Ноль в поисках палочки - Страница 1

Как это ни удивительно для наших мест, но лето началось с хорошей погоды. И ведь что странно, еще в последний день мая шел дождь, гремела гроза и ровным счетом ничего не предвещало тепла. Но уже первого июня над городом висела удушающая жара и нечем было дышать от испарений, исходящих от влажной земли и быстро высыхающих луж на асфальте.

Итак, жара навалилась совершенно неожиданно. Но легче от этого никому не становилось. Марише, которая чапала из магазина в магазин, таща в каждой руке по огромному пакету с покупками, и вовсе казалось, что у нее под ногами плавится асфальт. Во всяком случае, каблуки Маришиных босоножек глубоко увязали в нем. Да еще дорожные рабочие, словно нарочно выждав наступление жары, принялись расширять дорогу прямо под окнами Маришиной квартиры.

Если с утра в воздухе еще наблюдалось подобие вчерашней свежести, то к двум часам дня, когда Мариша закончила обход магазинов и возвращалась домой, от этой самой свежести не осталось и следа. Мариша была вся в мыле, проклиная и себя саму, и магазины, куда она потащилась, и мужа, который мог бы и сам купить себе свои проклятущие рубашки.

– Я же не прошу его покупать мне блузки! – ворчала Мариша, выбираясь из лифта на лестничную клетку.

Вообще-то, положа руку на сердце, она бы никогда в жизни и не допустила Смайла до такого деликатного дела, как выбор своей одежды. И если уж быть совсем честной, то ему и покупку рубашек нельзя было доверить, потому что вкус у Смайла был просто удручающий. В такой рубашке с ним потом было бы стыдно нос на улицу высунуть. Поругивая себя и некоторых никчемных представителей мужского пола, которые даже рубашку себе выбрать самостоятельно не могут, ужасно злая на весь мир и потная Мариша ввалилась в квартиру.

И сразу же наткнулась на улыбающегося Смайла. Это вывело Маришу из себя окончательно. В разгар рабочего дня мужчине полагалось быть на работе. И точка! Это был непреложный постулат, который Мариша готова была отстаивать с пеной у рта. В рабочий день мужчина может остаться дома только в том случае, если его внезапно парализовало. Но Смайл не выглядел парализованным. Напротив, он очень резво подскочил к Марише, чмокнул ее в щечку и, напрочь проигнорировав наличие у нее в руках свертков и пакетов, бодро потрусил на кухню, где насыпал в стакан несколько кубиков льда, потом открыл дверь холодильника и налил себе в мигом запотевший стакан ледяной пепси.

Мариша молча проследила за тем, как напиток в два мощных глотка отправился в горло Смайла, потом в сердцах шваркнула на пол все свои пакеты и забралась в душ. Постояв под прохладными струями, она немного успокоилась, но, как ни странно, от этого решимость наказать эгоиста только окрепла.

– Маришечка, ты чего? – ласково улыбаясь, поинтересовался у нее Смайл, когда она появилась из ванной. – Ты злишься, да? А на что?

– Почему ты не на работе? – поинтересовалась у него Мариша вместо ответа.

– Так у меня выходной же, – удивился Смайл.

– Именно сегодня? – недоверчиво уточнила Мариша.

– Да, – уже явно недружелюбно ответил Смайл. – Я тебе еще вчера об этом сказал. Перед полетом мне полагается свободный день. Могла бы себе это уяснить. Но ты никогда меня не слушаешь. Тебе, похоже, совершенно все равно, что происходит в моей жизни.

От злости, что муж присвоил себе ее текст, который она только что собиралась ему выдать, Мариша только зубами скрипнула.

– А ты где была? – осведомился у нее Смайл, словно это и так непонятно по раскиданным по полу в прихожей фирменным пакетам.

– В кино, – ответила Мариша. – Разве не видно?

– Ты не сердишься. Ты шутишь! – обрадовался недалекий в ссорах с женщинами Смайл. – Ты была в магазине? А почему покушать ничего вкусненького не купила? Я же тебя еще два дня назад просил купить мне сырокопченого мяса в нарезке. Только так тоненько-тоненько порезанного, чтобы пластинки были прозрачными на свет.

– Сам бы пошел и купил! – разозлилась на него уже окончательно Мариша. – Таскаюсь по жаре, понимаете ли, покупаю ему одежду, как ребенку трехлетнему, а он еще колбаски клянчит. Ты что, без рук? Или инвалид? Раз у тебя выходной, мог бы для разнообразия и себе колбаски купить, и обо мне немножко побеспокоиться. Совсем меня заездил!

– Тебя заездишь! – возразил Смайл. – Ты же здоровая как лошадь.

Разумеется, это в высшей степени поэтическое сравнение взбесило Маришу до крайности. Хотя бедняга Смайл всего лишь хотел польстить ей, напомнив про ее железное здоровье. Но сегодня такой комплимент Маришу никак не порадовал. И она высказала мужу все, что думает о нем. В пылу ссоры Мариша высказала Смайлу даже то, чего она о нем вовсе и не думала. И этих мыслей никогда не озвучивала.

– Значит, я в постели только и делаю, что сплю! – возмутился в ответ Смайл. – И любовник из меня никакой? И вообще пользы от меня в хозяйстве нет? Так я тебе только для пользы по хозяйству и для секса и нужен?

– А для чего же еще? – заорала на него Мариша, случайно задевая при этом рукой люстру с парящим под ней макетом самолетика, того самого «небесного тихохода» из кинофильма, любовно сделанного Смайлом собственными руками.

Макет отличала высокая точность. На нем имелись все детали, которым полагалось быть у настоящего самолета. Только, конечно, все в уменьшенном размере. На то, чтобы смастерить этот самолетик, у Смайла ушел почти год напряженной работы. И поэтому над своим макетом Смайл трясся, как сумасшедший. Что и говорить, макет получился отличный. Он даже мог самостоятельно передвигаться в воздухе, правда, очень недолгое время. И вот сейчас «кукурузник» и продемонстрировал это умение. Задетый крепкой рукой Мариши, он сорвался с привязи и со свистом пересек всю гостиную, шмякнувшись о противоположную стену. После этого самолетик, разумеется, по закону притяжения, рухнул вниз, по пути запутавшись в роскошных глянцевых листьях Маришиного любимого комнатного растения – альбиции лофанта.

Альбиция к тому, чтобы на нее падали довольно тяжелые макеты самолетов, как-то не привыкла. При неусыпных заботах Мариши она выросла довольно высокой, метра полтора. Но стояла она при этом на столике с одной ножкой, который на дополнительную нагрузку в виде макета самолета не был рассчитан. Поэтому, как только в альбицию попал самолет, столик закачался, альбиция трусливо задрожала своими тонкими ветками и… рухнула на пол вместе с керамическим кашпо, столиком, на котором возвышалась прежде, и с многострадальным макетом «кукурузника».

– Моя модель! – завопил Смайл.

– Мой цветок! – не осталась в долгу Мариша, кидаясь к месту катастрофы.

От альбиции осталось жалкое подобие, тонкие ветки надломились, многие листья упали, и вообще деревце выглядело несчастным и помятым. Самолет тоже пострадал. У него отвалился пропеллер, правое крыло странно скособочилось, а шасси выглядело, словно отварная вермишель.

– Это ты виновата! – кричал Смайл, топая ногами по недавно покрытому лаком паркету. – Вечно ты своими руками машешь! Один убыток от тебя.

В ответ Мариша выразилась в том духе, что после гибели альбиции – единственного живого существа, которое ее понимало и сострадало, – теперь ее, Маришу, в этом холодном и враждебном ей доме больше ничего не держит. И Мариша, волоча за собой альбицию, оставлявшую дорожку из земли, осыпающейся с ее корней, осколков кашпо и пострадавших при падении листьев, гордо удалилась в гардеробную собирать остальные свои вещи. Смайл остался убирать гостиную и сокрушаться над своим пострадавшим самолетом.

Мариша собралась в рекордно быстрые сроки, не глядя покидав в две объемистые сумки все попавшиеся ей под руку вещи. Забив сумки одеждой и обувью, она бережно обернула ствол альбиции влажным полотенцем и запихала ее в еще одну сумку. Проделав все это, она двинулась к выходу. Впрочем, остановившись у дверей гардеробной, она прислушалась. Из гостиной доносилось равномерное гудение пылесоса. Видимо, Смайл пытался ликвидировать последствия аварии, собирая грязь с пола. Мариша пренебрежительно фыркнула.