Новая квартира - Страница 1

Комедия в трех действиях

Действующие лица:

Андзолетто, горожанин.

Чечилия, жена Андзолетто.

Менегина, сестра Андзолетто.

Кекка, замужняя горожанка.

Розина, сестра Кекки, девушка.

Лоренцино, кузен Кекки.

Кристофоло, дядя Андзолетто.

Граф, приезжий, кавалер Чечилии.

Фабрицио, приезжий, друг Андзолетто.

Лучетта, служанка Андзолетто.

Сгуальдо, обойщик.

Просдочимо, управляющий домовладельца.

Тони, слуга Кекки.

Слесари, столяры, маляры, носильщики, слуги.

Действие происходит в Венеции, в квартире Андзолетто и в квартире Кекки, живущей этажом выше.

Приемная в новой квартире. Сгуальдо — обойщик, маляры, слесари, плотники работают над отделкой комнаты; затем Лучетта.

Сгуальдо. Давайте, давайте! Пора кончать эту комнату, раз уже принялись за нее. Это будет приемная, и хозяин желает, чтобы ее приготовили к вечеру. Он требует, чтобы эту комнату привели в порядок, пока будут перевозить вещи с той квартиры. Ну-ка, синьор Онофрио, уж кончайте, что ли, красить карниз. Вы, мастер Просперо, прилаживайте задвижки к дверям, а вы, мастер Лауро, приколачивайте последние планки. Вот и сбудем все с рук, как умеем. Рабочие принимаются за дело.

Лучетта (к Сгуальдо). Что же это, синьор обойщик? Неужто вы все еще не кончили свою стукотню? Уж скоро два месяца вы тут копаетесь, а конца и не видно. Можно подумать — возводите дом с самого фундамента. А всего-то и дела, что заштукатурить балки, помазать стены да приладить четыре полотнища драпировок.

Сгуальдо. Дорогая синьора Лучетта, ну чего вы-то из-за этого печенку себе расстраиваете?

Лучетта. Дорогой синьор Сгуальдо, если я расстраиваюсь, значит, приходится. Сегодня перебирается сюда молодая хозяйка, и хозяин приказал мне привести в порядок залу, столовую и еще хоть две комнаты. Я и то два дня только и делаю, что подметаю да пыль вытираю, а эти — будь они прокляты! — только и делают, что сор да мусор разводят.

Сгуальдо. Я вам сочувствую. Вы совершенно правы, Но ведь и мои люди тоже не виноваты. Мы бы уж давно кончили, да синьор Андзолетто, ваш хозяин, каждый день распоряжается по-новому. И всех слушает. Тот одно ему скажет, этот другое. Сегодня сделаем, а завтра — не угодно ли! — переделываем. Было три комнаты с каминами; наговорил ему кто-то, будто в комнатах камины делать нехорошо, он и велел все замуровать. Потом подвернулся другой советчик, наговорил, что комната без камина — чепуха, и он скорей давать размуровывать камины: "Этот!" Потом: "Нет, не этот, а тот". И дальше: "Пусть столовая будет возле кухни!.. Ах, нет, впрочем, ни в коем случае: из кухни чад идет, перенесем столовую на другую сторону". Или еще: "Перегородим залу пополам, а то она чересчур длинна… Нет, не годится, снимай перегородку — из-за нее темно". Переделка на переделке, расход на расходе. А когда, после всей этой кутерьмы, попросишь денег, — крик, шум, топанье ногами, проклятия и квартире, и даже тому, кто заставил ее взять.

Лучетта. Заставила ее взять молодая хозяйка. Уж такая важная! Так и распирает ее от важности. Ей, видите ли, не по нраву пришлась наша прежняя квартира: и выхода-то на канал нету, и зала-то ей мала, и анфилады в три комнаты подряд ей не хватает. Да и обстановка к тому же, вишь ты, старомодная. Ну, и добилась своего. Взяла эту, на шестьдесят дукатов дороже, выбросила псу под хвост кучу денег на обзаведение, по счетам, на новую обстановку. И все недовольна!

Сгуальдо. Должно быть, принесла хорошее приданое?

Лучетта. Эх, голубчик, говорить не хочется! Ни шиша не принесла. Зато спеси столько, что не дай бог! Ни чуточки разума нет у нашего хозяина. И чего он в нее врезался! Конечно, девушка она ничего себе, только воспитана с фанабериями. По ее причудам да по ее прихотям нужно не меньше трех-четырех тысяч дукатов дохода. А синьор Андзолетто после смерти своего отца столько профуфукал денег, что теперь совсем сел на мель, бедняга. А ведь ему еще сестру надо выдавать замуж и вот эту обузу тащить на себе. Как тут ему ногами не топать и не проклинать всех, кто требует денег? Вот, хотите я вам расскажу? Только уж никому ни гугу: я вовсе не хочу, чтобы пошел слух, будто я выношу сор из избы. Из старой квартиры мы выехали, там еще не заплачено за целый год; а тут, на новой квартире, не внесено за полгода вперед. Всякий день ходят управляющие с новой квартиры, то со старой, а он все приказывает говорить, будто его дома нет. Просто даже не знаю, чем все это кончится. Ведь и мне уж семь месяцев жалованье не плачено. Не будь я честная девушка, если это неправда.

Сгуальдо. Черт возьми! Вы попали мне в самое больное место. Ведь я же выложил свои кровные денежки, и еще эти вот люди у меня на шее сидят. Ох, боюсь, как бы не заставил он меня кряхтеть да охать!

Лучетта. Только прошу вас, дорогой синьор Сгуальдо, уж вы никому не проболтайтесь. Вы знаете, я сплетничать не люблю, но до того я зла на эту проклятую квартиру, что прямо-таки задыхаюсь и, если не изолью своей злобы, просто лопну.

Сгуальдо. Конечно, очень нехорошо, что синьор Андзолетто живет не по средствам, но, правду сказать, квартира эта — превосходная.

Лучетта. Эта? Превосходная? Вот та была квартира так квартира! Да разве вы не видите, какая здесь тоска? Точно в гробу, собаки не увидишь. В той, по крайней мере, если я выходила подышать на балкон, так сердце радовалось; к тому же, поблизости жили у меня там три-четыре подружки, было с кем душу отвести. Кончу, бывало, уборку и иду на террасу либо на балкон, а то и к слуховому окну. Другие служанки услышат, выскочат тоже, и пойдут у нас тары-бары да хохот, ну и об амурах наболтаешься. Оно сразу и легче. Они мне рассказывают всякие сплетни про своих хозяев, и веселье у нас хоть куда! Трескотня такая, что и описать нельзя. А здесь и не поймешь, что за серый народ кругом живет. Сколько раз я выходила на балкон, и хоть бы кто поклонился. Ведь их дело кланяться мне первыми. А сегодня какая-то ослиная морда выглянула да и захлопнула балконную дверь перед самым носом у меня.

Сгуальдо. Э, не беспокойтесь! Пройдет время, передружитесь и здесь. Если дело только за тем, чтобы поболтать с соседними служанками, недостатка в них не будет.

Лучетта. Эх, того, что было там, здесь уж не найдешь.

Сгуальдо. А скажите по правде, Лучетта, вы огорчены так из-за служанок или из-за какого-нибудь красивенького слуги?

Лучетта. Ну, есть и того, и другого понемножку.

Сгуальдо. Так ведь кавалеры и здесь могут навещать вас.

Лучетта. Конечно, только я не из тех, которые водят в дом мужчин. Разве что кой-когда, вот, например, пойдешь за вином, ну и встретишь кого мимоходом. Да и то — два слова, и конец. Я не хочу, чтобы про меня болтали, понимаете?

Сгуальдо. Ну да, понимаю.

Лучетта. Поверьте мне, синьор Сгуальдо, огорчаюсь я, что мы переехали, не столько из-за себя, сколько из-за бедняжки сестры моего хозяина.

Сгуальдо. Почему же? Разве синьора Менегина недовольна? Ей не нравится эта квартира?

Лучетта. Я скажу вам… только, чур, никому ни слова! Ну, да ведь я вас знаю. Там, видите, как раз напротив жил ее воздыхатель, и она всегда могла его видеть. А ночью она приходила ко мне в комнату, и мы болтали целыми часами: она со своим кавалером, а я с его слугой. Ну, значит, развлекались и доставляли себе чуточку радости. А здесь, пожалуйте, сидим обе одни-одинешеньки. Хоть бы бес к нам Заглянул.