Номер 10 - Страница 2

Тут появилась мама Грэма и спросила:

— Джек, а где твое пальто?

— Не знаю, — ответил он.

— В такую погоду нельзя ходить в одной рубашке. Мама знает, что ты без пальто?

Джек объяснил, что мать послала его спросить, не одолжат ли им кастрюлю, а то их кастрюля прохудилась, потому что мама задремала, картошка-то и сгорела.

Миссис Уорт уставилась на него в неверии:

— У вас только одна кастрюля?

— Одна, — подтвердил Джек.

Грэм Уорт, маячивший рядом с матерью, загоготал. С кухни доносился чудный запах, словно пахла соблазнительная корочка.

— Заходи и закрой дверь, — раздраженно велела миссис Уорт.

Джек закрыл входную дверь и протопал по коридору. Грэм Уорт вернулся в гостиную, шмякнулся на синий пушистый коврик перед газовым камином и продолжил смотреть «Синего Питера»[5]. Рядом с камином стояла мусорная корзина, и с ее края свисала апельсиновая кожура. Джек не успел еще разглядеть кожуру, а Грэм уже протянул руку с апельсином, который он чистил перед тем, как открыть дверь.

Мать Грэма загремела посудой в шкафчике, который ломился от металлической утвари. Наконец она распрямилась, и Джек увидел у нее в руках кастрюлю с крышкой. Миссис Уорт протерла нутро кастрюли красно-белым клетчатым полотенцем, закрыла ее крышкой и вручила Джеку.

— Пальто надо носить, — сердито сказала она.

— Его Стюарт надел, — ответил мальчик странным баском.

Миссис Уорт наблюдала, как Джек шагает по ее чистенькой дорожке, с которой тщательно сметен весь снег, как он переходит замерзшую проезжую часть и направляется к своему дому номер десять. Щедрый добрый снег скрыл поломанные игрушки, мусор и старые автопокрышки, которые захламляли маленький палисадник Шпротов. По крайней мере сейчас их дом выглядел так же чисто и респектабельно, как остальные дома на улице.

Тридцатого марта констебль Джек Шпрот стоял на пороге дома Номер Десять по Даунинг-стрит, потея в пуленепробиваемом жилете, и беседовал с премьер-министром. Его только что доставил автомобиль из ангольского посольства. Сквозь редеющие волосы премьер-министра пробивалось солнце.

— Как ваша мать, Джек?

— Поправляется помаленьку, спасибо, сэр. Сегодня вечером поеду в Лестер, проведаю.

— Групповое хулиганство — подлинная проблема, — сказал премьер-министр.

Джек согласился — в последний раз он видел лицо матери все в синяках цвета грозовых туч. Премьер-министр сжал руку Джека и шепнул:

— Передайте ей, что я буду за нее молиться, Джек. Бог слышит все.

Джек не очень утешился. Премьер-министр робко улыбнулся и наставленные на него камеры, расстегнул пиджак темно-синего костюма-тройки и помахал фотографам. Невидимая рука раскрыла дверь, и премьер-министр исчез внутри.

Джек сообщил в крошечный микрофон на лацкане, что ПМ доставлен благополучно. Джек сомневался, что от молитвы премьер-министра его матери будет какой-то толк. Она убежденная атеистка, бросила верить в Бога, когда его брат, Стюарт, умер от передозы дрянного героина в убогой комнатушке в Бристоле.

Голос в ухе Джека сказал, что на подходе к дому Номер Десять находится миссис Амелия Бадсток с группой подростков, они намерены вручить петицию, в которой требуют создать места досуга для молодежи в городе Ньютаун-Линфорд.

Джек буркнул «о'кей» и приготовился к приему первой из пяти ожидавшихся сегодня петиций.

В доме Номер Десять шел обычный день. Сотни раз блестящая черная дверь открывалась и закрывалась, впуская бизнесменов, цветочников, диктаторов, нефтяного шейха, группу пенсионеров, госслужащих, маникюршу, массажиста, Су Ло — няню Поппи, министров, секретарей и одетых телефонистами офицеров МИ-5.

Посетители настолько привыкли видеть у двери полицейского, что просто забывали, что под мундиром и каской скрыто разумное существо с ушами и мозгами. Джек слышал и запоминал обрывки бесед, реплики.

Внутри здания премьер-министр обсуждал пути спасения Африки со своим ближайшим политическим другом и коллегой, пресс-секретарем Александром Макферсоном.

Макферсон пользовался популярностью с младых ногтей. Он рос младшеньким из шести детей, остальные пятеро — сплошь девочки — все детство его баловали и во всем потакали, и, если что-то было не по нему, малыш Макферсон мигом разъярялся и закатывал жуткий скандал прямо в торговом центре спального района, где обитало его семейство.

Первым воспоминанием Макферсона было, как его везут в коляске по парку, а сестры препираются, чья очередь толкать коляску. Женское внимание он воспринимал как должное и девственности лишился в тринадцать лет. Сестры обожали романы с сильными героинями — «Грозовой перевал», «Что сделала Кэти», «Лолита» — и читали про них ему перед сном.

После оксфордского Баллиол-колледжа его занесло в издательский бизнес, и он стал редактором отдела писем эротического журнала «Фетиш». Вооружившись трудом Краффта-Эбинга[6], Макферсон сочинял непристойные ответы на письма читателей, письма были в основном жалостливые, но попадались и хвастливые.

В предвыборную пору ходил гнусный слух, будто именно через эту переписку Макферсон и познакомился с Эдвардом Клэром, на самом же деле они встретились впервые в Кембридже, куда Макферсон привез несколько своих подружек на концерт любительской рок-группы «Грязные Намеки». Будущий премьер-министр играл на бас-гитаре, а его волосы локонами спадали до плеч. Но Макферсон в возмущении ушел, прихватив своих девиц, когда Клэр объявил очередной номер: «Надеюсь, это вам тоже понравится, песня называется „Рок вокруг креста“ и появилась на свет благодаря Господу Всемогущему».

Позже их пути пересеклись на благотворительном приеме в палате общин, куда издателей пригласили для сбора пожертвований в фонд Лейбористской партии. Макферсон выложил пятьдесят фунтов и сказал Эдварду Клэру — тогда еще лидеру оппозиции, — что именно должны сделать лейбористы, чтобы выиграть выборы:

— Надо все спускать на тормозах, надо лавировать и попадать в струю, надо быть другом для всех мужиков и нравиться всем бабам, и если пресса не станет врать, что ты насмерть запинал собаку или что-то типа того, и если ты будешь всем мило улыбаться и помнить о манерах, и если я займусь твоим имиджем, то ты прорвешься.

Теперь эта парочка сидела в кабинете дома Номер Десять. На кофейном столике лежала папка с курсовой работой по географии к выпускным экзаменам средней школы.

— Мы можем спасти Африку, Алекс. — Голос премьер-министра дрожал от волнения.

Александр стащил свое тучное тело с подлокотника кремового дивана и заходил по комнате.

— Африку? — повторил он. — Шутишь?

Это был не риторический вопрос. Александр полагал, что Африка — могила для белого человека, а желание спасти Африку — признак серьезного умственного расстройства. Ничто и никто не в силах спасти Африку, кроме самих африканцев.

Алекс начал:

— Вот что я тебе скажу, Эд. Вряд ли уместно сейчас говорить об Африке, ведь мы не сумели добиться даже того, чтобы поезда ходили по расписанию.

Но Эдвард с готовностью парировал:

— Африка — темное пятно на совести мира. Кто-то обязан вывести людей из мрака умирающей экономики и привить им чувство финансовой ответственности.

— Эд, надо разобраться с охотой на лис, — нетерпеливо возразил Алекс, — прежде чем рисковать своей жопой на африканском континенте.

— Ты все-таки не выражайся, Алекс, — попросил Эдвард, — в соседней комнате Адель кормит Поппи.

— Извини, что я ржу, только разве не Адель написала книжку «Роль жопы в истории»?

Улыбка на миг исчезла с лица Эдварда.

— Эта книга — серьезное исследование. Генри Киссинджер сказал мне, что держит ее на тумбочке в спальне.

Адель крикнула из соседней комнаты:

— И эта книга двенадцать недель подряд возглавляла список бестселлеров «Нью-Йорк таймс».