Новая алмазная сутра - Страница 96

Мысль уехать в Гималаи, продолжала приходить мне на ум. Я чувствовала себя беспомощной в моих исследованиях найти бессознательный голос, который просил, просил как нищий. Я не могла пойти глубже, я не понимала, и все же я знала, что Ошо никогда не делает ничего без хорошей причины. Он никогда не произносил и одного слова, которое не шло из его понимания и его попыток разбудить нас. Быть в доме Ошо и знать, что в любой момент я могу нарушать его покой, не зная этого, стало для меня сильным побудительным мотивом, чтобы быть в моменте. Если бы я могла быть сознательной и в то же время быть в моменте, тогда наверняка моя бессознательность не могла бы создавать шум. Когда я была в комнате для стирки, я была очень осторожна, чтобы не впасть в мечты, потому что я знала, что именно в эти моменты работает бессознательное. Я постоянно старалась наблюдать те моменты, когда бессознательное может делать свою работу, а я об этом не знаю.

Однажды, когда я возвращалась с обеда, Амрито ждал меня около ворот Лао-Цзы и сказал, что Ошо послал сообщение, что Анандо и я должны немедленно выехать из дома. Я думаю, я приняла это хорошо. Я чувствовала благодарность за последние дни, за то, что меня толкали в каком-то смысле, идти вовнутрь. Когда я проводила большую часть дня, осознавая свои шаги по пути к открытию моего собственного внутреннего "я", в результате я чувствовала себя очень хорошо. Я выразила свою благодарность и пошла упаковываться.

Достаточно странно, однако, что я чувствовала тошноту. Друзья пришли помочь мне собраться. Когда тошнота стала сильнее, вокруг меня стала кружиться неразбериха упакованных коробок, и я говорила себе, что я чувствовала бы себя хорошо, если бы не съела такой жирный индийский обед. "Конечно", - говорила я себе, - "это не эмоциональное, это просто жирная пища".

Мои вещи были вынесены, и какой-то свами уже был готов въехать в мою комнату.

Когда я шла от ворот Лао-Цзы к моей комнате по мраморной дороге, я посмотрела на дерево, называемое "Пламя Леса", которое вытянуло свои ветви над дорогой. Каждый вечер, когда Ошо ехал в Будда Холл, это дерево усыпало дорогу оранжевыми цветами. Дорогу поливали из шланга и чистили до семи часов, и там не было видно ни одного случайного листа. Но потом, как раз перед тем, как Ошо выходил, дерево покрывало дорогу цветами, и это выглядело, как подношение богам, когда машина Ошо двигалась через эти оранжевые цветы. Я проходила мимо "Пламени Леса", и мне было очень грустно, что я покидаю дом Мастера таким образом - потому что кто знает, не является ли это началом полного изменения в ашраме? Может быть, теперь все будут делать мужчины. Может быть, другие женщины тоже должны будут уехать.

Ошо был первым мистиком, который дал женщинам шанс, но, может быть, женские обусловленности слишком глубоки. Кто знает, может быть это конец женщинам. Я пошла в мою комнату, и меня вырвало. Анандо и я переехали в наши новые комнаты в Доме Мирдад, прямо через дорогу от ашрама.

Я как раз все перевезла, когда мне позвонил Амрито. Он сказал, что он только что сообщил Ошо, что Анандо и я выехали из его дома, и Ошо сказал:

"Скажи им, что они могут вернуться". Я села на пороге и заплакала. В тот же день Ошо выехал из своей новой комнаты. Он был там всего две недели и называл ее "магической", "уникальной" и "это действительно Калифорния". Он спросил Амрито, доступна ли все еще его старая комната.

(Ошо попросил, чтобы эту комнату переделали как комнату для гостей.) Когда Амрито утвердительно кивнул головой, Ошо вылез из постели, вышел из "Калифорнии" и пошел прямо в свою старую комнату. Он никогда не сказал, почему, и никто не спросил.

Ошо вытащили десять зубов, но после недельного отдыха он сказал, что он придет в Будда Холл, чтобы посидеть с нами в молчании. Он сказал, что я могу сопровождать его на встречу. Когда я увидела его, я была потрясена тем, как он изменился. Он двигался по-другому: медленнее, и все же, как ребенок. Он, казалось, был легче и полностью чувствителен и беззащитен. Странная вещь - он выглядел более просветленным! Быть более просветленным, в этом нет никакого смысла, но я сказала ему, что я увидела, и он просто улыбнулся.

Несмотря на то, что все эти недели я интенсивно искала соприкосновения с моей бессознательной обусловленностью, я на самом деле не увидела ее. Я провела много времени просто в очень спокойном состоянии, часто чувствуя, что горная дорога, по которой я иду, очень узкая и опасная. Но я не видела никакого признака обусловленности до тех пор, пока однажды я не почувствовала присутствие Ошо. Я осознавала свое женское желание быть нужной, в том, как я разговаривала с ним, в каждом своем движении, я чувствовала, что это льется из моих глаз. Каждый жест, который я делала, говорил: "Ты любишь меня, ты нуждаешься во мне?" Все мое тело излучало этот вопрос. Я была в шоке, я чувствовала стыд, что после всего этого времени и после того, что он дал, это все еще здесь. Потом я увидела, что это всегда было здесь, и я просто впервые осознала это. И потом я спросила себя:

"Почему, почему есть эта потребность?" По-видимому, она здесь, потому что я еще не коснулась моего собственного существа. Я не осознаю, что моего собственного существа достаточно. Я все еще взаимодействую с миром через "женщину"; я не взаимодействую своим существом, я не знаю, что меня достаточно, потому что я все еще "женщина". Женщина не нужна. Существа достаточно.

Амрито заботился об Ошо теперь полный день, а я должна была будить его в шесть часов вечера. Я всегда чувствовала себя странно, когда я говорила Ошо "просыпайся", так как это он пытался разбудить меня. Он принимал душ, шел в Будда Холл и затем в 7.45 он ложился обратно в постель.

Единственная энергия, которая у него сохранилась, это энергия встречать каждый вечер его людей. Он двигался по подиуму очень медленно и не мог больше танцевать с нами. Он спрашивал: "Скучают ли люди без моего танца?" - и однажды я ответила ему: "Мы не можем всегда зависеть от твоей помощи нам, чтобы праздновать. Мы должны найти свой собственный источник празднования". Когда я сказала это, это выглядело странно, потому что это звучало холодно, но это было правдой. Он так радовался, видя, какие мы счастливые, и как мы празднуем, а он замечал каждого.