Ностальгия - Страница 5
Обойдя синагогу, он вышел на тенистый проспект Жуковского центральную улицу городка, по странной прихоти не носившей имен ни Ленина, ни Маркса. Время перевалило за пять пополудни, но проспект был по-прежнему тих и малолюден. Объяснение этому он нашел, лишь покопавшись немного в памяти, - сегодня еще только четверг. Зато, уже начиная с завтрашнего дня, городок начнет наполняться туристами, прибывающими отдохнуть на выходные из центра, население его на это время удвоится, и массы отдыхающих запрудят улицы. В эти предвечерние часы, они, по обыкновению всех отдыхающих, станут совершать моцион либо вдоль бесчисленных заборов дачного поселка по ту сторону железной дороги, или по тенистым аллеям самого городка по эту сторону, лениво разглядывая привычные уже памятники, изрядно засиженные голубями.
С утра пораньше вдоль Воскресной улицы, что проходит у самой станции, выстроится множество женщин предпенсионного и пенсионного возраста, в основном, старушек - божьих одуванчиков, которые, держа в руках или, положив перед собой на коробку какой-нибудь дефицитный товар, примутся на все лады расхваливать его перед всеми встречными-поперечными, отчего шум и гам на улице будет стоять невообразимый. От столпившихся масс улица сделается непроезжей, и, стремящиеся попасть кратчайшим путем на соседний рынок, водители примутся искать обходные пути.
Укромные уголки и подземный переход под станцией облюбуют попрошайки, которых уже не будет гонять милиция, занятая другими делами и, прежде всего, - отловом шустрящих на рынке карманников, а ближе к вечеру - сбору и развозу излишне весело отметивших выходной день в вытрезвители. Как раз сейчас, если он свернет на Чистопольный переулок, то пройдет под окнами одного из таких заведений, расположенного в здании бывшего земского указа, о чем гласит соответствующая табличка на его фасаде.
Но он не стал делать крюк, сделает в другой раз, сколько их еще у него будет! Сейчас он шел к Рыночной площади - пока еще широкой и привольно озелененной; позже, в середине девяностых реконструированной, суженной, забитой транспортом и утыканной по краям современными монолитными "сундуками" всевозможных контор. (Одно из этих зданий будет построено Брейманом под свой ресторан и ночной клуб.)
Но сейчас ничего этого нет, Рыночная площадь огромна и пуста, и лишь редкие домики прошлого века, теряются, разбросанные среди зарослей вишен и лип. А здесь, за поворотом, шумит пристанционный колхозный рынок, шумит уже тихо и вразнобой. Продавцы постепенно сворачивают торговлю и подсчитывают барыши или убытки: уж кому как повезло в этот день. В этот самый час, когда-то, когда был на пятнадцать лет моложе нынешнего своего возраста так лучше определять свое нынешнее и прошлое положение - он бродил среди пустеющих рядов рынка, приобретая по сходной цене продукты к завтрашнему дню. Павел и сейчас помнил, что, к примеру, овощи он непременно покупал у некоего Мортина - седовласого старика-колхозника с мозолистыми узловатыми руками, непременно подсовывающего ему что-нибудь сверху и неизменно называвшего его "братишка". Мортин пропал в прошлом, восемьдесят пятом, году, жаль, что он так и не увидит его ни на рынке, ни где бы то ни было. Хотя может, еще и увидит, да вот только узнает ли - без кожаного передника и неизменной газетной шапочки, в цивильном костюме или ветровке?
На рынок он так и не зашел, не то настроение бродить меж опустевших рядов, в одиночестве припозднившегося покупателя. Вместо этого Павел пересек наискось площадь, почти не поглядев по сторонам - так привычно и непривычно это отсутствие транспорта на улицах города! - и подошел к старому каменному дому, первый этаж которого был разделен на два магазина с одной дверью в оба, посреди здания. Обувь слева, книги справа. В этом году ему купят немецкие ботинки за пятьдесят рублей, родной "Саламандер", щеголять в них он будет несколько сезонов, сносив совершенно, так что задники и мысы их будут уже не раз заклеены, а на подошвы сделаны третьи набойки.
А еще в позапрошлом году тут продавали итальянские пляжные тапочки резиновые на пробковой стельке, легкие и удобные; он с мамой простоял за ними часа четыре, прежде чем получить на руки заветную коробку; жаль, что папиного размера не было. Помнится, он взял обе коробки под мышки и тащил их, прижав к груди, тщательно следя за тем, чтобы надписи на итальянском были видны всем, проходящим мимо.
Павел зашел в книжный. Покупателей было всего ничего, сгрудившись у прилавка, они выискивали что-то среди разложенных книг. Он вошел, и в глаза ему бросился портрет генсека, избранного в марте на эту должность, молодого, в сравнении с предыдущими "старцами", и тотчас же начавшего подавать надежды, объявив на апрельском пленуме курс на перестройку, ускорение, и породившего перестройкой и ускорением массу соответствующих анекдотов в народной среде. Но куда больше, уже не анекдотов и зубоскальства, а откровенной неприязни вызвала вместе с ускорением начавшаяся антиалкогольная кампания. Сейчас июнь, и по всей Молдавии - как он узнает много позднее - согласно приказу осторожных чиновников, нещадно рубят виноградники. По этой причине все магазины забиты разнообразными соками, крюшонами, напитками, украшены плакатами антиалкогольной тематики, один из которых, совсем свежий, он видел в продовольственном зале универмага.
Он странно улыбнулся: сейчас на прилавках магазинов почти такой же ассортимент прохладительных напитков, как и в том году, из которого он прибыл. А очередь, которую он там видел, скорее всего, по понятным причинам, за сахаром. Через год с ним, из-за резко возросшего потребления, уже начнутся перебои, а потом введут первые талоны симпатичного зеленого цвета. На два килограмма в месяц одному лицу. Потом разноцветья прибавится, появятся талоны на табак и водку, затем, на крупы, мясо, колбасу, что еще? - да почти на все. И все это плавно приведет к тому, что в девяносто первом ни водки, ни колбасы не будет даже по талонам, а прилавки магазинов, точно в предновогодний вечер, будут украшены игрушками, звездочками и пустыми коробками из-под исчезнувших повсеместно продуктов.