернем красном платье. И в чулках в сеточку. Туфли на высоком каблуке — у дивана, одна стоит, другая лежит. Волосы у мамы разметались по диванной подушке, одна рука свисает вниз, внизу на полу — лежит пустой бокал. На журнальном столике стоят две бутылки красного вина. Франция, судя по этикетке. Я вздыхаю и иду в мамину спальню, беру там теплое одеяло и иду назад. В доме прохладно, так можно и простуду схватить. Понятно, что человек под алкоголем холода не чувствует, но переохладиться все равно может. Я осторожно накрываю маму одеялом. Она что-то бормочет во сне и съеживается в клубочек. Милота. Мам у Кенты красивая, да. Говорят, что азиатки вообще старится не умеют, в любом возрасте выглядят молодо-молодо, а потом — бац! И климакс! И сразу — старушка. Но маме Кенты это пока не грозит, она выглядит лет на двадцать, максимум на двадцать пять. Гладкая кожа, стройная фигура… и это при том, что она позволяет себе засыпать часа в три-четыре ночи. Хотя, она совершенно точно может позволить себе поспать днем.

Я поднимаю пустой бокал с пола и собираю пустые бутылки с журнального столика. Хотя… одна еще не пустая. Принюхиваюсь. Никогда не умел разбираться в вине, сомелье из меня никудышный, а Кента вообще в жизни алкоголя в рот не брал. Хм. Прикладываюсь к бутылке. Терпкое красное вино, и чего в нем находят? Мне больше пиво нравится… а из крепких — коньяк. С долькой лимона, да.

— Мой братик — алкоголик! И бабник! — раздается тихий голос. Хината. Она как всегда — вездесуща и всеведуща. По крайней мере на территории своего дома.

— И тебе доброго утра, сестренка. — отвечаю я: — рановато ты встала. — обычно в выходные наш дом представлял собой картину мира после апокалипсиса — тишина и пустота, лишь редкие зомби бредут в ванную комнату и потом снова ложатся спать. Хината, плоть от плоти Такахаси — не нарушала сей славной традиции и благополучно дрыхла до обеда как минимум. Это у меня дурацкая привычка вставать с утра, даже если и не нужно.

— Вино вкусное? — задает вопрос Хината: — дай попробовать?

— Невкусное — протягиваю ей бутылку я: — пробуй. — конечно, первым порывом было сказать «маленькая ты еще» и бутылку убрать, но толку от этого… у нас этого вина дома — отдельный холодильник стоит. Если захочет — всегда сможет бутылку-другую утащить. И если до сих пор не пробовала — значит просто любопытно стало. Любопытство такого рода надо удовлетворять. А не запрещать. Запрет только больше любопытства породит и ненужную нам фиксацию создаст. Так что я спокойно протягиваю полупустую бутыль своей сестре. Та смотрит на меня как на сумасшедшего.

— Ты что! Я же несовершеннолетняя! — говорит она.

— Ну… не хочешь, как хочешь. — я одним глотком приканчиваю остатки и отправляю обе бутылки в мусор для «стеклотары», а пустой бокал — в посудомоечную машину. Надо бы завтра приготовить.

— Я только хотела попробовать! — расстраивается сестра. Я тихонько хмыкаю. Хината растет настоящей девочкой, способной и у гнилого пня в лесу вызвать сочувствие, симпатию и чувство вины перед ней. Причем это у нее бессознательно происходит.

— Ничего вкусного в вине нет. Правда — говорю я: — тут дело не во вкусе а в последствиях. А вообще, говорят с возрастом вкусовые сосочки на языке, отвечающие за распознание сладкого — умирают, а другие — которые отвечают за распознание соленого, горького и кислого — наоборот развиваются. Потому взрослые люди любят такие странные вещи как кислое и терпкое вино, сыр с плесенью, горчицу и оливки.

— Не хочу, чтобы мои сосочки умирали — не задумываясь отвечает Хината: — хочу всегда сладкое любить! Не может быть чтобы в старости я горчицу любила!

— О, еще как полюбишь — прищуриваюсь я: — ты ее ложками есть будешь и вином запивать. С оливками и маслинами. И сыром с плесенью.