Новая алмазная сутра - Страница 82

ГЕРАКЛИТ СКАЗАЛ:

"Вы не можете войти в одну и ту же реку дважды", - а Ошо говорит:

"Вы не можете войти в одну и ту же реку даже однажды".

Так что нет такой вещи, как Пуна 2.

Когда я прибыла в Пуну в начале января 1987 года, я чувствовала, что мне сто лет, если не больше.

Я прожила многие жизни, многие смерти; я была в садах, которые утопали в цветах, и видела их разрушенными.

И все же Ошо продолжал делать это... Он все еще продолжал вести нас по дороге к тому, что он называл естественным правом каждого человека - к просветлению.

Во время этого трехлетнего периода, между 1987 и 1990, то, что сказал Ошо, составило сорок восемь книг, и учитывая, что он был болен примерно треть этого времени, это колоссально!

Ошо провел четыре месяца в Бомбее, и в первую ночь, когда он прибыл в Пуну, примерно в 4.00 утра 4 января, в ашраме, вдоль дороги, стояли санньясины, чтобы приветствовать его, а он лежал на заднем сидении машины и спал. Он проснулся и помахал людям, не вылезая из-под одеяла, и для меня он выглядел очень похожим на ребенка, который только что проснулся в середине ночи.

Три часа спустя прибыла полиция с предписанием Ошо не въезжать в Пуну.

Предписание должно было быть вручено Ошо перед тем, как он будет въезжать в Пуну. Если бы предписание было вручено на дороге, тогда Ошо, въезжая в Пуну, нарушил бы закон. Однако Ошо уехал из Бомбея ночью, чтобы избежать жары и интенсивного движения на дорогах, и полиция опоздала всего на несколько часов.

Они ворвались в ашрам, вошли в Дом Лао-Цзы и потом в спальню Ошо, где он все еще спал. Никто не заходил в комнату Ошо, когда он спал, это вторжение было величайшим оскорблением.

Я стояла наверху лестницы с Вивек, Рафией и Миларепой. Поскольку мы были иностранцами, мы не лезли вперед, и с полицией объяснялись Лакшми и Нилам. С верхушки лестницы мы слышали крики из комнаты Ошо - голос Ошо. Крики продолжались примерно десять минут, а затем Вивек спустилась вниз по ступенькам и, войдя в комнату Ошо, спросила полицейских, не хотят ли они выпить чашку чая!

Она сказала, что на их лицах было написано облегчение, как будто они замахнулись на что-то большее, чем они предполагали, и были довольны, что они могут выбраться из этого.

10 января на дискурсе Ошо рассказал нам, что случилось:

"Я был в Бомбее. Один лидер, президент одной мощной политической группы, написал письмо главному министру и послал копию мне. В письме он говорил главному министру, что мое присутствие в Бомбее отравляет атмосферу. Я сказал: "Мой бог, неужели кто-то может отравить Бомбей? Самый ужасный город в мире..." Я был там четыре месяца; я даже ни разу не выходил, я даже ни разу не выглядывал из окна.

Я был в полностью закрытой комнате, и все же я мог чувствовать запах... как будто я сидел в туалете! Это Бомбей. ...А потом на одного из моих санньясинов, в чьем доме я был гостем четыре месяца, начали давить: если я не уеду из его дома, тогда он, его семья и его дом вместе со мной будут сожжены. Иногда вы не знаете, плакать или смеяться. ...Я уехал из Бомбея в субботу ночью, и на следующее утро дом моего хозяина был окружен пятнадцатью полицейскими с оружием. ...Я приехал сюда в четыре часа утра, и через три часа здесь была полиция. Я спал. Когда я открыл глаза, я увидел в своей спальне двоих полицейских. Я сказал: "Я никогда не вижу снов, особенно кошмаров. Как эти невежды умудрились войти сюда?" Я спросил: "У вас есть приказ о розыске?" - у них не было. "Тогда как вы могли войти в мою частную спальню?" Они сказали: "Мы должны доставить вам сообщение".

Иногда мы думаем, говорим ли мы во сне. Разве так доставляют сообщения? Разве так должны вести себя служащие, которые служат людям? Они служат людям; мы платим им. Они должны вести себя как слуги... но они ведут себя как господа. Я сказал: "Я не совершил никакого преступления. Я просто проспал три часа, это что, преступление?" Один из них сказал: "Вы человек, вызывающий споры, и полицейский комиссар думает, что ваше присутствие может породить насилие в городе". ...А в записке... Я сказал: "Почитайте ее, в чем мое преступление?" Мое преступление в том, что я вызываю споры. Но можете ли вы сказать мне, был ли когда-нибудь человек с пониманием, который бы не вызывал споров? Вызывать спор - это не преступление. На самом деле вся эволюция человеческого сознания зависела от людей, которые вызывали споры: Сократ, Иисус, Гаутама Будда, Махавира, Бодхидхарма, Заратустра. Им повезло, что никто из них не въезжал в Пуну.

Полицейский офицер повел себя грубо. Я лежал на кровати, и он бросил записку прямо мне в лицо! Я не мог выдержать такого хамского обращения, я немедленно порвал записку и выбросил ее, и сказал офицерам полиции: "Идите и расскажите это вашему комиссару". Я знал, что предписание правительства нельзя выбрасывать, но есть же какие-то границы! Прежде всего, закон должен показывать человечность и уважение к человеческим существам. Только тогда можно ожидать уважения от других".

("Мессия", том 1)

Полицейский комиссар отказался отменить распоряжение, но он хотел оставить его отсроченным, с определенными условиями, которые он ставил ашраму как "нормы" поведения. Там было четырнадцать условий, и некоторые диктовали содержание и длину дискурсов Ошо. Ему не разрешалось говорить против религии или говорить в провокационной форме. В ашраме допускалось жить только ста иностранцам; в ворота разрешалось входить только тысяче посетителей, и каждое иностранное имя должно было регистрироваться полицией. Условия предписывали, сколько должно быть в день медитаций, и как долго каждая из них должна была продолжаться; полиция имела право входить в ашрам в любое время, и они должны были присутствовать на дискурсах.

Ошо ответил на эти условия львиным рыком. Он был, как будто охвачен огнем, когда на дискурсе он отвечал:

"Разве это свобода, за которую умирали тысячи людей? Это храм Бога. Никто не может сказать нам, что мы не можем медитировать больше, чем один час... Я буду говорить против всех религий, потому что они фальшивые - они не истинные религии. И если у него (у полицейского комиссара) достаточно понимания, чтобы доказать обратное, мы приглашаем его... Мы не верим в страны, и мы не верим в нации. Для нас никто не является иностранцем". А в ответ на вторжение полиции он сказал: "Нет. Это храм Бога, и вы будете вести себя в соответствии с нашими правилами".