Новая русская статуя - Страница 1

Annotation

В. В. Стасов

Комментарии

notes

1

2

В. В. Стасов

Новая русская статуя

(«Иван Грозный» Антокольского).

В настоящую минуту — одним капитальным художественным произведением в Петербурге больше. Это — большая статуя, вылепленная из глины, в натуральную величину, молодым скульптором Антокольским: «Иоанн Грозный». Задуманная еще в начале 1870 года и начатая прошлым летом, она, по мысли ее автора, должна была поспеть к последней нашей академической выставке. Но это не могло осуществиться в такое короткое время, и вот теперь лишь на днях окончена работа статуи. К несчастью, нашей публике, кажется, не суждено увидеть этого замечательного произведения. Г-н Антокольский должен на днях уехать за границу, во-первых, потому, что того требует его здоровье, а во-вторых, потому, что он получил, как мы слышали, поручение исполнить из мрамора своего «Иоанна». Быть может, пройдет 2–3 года, пока многосложная работа эта не будет доведена до конца в Риме, и было бы слишком жалко, если бы до тех пор большинство нашей публики не получило хотя некоторого понятия о новом замечательном произведении нашего искусства.

Лет 7 тому назад, если не ошибаемся, в 1863 году, г. Антокольский впервые выступил перед нашей публикой с первым своим скульптурным произведением, произведенным из слоновой кости и дерева: «Портной еврей в своей лавочке, вдевающий нитку в иголку». Мы тогда же радостно приветствовали молодого 22-летнего художника, представившего с первого же шага такие решительные доказательства огромного и оригинального таланта, и с тех пор не переставали следить с самым горячим участием за новыми произведениями энергического деятеля, которому приходилось бороться со множеством тяжких обстоятельств. За «Евреем портным» последовал «Еврей скупой», считающий на прилавке деньги; потом горельеф «Неверие Фомы» (сюжет, заданный скульптурным классом Академии), потом некоторые другие произведения меньшей важности, наконец, большое и необыкновенно самобытное произведение: «Сцена инквизиции», выполненное из глины и отлитое потом из гипса. Здесь г. Антокольский задал себе задачу совершенно оригинальную. Ему казалось, что скульптура может пользоваться новыми, никем не пробованными эффектами освещения и что можно для этого комбинировать освещение дневное с освещением огненным или же употреблять один последний род освещения. В настоящем случае он проделал у своего горельефа сбоку небольшое отверстие, сзади которого можно поместить лампу или свечи, и оттуда получала свое освещение его «Сцена инквизиции». Тут был представлен подвал, где за длинным столом сидели и беседовали евреи разных сословий, возраста и характеров. Послышался откуда-то шум, все вскочили со своих мест, бегут вон, стол опрокинулся, скатерть сдернута со своего места, посуда летит на пол, скамейки и стулья опрокинуты, и только двое из присутствующих, мужественнее и самостоятельнее других, остались встречать налетевшую беду. Между тем по крутой вьющейся винтом лестнице с левого бока спускаются грозные враги: идет мерным шагом непоколебимый, неумолимый кардинал, с каменным лицом, кругом него стража с пиками и алебардами; а так как прорезное окно выходит прямо на эту лестницу, то кардинал с его злыми драбантами всего сильнее освещены и круглятся среди полумрака и тени остальной сцены. Все вместе было так ново, так необыкновенно, до того выходило из закостеневших скульптурных привычек наших, что, конечно, все старое художественное поколение тотчас же поднялось и завопило. «Да это не скульптура, да это не искусство! — кричали многие. — Это просто нюрнбергские резные игрушки, это не что иное, как посягательство скульптуры на живопись, это грубое какое-то заблуждение и больше ничего!» И, однакоже, все самые ревностные оппоненты не могли тут же не сознаться, что как бы там ни было, а этот молодой удалец, дерзко разрушающий старые привычки, — мастер своего дела, хотя бы по одной только технике (даром, что получил всего только две серебряные медали и никаких других более никогда не получит, как бывший «вольноприходящий» Академии художеств). Они должны были сознаться, что и лепит он отлично фигуру человеческую, и драпировки разумеет основательно. Между тем, молодое поколение наших художников с восторгом рукоплескало смелым попыткам свежего таланта, и каждый из числа молодежи этой любовался на отдельно отлитые мастерские головы иных персонажей этой «сцены». Две из числа этих голов даже приобретены для прекрасных нынешних коллекций Общества поощрения художеств. Наконец, в дополнение ко всему, ее императорское высочество великая княгиня Мария Николаевна, президент Академии, поручила г. Антокольскому воспроизвести для нее оригинальное его произведение из терракоты (обожженной глины). ^[1]

Таковы были до сих пор создания г. Антокольского. Нынче он выступил с произведением, которое затмевает их все, и смело выговорим это — есть, бесспорно, примечательнейшее создание русской скульптуры. Подобной силы и глубины выражения, подобной реальности и правды еще не представляло до сих пор наше отечественное ваяние.

Царь Иоанн сидит в царском кресле, злой и грозный и словно одержимый одним из тех припадков, которые стоили жизни и нестерпимых мучений тысячам наших предков. Он одет в монашеский узкий подрясник; кожаный кушак плотно облегает высокий и исхудалый стан его, на колени наброшена у него богатая соболья шуба, на голове скуфейка. Тип лица воспроизводит сохранившиеся описания: редкая, точно клочьями, борода, насупленные брови, осунувшееся злое лицо. Голова наклонена, из-под сильно выдавшегося вперед лба глядят грозные глаза, неопределенно блуждающие где-то в пространстве. Иоанн только что читал какую-то книгу, которой листы, с силой перевороченные, так и раскрылись из середины своего переплета: она осталась забытая у царя на колене, — быть может, это один из синодиков со списками убиенных и загубленных, — а между тем подле самого кресла вонзился в землю грозный посох царский с острым железным наконечником; рука, метнувшая его, лежит, судорожно простертая на ручке кресла, с жилистыми пальцами, точно туда вцепившимися; другая рука сжимает четки. И все-таки — это не просто кровожадный и грозный тигр перед нами. В этом нечеловеческом существе, обуреваемом страстью и полном свирепого, неукротимого духа, слышится все-таки что-то величественное, что-то выходящее из ряда вон. Эта голова способна к великим предприятиям и мыслям, весь этот облик говорит о могучих способностях души, искаженной, но все-таки великой. Таково выражение, вложенное г. Антокольским в его нынешнее создание. Когда подобные задачи брало на себя до сих пор наше искусство, наша скульптура?

Тщательность и мастерство работы высказались во всех подробностях этого пламенного произведения, начиная от каждой черты лица, от каждой складки совершенно живых рук и до орнаментов и барельефов царского кресла, выработанных с необыкновенной любовью.

Г-н Антокольский представляет блестящий пример тому, чего мы можем и должны ожидать от начинающегося теперь на наших глазах русского искусства, и, как я не раз уже повторял на столбцах «С.-Петербургских ведомостей», он, по моему глубокому убеждению, начинает собою новую эру русской скульптуры.

Выше было уже упомянуто, что «Иоанн Грозный» не будет теперь выставлен для публики, но так как до середины будущей недели, когда со статуи станут снимать формы для отправления их в Рим (дольше глина не в состоянии, кажется, выдержать), — так как до тех пор остается еще несколько дней, то мы не сомневаемся, что г. Антокольский не откажет показать свое примечательное произведение тем из числа публики, которые, уважая его талант и искренно интересуясь нашим искусством, посетят его до тех пор в его мастерской, в здании Академии художеств.