Новая книга ужасов (сборник) - Страница 43

Ты переезжал из дома в дом. Ты не обязан был становиться Сыном Сэма[70], или Каином, или каким хером ты еще был… ты мог бы стать Моисеем или Галилеем, или Джорджем Вашингтоном Карвером[71], или Гарриет Табмен[72], или Соджорнер Трут[73], или Марком Твеном, или Джо Луисом[74]. Ты мог бы стать Александром Гамильтоном и помочь основать Нью-Йоркское Общество Освобождения. Ты мог бы открыть радий, высечь барельеф на горе Рашмор, спасти ребенка из горящего дома. Но ты очень быстро постарел, а поумнеть не успел. Тебе это было не нужно, верно, Спанки? У тебя была твоя игрушка, этот твой дерьмовый сорокопут. Гуляешь тут, гуляешь там, откусываешь чью-то руку или лицо, как старое, уставшее, скучное, повторяющееся, не обладающее воображением тупое дерьмо, каким ты и являешься.

Да, ты хорошо меня подловил, когда я пошел глянуть твой пейзаж. Хорошо подготовил Элли. И она втянула меня, вероятно, даже не подозревая, что делает… ты, видимо, глянул в ее разум и нашел там идеальный способ добиться того, чтобы она заставила меня подойти поближе. Хорошо, братишка, ты был великолепен. Но у меня был год на то, чтобы себя помучить. Год на то, чтобы посидеть и подумать. О том, скольких людей я убил, и как мне от этого было паршиво. И потихоньку я во всем разобрался.

Потому что… вот в чем разница между нами, тупица: я распутал, что случилось. Это заняло время, но я научился. Понимаешь, кретин? Я учусь! А ты – нет. Есть старая японская поговорка – у меня таких полно, Генри, братишка, – вот такая: «Не совершай ошибки ремесленника, который хвастается двадцатью годами опыта, когда на самом деле у него всего лишь один год, который повторяется двадцать раз».

Я осклабился на Генри и сказал:

– Хер тебе, сосунок.

Управляющий повернул переключатель, и я вышел из своей головы в пейзаж и сознание Генри Лейка Спаннинга. Секунду я сидел, приходя в себя. В первый раз я сделал что-то кроме прогулки. Это было… как закогтить. Но потом Элли тихо заплакала по своему старому другу Руди Пэйрису, который жарился, как омар из Мэна. Из-под черной маски, закрывавшей мое – его – лицо поднимался дым, и я слышал исчезающий вопль того, что было Генри Лейком Спаннингом и тысячами других монстров. Все они горели там, на горизонте моего нового пейзажа. И я обнял Элли, прижал ее к себе и уткнулся лицом в ее плечо. Я слышал, как вопль продолжался и продолжался, казалось, это было невероятно долго – мне казалось, что прошло много времени, а потом остался просто ветер… а потом он исчез… и я поднял лицо от плеча Элли, едва в силах говорить.

– Ш-ш, милая, все хорошо, – пробормотал я. – Он ушел туда, где сможет исправить свои ошибки. Без боли. В тихое, действительно тихое место, где он всегда будет один. Там прохладно. И темно.

Я был готов перестать быть неудачником, который винит во всем мир. Приняв любовь, решив, что настало время повзрослеть и научиться ответственности – не слишком-то я с этим спешил для человека, который быстро, невероятно быстро учится, гораздо быстрее, чем можно было бы ожидать от сироты вроде меня, – я обнял Элли и решил, что Генри Лейк Спаннинг будет любить Эллисон Рош сильнее и ответственнее, чем когда-либо один человек любил другого – за всю историю этого мира. Я наконец готов перестать быть неудачником.

И в облике белого парня с большими прекрасными голубыми глазами это будет гораздо проще. Потому что – поймите – все мои растраченные попусту годы не имели отношения к черной коже или расизму, или чрезмерной квалификации, или невезению, или болтливости, или даже к моему проклятому дару прогулок. Дело было в одной простой истине, которую я осознал, пока ждал там, внутри своего пейзажа, ждал, когда Спаннинг явится позлорадствовать: я всегда был одним из тех жалких парней, которые не в силах сойти со своей колеи.

Это значило, что я мог, наконец, перестать испытывать жалость к этому несчастному ниггеру Руди Пэйрису.

Разве что, может, иногда – в миг человеческой слабости.

Этот рассказ – для Боба Блоха, потому что обещал.

[75]

В качестве признания неоценимого вклада Рэмси в издание серии, в 1995 году я предложил Льюису Рею внести небольшое шутливое дополнение в атмосферную картинку на обложке сборника.

На вечеринке (эх, и славные были деньки!) в честь открытия ежегодного Британского фэнтези-кона издатель нечаянно улучшил обложку, добавив к ней (в самом буквальном смысле) вишенку с торта.

Шестой том The Best New Horror выиграл премию Международной гильдии ужаса, и стал первым из двух томов, изданных впоследствии Raven Books в Великобритании.

Это был целый набор новых жанров, который я составлял и редактировал для Robinson в течение двух лет, пока не пришел к выводу, что овчинка не стоит выделки.

В моем первом единолично отредактированном томе «Предисловие» разрослось до тридцати одной страницы, а «Некрологи» – до восемнадцати. В редакционной статье я предостерегал от слепого следования принципу убывающей доходности, грозившему жанру сиквелами, жалкими подражаниями, заимствованными мирами, псевдо-романчиками, сляпанными по следам популярных фильмов и произвольной перетасовкой персонажей различных произведений, причем большую часть подобных поделок напишут и издадут, не задумываясь о том, имеют ли они хоть какую-нибудь ценность и пройдут ли минимальную проверку временем.

К тому моему совету и сейчас неплохо было бы прислушаться авторам и издателям многочисленных «паранормальных романов»…

Среди двадцати двух авторов сборника можно с радостью отметить вернувшихся в его лоно Эллисона и Ламси, а также наших постоянных авторов, таких как Чарльз Л. Грант, Джоэл Лейн, Рэмси Кэмпбелл, Николас Ройл, Майкл Маршалл Смит и Ким Ньюман (чье изумительное переосмысление истории Зорро было номинировано на Всемирную премию фэнтези). Эстер М. Фриснер предоставила нам свое единственное стихотворение. Вообще же шестой сборник пронизан особенной печалью. В этом издании опубликованы новеллы, рассказанные двумя старыми друзьями: Карлом Эдвардом Вагнером (завораживающая In the Middle of a Snow Dream) и Робертом Блохом (чей рассказ The Scent of Vinegar получил премию Брэма Стокера). Оба автора скончались в прошлом году один за другим в течение месяца, и данная книга посвящена их светлой памяти.

Пол Дж. Макоули – также наш старый приятель и один из наиболее уважаемых британских фантастов. Его рассказ «Искушение доктора Штайна», заслуживший Британскую премию фэнтези, написан, как и роман «Ангел Паскуале», в жанре альтернативной истории, однако с привлечением образа сумасшедшего ученого, того самого, которого гениально сыграл эксцентричный английский актер Эрнест Тесайджер в знаменитейшем фильме Джеймса Уэйла «Невеста Франкенштейна».

Впоследствии, Пол вернется к этому персонажу в истории The True History of Doctor Pretorius, отобранной мною для следующего сборника Best New Horror, а также в рассказе Doctor Pretorius and the Lost Temple, который появится в четырнадцатом сборнике.

Доктор Штайн всегда считал себя человеком рациональным. Через несколько месяцев по приезде в Венецию он приобрел стойкую привычку проводить все свободное время в прогулках по городу, но не решался признаться себе, что продолжает верить, будто его дочь все еще жива, и он может неожиданно встретить ее среди этой многоязыкой толчеи. Его питала маленькая, тайная надежда, что когда ландскнехты грабили дома евреев в Лодзи, они увели дочь не для того, чтобы обесчестить и убить, а с расчетом сделать прислугой в какой-нибудь добропорядочной прусской семье. Это выглядело не более невероятным, чем шанс встретить ее здесь, ибо венецианский Совет десяти нанял немало прусских ландскнехтов для охраны города и terraferma своих владений. Жена доктора Штайна никогда не говорила с ним на эту тему. Впрочем, в последнее время они вообще мало о чем говорили. Перед тем она умоляла его объявить семидневный траур в память об их дочери, как если бы та действительно была похоронена.