Новая реальность (СИ) - Страница 25

Я видел, что попал. Медведь взревел так, что Цезарь слегка присел на задние ноги, а вот рядом со мной раздался вскрик. Резко обернувшись, я только и успел увидеть развивающийся белый хвост. Оказывается, Елизавета ехала все время рядом и дала мне выстрелить, сидя на кобыле, не издавая ни звука, чтобы не отвлечь меня. Но вот нервишки у ее лошади оказались послабее, и, увидев бешенство раненного медведя, белогривая кобыла просто понесла, не обращая внимание на команды всадницы, и отчаянный крик Лизы лишь подтверждал мое предположение. Сунув ружье в чехол, краем глаза разглядев, что медведь сделал три не слишком уверенных прыжка и завалился на бок, я развернул Цезаря и послал вслед обезумевшей лошади Елизаветы. Медведь был жив, и к нему уже неслись доезжачие и всадники из моей охраны, но меня его добивание уже мало волновало, только бы успеть перехватить, до того момента, когда эта дрянь все-таки скинет мою дрожащую тетушку на землю, и та процентов на восемьдесят, свернет себе шею.

Испуганное животное могло развивать такую фантастическую скорость, что даже Цезарь, самый быстрый жеребец сегодняшнего выезда, догнал кобылу не сразу. Мы унеслись достаточно далеко, чтобы наше сопровождение начало волноваться. К счастью следы на снегу было видно отчетливо, так что никаких проблем с нашими поисками я не видел.

Лиза уже с трудом держалась в седле, когда я догнал ее. Приблизившись, я попытался ухватить поводья, но кобыла тряхнула головой и немного сменила направление.

— Ах ты, зараза, — я стиснул зубы и снова потянулся к лошади, опасно при этом свесившись с седла. И тут мне помог Цезарь. Умное животное прекрасно поняло, что я пытаюсь сделать. Грозно заржав, показывая кобыле, кто в оме хозяин, мой жеребец изогнулся и несильно укусил ее за шею. Кобыла жалобно вскрикнула, и тут мне удалось-таки схватить поводья, натягивая их, когда я выпрямлялся в седле. Некоторое время мы еще скакали, постепенно замедляя ход, и когда остановились, я сорвал с рук перчатки, соскочил с Цезаря, подошел к кобыле, которая дрожала крупной дрожью, и попытался стащить с седла Лизу. Но это было легче сказать, чем сделать, потому что она так вцепилась в поводья, что выдернуть их из ее рук не представлялось возможным.

— Лиза, посмотри на меня, это я Петр, — я принялся уговаривать Елизавету, хотя бы посмотреть в мою сторону, потому что она сидела в некоем подобие ступора, и, казалось, не замечает ничего вокруг. — Ну же, посмотри на меня, я стою перед тобой, и значит, что все обошлось.

Она опустила глаза, и я увидел, что ее зрачки расширились так, что светлую радужку почти не было видно за их чернотой.

— Петя? Это ты? — в голосе было столько удивления, что я едва не выругался, но взял себя в руки.

— Это я, отпусти поводья, и дай мне тебя вытащить из этого проклятого седла, — она моргнула, и тут же ее руки легли мне на плечи, и мне удалось стащить ее с лошади. Неподалеку стояло дерево, к которому я ее подтащил, прислонив к стволу спиной. — Все хорошо, видишь? А мой Цезарь позаботится о твоей дурынде пугливой.

— Я ее на живодерню лично сведу, — слабым голосом проговорила Елизавета и только сейчас я ощутил, что она начала дрожать. Ну слава богу, значит шок не такой уж и глубокий был. Зато адреналина мы с тетушкой сейчас хапнули не по-детски. Я криво улыбнулся, взял в ладони ее холодные руки и поднес к губам, стараясь отогреть своим дыханием. А вообще это очень хороший шанс кое-что выяснить. Лиза в шоке, запираться не будет.

— К тебе приходил швед с визитом, зачем, Лиза, что ему было надобно? — очень тихо спросил я, продолжая дышать на ее ледяные руки.

— Просто так, чтобы немного мою хандру развеять. Такой смешной, все спрашивал, не хочешь ли ты меня в гарем сплавить, или еще кому в жены отдать? — что-то, похоже, ее никак не отпускало, потому что она продолжала дрожать, а зрачки все так же были расширены.

— И все? Это все, о чем он тебя спрашивал?

— Все, — она вырвала руки из моих, и тут я с каким-то восторженным удивлением понял, что пара пуговиц на моей куртке расстегнулись, видимо в тот момент, когда я в джигитовке тренировался, и теперь ручки царевны Елизаветы с настойчивостью, достойной лучшего применения, пробрались прямо в образовавшуюся щель, и требовательно ощупывали мышцы на моей груди, которые под этими прикосновениями начали непроизвольно сокращаться. — Петруша, какой ты стал красивый, — пробормотала тетушка, прижимаясь все теснее и теснее ко мне. — Такой сильный, уже мужчина, не мальчик.

— Лиза, остановись, — я сделал весьма слабую и не убедившую даже меня самого попытку отодвинуться. — Христом богом прошу, остановись.

Вместо ответа она вытащила руки из-под моей куртки, положила мне на шею и заставила наклонить голову, после чего провела одной рукой по щеке, второй продолжая удерживать за шею, и прошептала прямо в губы.

— Зачем? Зачем останавливаться? — и правда, зачем, спросила меня крыша, прежде чем сорваться и со свистом улететь.

— Лиза, — я вжал ее в злосчастное дерево, и дал волю рукам и губам, проклиная зиму и то, что на нас так много одежды…

— Государь! Петр Алексеевич!

— Елизавета Петровна!

Взволнованные голоса ворвались в практически ничего не соображающий мозг, окатив как ведром ледяной воды. Что я творю? Я стою почти посреди чистого поля и тискаю собственную тетку там, где нас может увидеть огромное количество народа. Отпрянув от Елизаветы, я как мог дрожащими руками привел в порядок ее одежду, которую успел немного… хм… помять, и отрыгнул в сторону, застегивая на ходу куртку и поправляя шапку. Два шага, и я стою возле того места, где бросил на землю свои меховые перчатки.

— Мы здесь! — мой голос немного охрип, во рту пересохло, а тело ломило от нереализованного возбуждения. Зачерпнув пригоршней снег, я сунул комок в рот, и протер лицо, стараясь хоть немного успокоиться. Наши лошади стояли неподалеку, и Цезарь успокаивал кобылку Лизы, которая уже не дрожала, а старательно делал вид, что обиделась на его укус. — Весна скоро, вот гормоны и взбесились, это если отбросить в сторону мои пятнадцать лет, — я невесело усмехнулся и еще раз протер лицо снегом. На поляну вылетел отряд всадников. Петька соскочил с коня едва ли не на ходу, и сразу же бросился ко мне.

— Государь, что с тобой? Не расшибся?

— Нет, обошлось, — я повернулся к Лизе, увидев, что вокруг нее уже вовсю хлопочет Лесток. Судя по тому состоянию, в котором она пребывает, кому-то сегодня обломится весьма жаркая ночка. — Кобыла царевны понесла, насилу догнал. Все обошлось, Петька. Обошлось. — И тут я увидел среди всадников, торопливо спешивавшихся, незнакомое лицо. — Кто это? — Шереметьев проследил за моим взглядом и поморщился.

— Шетарди это. Только приехал и сразу на охоту царскую увязался. Не посылать же его. Пришлось подле себя держать.

— Молодец, — я оперся Петьке на плечо, потому что ноги все еще дрожали. — Шетарди, значит. А англичане так никого, и не прислали. Не уважают они нас, Петруха, но ничего, будут уважать, это я тебе обещаю.

— Ваше императорское величество, — Шетарди спрыгнул со своего жеребца и склонился передо мной в глубоком поклоне, при этом он с явным неодобрением разглядывал мой наряд. Плевать. — Чудесный выстрел, я никогда такого не видел, а та храбрость, с которой вы рванули за княжной Елисаветой, когда ее лошадь обезумела, достойна самых высоких наград.

— Полноте, маркиз, — я вздохнул. Вот чему-чему, а языкам Петра учили на совесть. Он, а значит и я, знал их пять, включая сложнейшую латынь. И как при такой памяти и обучаемости он остался полуграмотным во всех остальных науках лично для меня удивительно. Шетарди распрямился, и расплылся в улыбке, как же император его титул знает. — Мой конь на тот момент был самым быстрым, и я находился к Елизавете ближе других, поэтому не нужно преувеличивать мои заслуги. — Я повернулся к Петьке и спросил уже по-русски. — Медведя добили?

— Юдин. Злой был сильно, вот на звере и отыгрался.

— Ага, художника все обидеть могут. Но, если свой шедевр не перепишет, быть ему битым. По коням! — я махнул рукой и похромал к Цезарю. Похоже, что какую-то связку потянул. Что-то не везет мне с охотой. Да так не везет, что частенько мне подленькая такая мыслишка проскальзывает, объявить ее кощунством и запретить отдельным императорским указом. Надо будет обдумать на досуге, и уже не взлетев как обычно, а очень осторожно взобравшись в седло, я повернул Цезаря к дому.