Новь - Страница 3
Нежданов слегка дрогнул и потупился.
- Что он пишет? - спросил он наконец.
- Да вот... нам вот с ней...- Остродумов указал бровями на Машурину,ехать надо.
- Как? и ее зовут?
- Зовут и ее.
- За чем же дело стало?
- Да известно за чем... за деньгами
Нежданов поднялся с кровати и подошел к окну.
- Много нужно?
- Пятьдесят рублей... Меньше нельзя.
Нежданов помолчал.
- У меня теперь их нет, - прошептал он наконец, постукивая пальцами по стеклу, - но... я могу достать. Я достану.Письмо у тебя?
- Письмо-то? Оно... то есть... конечно...
- Да что вы все от меня хоронитесь? - воскликнул Паклин. - Неужто я не заслужил вашего доверия? Если бы я даже не вполне сочувствовал... тому, что вы предпринимаете, - неужто же вы полагаете, что я в состоянии изменить или разболтать?
- Без умысла... пожалуй! - пробасил Остродумов.
- Ни с умыслом, ни без умысла! Вот госпожа Машурина глядит на меня и улыбается... а я скажу...
- Я нисколько не улыбаюсь, - окрысилась Машурина.
- А я скажу, - продолжал Паклин, - что у вас, господа, чутья нет; что вы не умеете различить, кто ваши настоящие друзья! Человек смеется - вы и думаете: он несерьезный ...
- А то небось нет? - вторично окрысилась Машурина.
- Вы вот, например, - подхватил с новой силой Паклин, на этот раз даже не возражая Машуриной, - вы нуждаетесь в деньгах... а у Нежданова их теперь нет... Так я могу дать.
Нежданов быстро отвернулся от окна.
- Нет... нет... это к чему же? Я достану... Я возьму часть пенсии вперед... Помнится, они остались мне должны. А вот что, Острадумов: покажи-ка письмо.
Остродумов остался сперва некоторое время неподвижным, потом осмотрелся кругом, потом встал, нагнулся всем телом и, засучив панталоны, вытащил из-за голенища сапога тщательно сложенный клочок синей бумаги; вытащив этот клочок, неизвестно зачем подул на него и подал Нежданову.
Тот взял бумажку, развернул ее, прочел внимательно и передал Машуриной. Та сперва встала со стула, потом тоже прочла и возвратила бумажку Нежданову, хотя Паклин протягивал за нею руку.
Нежданов пожал плечом и передал таинственное письмо Паклину. Паклин в свою очередь пробежал глазами бумажку и, многозначительно сжав губы, торжественно и тихо положил ее на стол. Тогда Остродумов взял ее, зажег большую спичку, распространившую сильный запах серы, и сперва высоко поднял бумажку над головою, как бы показывая ее всем присутствовавшим, сжег ее дотла на спичке, не щадя своих пальцев, и бросил пепел в печку. Никто не произнес слова, никто даже не пошевелился в течение этой операции. Глаза у всех были опущены. Остродумов имел вид сосредоточенный и дельный, лицо Нежданова казалось злым, в Паклине проявилось напряжение; Машурина - священнодействовала.
Так прошло минуты две... Потом всем стало немного неловко. Паклин первый почувствовал необходимость нарушить безмолвие.
- Так что же? - начал он. - Принимается моя жертва на алтарь отечества или нет? Позволяется мне поднести если не все пятьдесят, то хоть двадцать пять или тридцать рублей на общее дело?
Нежданов вдруг вспыхнул весь. Казалось, в нем накипела досада... Торжественное сжигание письма ее не уменьшило - она ждала только предлога, чтобы вырваться наружу.
- Я уже сказал тебе, что это не нужно, не нужно... не нужно! Я этого не допущу и не приму. Я достану деньги, я сейчас же их достану. Я не нуждаюсь ни в чьей помощи !
- Ну, брат, - промолвил Паклин, - я вижу: ты хоть и революционер, а не демократ!
- Скажи прямо, что я аристократ!
- Да ты и точно аристократ... до некоторой степени.
Нежданов принужденно засмеялся.
- То есть ты хочешь намекнуть на то, что я незаконный сын. Напрасно трудишься, любезный... Я и без тебя этого не забываю.
Паклин всплеснул руками.
- Алеша, помилуй, что с тобою! Как можно так понимать мои слова! Я не узнаю тебя сегодня. - Нежданов сделал нетерпеливое движение головой и плечами. - Арест Басанова тебя расстроил, но ведь он сам так неосторожно вел себя...
- Он не скрывал своих убеждений, - сумрачно вмешалась Машурина, - не нам его осуждать!
- Да; только ему следовало бы тоже подумать о других, которых он теперь скомпрометировать может.
- Почему вы так о нем полагаете?..- загудел в свою очередь Остродумов. Басанов человек с характером твердым; он никого не выдаст. А что до осторожности... знаете что? Не всякому дано быть осторожным, господин Паклин!
Паклин обиделся и хотел было возразить, но Нежданов остановил его.
- Господа! - воскликнул он, - сделайте одолжение, бросимте на время политику!
Наступило молчание.
- Я сегодня встретил Скоропихина, - заговорил наконец Паклин, - нашего всероссийского критика, и эстетика, и энтузиаста. Что за несносное создание! Вечно закипает и шипит, ни дать ни взять бутылка дрянных кислых щей... Половой на бегу заткнул ее пальцем вместо пробки, в горлышке застрял пухлый изюм - она все брызжет и свистит, а как вылетит из нее вся пена - на дне остается всего несколько капель прескверной жидкости, которая не только не утоляет ничьей жажды, но причиняет одну лишь резь... Превредный для молодых людей индивидуй!
Сравнение, употребленное Паклиным, хотя верное и меткое, не вызвало улыбки ни на чьем лице. Один Остродумов заметил, что о молодых людях, которые способны интересоваться эстетикой, жалеть нечего, даже если Скоропихин и собьет их с толку.
- Но помилуйте, постойте, - воскликнул с жаром Паклин, - он тем более горячился, чем менее встречал себе сочувствия, - тут вопрос, положим, не политический, но все-таки важный. Послушать Скоропихина, всякое старое художественное произведение уж по тому самому не годится никуда, что оно старо... Да в таком случае художество, искусство вообще - не что иное, как мода, и говорить серьезно о нем не стоит! Если в нем нет ничего незыблемого, вечного - так черт с ним! В науке, в математике, например: не считаете же вы Эйлера, Лапласа, Гаусса за отживших пошляков? Вы готовы признать их авторитет, а Рафаэль или Моцарт - дураки? И ваша гордость возмущается против их авторитета? Законы искусства труднее уловить, чем законы науки... согласен; но они существуют - и кто их не видит, тот слепец; добровольный или недобровольный - все равно!
Паклин умолк... и никто ничего не промолвил, точно все в рот воды набрали - точно всем было немножко совестно за него. Один Остродумов проворчал:
- И все-таки я тех молодых людей, которых сбивает Скоропихин, нисколько не жалею.
"А ну вас с богом! - подумал Паклин. - Уйду!"
Он пришел было к Нежданову с тем, чтобы сообщить ему свои соображения насчет доставки "Полярной звезды" из-за границы ("Колокол" уже не существовал), но разговор принял такой оборот, что лучше было и не поднимать этого вопроса. Паклин уже взялся за шапку, как вдруг, без всякого предварительного шума и стука, в передней раздался удивительно приятный, мужественный и сочный баритон, от самого звука которого веяло чем-то необыкновенно благородным, благовоспитанным и даже благоуханным.
- Господин Нежданов дома?
Все переглянулись в изумлении.
- Дома господин Нежданов? - повторил баритон.
- Дома, - отвечал наконец Нежданов.
Дверь отворилась скромно и плавно, и, медленно снимая вылощенную шляпу с благообразной, коротко остриженной головы, в комнату вошел мужчина лет под сорок, высокого росту, стройный и величавый. Одетый в прекраснейшее драповое пальто с превосходнейшим бобровым воротником, хотя апрель месяц уже близился к концу, он поразил всех - Нежданова, Паклина, даже Машурину... даже Остродумова! - изящной самоуверенностью осанки и ласковым спокойствием привета. Все невольно поднялись при его появлении.
III
Изящный мужчина подошел к Нежданову и, благосклонно осклабясь, проговорил:
- Я уже имел удовольствие встретиться и даже беседовать с вами, господин Нежданов, третьего дня, если изволите припомнить, - в театре. (Посетитель остановился, как бы выжидая; Нежданов слегка кивнул головою и покраснел.) Да!.. а сегодня я явился к вам вследствие объявления, помещенного вами в газетах... Я бы желал переговорить с вами, если только не стесню господ присутствующих (посетитель поклонился Машуриной и повел рукой, облеченной в сероватую шведскую перчатку, в направлении Паклина и Остродумова) и не помешаю им...