Ночные тени (сборник) - Страница 14

Шатун давно был без женщины и привык к этому. Но сейчас от увиденного в глазах поплыли розовые круги. И только непроходящее чувство близкой опасности заставило его отступить, отпустить осоку и подумать: «Это надолго. Хорошо».

Он быстро вернулся, отвязал цепь, намотанную на колышек, прыгнул в лодку. И уже когда повернул за мыс и увидел на берегу фигуру Шнурка, перевёл дыхание и подумал с усмешкой: «Хорошо, что я пошёл. Этот охотник до баб так просто бы оттуда не ушёл. Всё испортил бы…»

В солнечный день по реке в лодке плыли двое. Они, казалось, ничем не отличались от других отдыхающих: самодельные шапки, семейные трусы, голые плечи подставлены тёплому ветру…

К городу, одному из окраинных посёлков его, они подплыли, когда уже стало смеркаться. Задвинули лодку в кусты, намотав цепь на корягу, оделись и присели там же. Улица, идущая по высокому берегу, была пуста, но из других, уходящих вглубь домов, раздавались и голоса, и музыка, и смех. Двое снова сидели в кустах, изредка устало матерясь. Они ждали более густой темноты – упыри, караулящие жертву, и, в то же время, загнанные в угол бешеные псы…

Но вот мимо них, выше по тропе, прошли двое. «Да брось ты, Витёк!» – смеялась девушка. А высокий курсант приговаривал: «Какой анекдот! Всё натурально! Наш капитан сам анекдот ходячий». Они свернули в одну из улиц, уже тихую и тёмную. И двое из кустов, не сговариваясь, двинулись за ними – чёрные бесшумные тени. Парень и девушка вошли в переулок, освещённый лишь одним фонарём да светом из окон, остановились у калитки. Шнурок часто с посвистом задышал над ухом, и Шатун сразу догадался, что он сейчас скажет.

– Девку бы взять!.. – просипел тот.

Зачем они пошли за этими двумя? Ведь главное, что сейчас им было нужно – одежда и деньги. А что взять с курсанта и девчонки? Может и правда девичий голос, ласковый, влюблённый, и оттого тяжело возбуждающий потянул их?.. Похоже, девушка звала парня зайти в дом. Но он покачал головой и достал сигареты: покурю, мол, подожду здесь. Она толкнула калитку, ушла. А курсант вдруг направился туда, где, за поворотом, таились беглецы. Место это представляло собой тупичок из глухих заборов без калиток, и Шатун догадался, что парень хочет здесь оправиться.

– На ловца и зверь… – прошептал он, быстро став за ствол старого дерева. – Шнурок, не прячься, попроси у него прикурить.

Шнурок ничего не успел ответить: курсант вышел прямо на него и остановился, затягиваясь дымом.

– О, командир, какая встреча, да на такой природе! А я пухну без курева. Вышел вот в пижаме до ближайшей лавки, да уж всё закрыто. Не найдётся чинарика?

Курсант молча достал пачку, выбил сигарету, кивнул. Ёрничая, изображая благодарность, Шнурок нагнулся прикурить и в этот миг увидел, как напряжённо сузились глаза у парня. Словно фотовспышка высветила беглецу картинки из его близкого будущего: его карточка на стенде «Разыскивается преступник», опера, ломающие назад руки, проход под конвоем между бараками и стеной из колючей проволоки… Но в это время бесшумно шагнул из-за дерева Шатун – как раз за спиной курсанта. Его удар в шею – короткий и почти неуловимый для глаза, Шнурок уже знал. И не отвёл глаза, как в первый раз, глядя на главаря, держащего словно бы в объятиях уже видимо мёртвого парня. Тот бесшумно опустил тело на землю, сказал тихо:

– Быстро, раздевай… – и сам стал стягивать китель и рубаху. Чуть слышно подвывая – от страха или от возбуждения, – Шнурок рвал с мёртвого ботинки, расстёгивал брючный ремень. Ему хотелось крикнуть: «Зачем нам это военное барахло!» – но Шатун был весь как сжатая пружина: каждое движение – рывком, каждый взгляд – как лезвие. И Шнурок промолчал.

В углу тупика Шатун с самого начала приметил люк канализации (глаза у него были, как у кошки, видели в темноте). Вдвоём они сдвинули люк и скинули в тёмный, журчащий водою провал тело. Крышка плотно легла на место. С момента, когда курсант и Шнурок глянули друг на друга, прошло пять-шесть минут. С туго скомканным узлом одежды прометнулись они улицею… поворот, ещё один, и с обрывчика съехали прямо в кусты к лодке. А ещё через мгновение тихо звякнула размотанная цепь, и тяжёлая рука Шатуна, упираясь веслом о воду, выгребла лодку на середину реки и повела по течению. И всё это – молча. Даже Шнурок лишь подумал на бегу: «Сейчас девка выйдет…» Так хотелось ему шагнуть ей навстречу вместо того парня, ухмыльнуться, зажать рот ладонью… Но понимал: нельзя, опасно, опасно! И потому лишь молча сглотнул эти слова.

Когда река сделала поворот, Шатун кивнул на ворох одежды:

– Возьми китель и рубаху, замой у ворота кровь. И не куксись! У меня план есть. Сработаешь за курсанта – размер как раз тебе подходящий.

– Под вышку меня ставишь, старшой! Первый же военный патруль выдернет…

Шатун стал на редкость терпеливым, объяснял спокойно:

– Сегодня что? Суббота. Курсанты все по лагерям летним, а на выходной их домой отпускают. Так что до понедельника его на службе не хватятся. А дома подумают – у девки остался, не младенец ведь. Девка увидит – ушёл, обидится, тоже искать не будет. И патруль знает, что курсанты гуляют. Да и не станем мы на тот патруль выходить. А вот доверие у людей курсант вызывает больше, чем штатский. На том и сработаем.

Шнурок понемногу отходил, сбрасывая страх и раздражение, завертел головой. И вдруг засуетился:

– А ну давай к берегу скорее! Чуть в самый центр не въехали! Гляди, уже дома большие рядом, во – и набережная гранитная!

И вправду – совсем близко высились громады старинных зданий центра города. Но пристали к берегу они удачно: туда, где стояли пустые, покосившиеся, приготовленные к сносу, а кое-где и разбитые уже домишки. Местный житель Шнурок с видом знатока пояснил:

– Здесь будет новый микрорайон.

– Вот и хорошо. А пока любая квартира нам здесь подходит. Хотя бы эта…

Они влезли в разбитое окно и в замусоренной, пахнущей собаками комнате проспали до утра. За душную ночь высохли застиранные рубаха и китель. И когда утром Шнурок облачился в одежду убитого парня, она пришлась ему так ловко впору, что Шатун присвистнул: ладный, симпатичный курсант стоял перед ним.

– Да, парень, – сказал он. – Не туда тебя жизнь понесла. Тебе бы офицером стать да такими шнурками командовать.

Шнурок не обиделся, хмыкнул, сдвинув браво на лоб фуражку с кокардой. Он вспомнил, как давно когда-то, вот здесь, недалеко, в этом городе, с восьми до девяти утра перекрывалось движение машин на тротуаре, разделявшем его школу и военное училище. И по асфальту, мерно грохоча сапогами, под снегом, под дождём, с песнями шли курсанты. Они, старшеклассники, покуривая на школьной спортивной площадке, глядели и перебрасывались по этому поводу шуточками. Но многие завидовали сильным тренированным парням в хабэ, перед которыми было ясное, обозримое будущее. А кое-кто и сам собирался податься в офицеры. Шнурок, у которого в то время было простое школьное прозвище Клёпа – производное от фамилии, – тоже подумывал об этом. Затягиваясь дымом от одолженной сигареты и ёжась в своей замызганной курточке, он представлял, что марширует в этом строю и запевает, – а голос у него и вправду хороший, – «Маруся от счастья слёзы льёт, как гусли душа её поёт…» А главное – там кормят и есть где жить. Это значит не видеть провонявшей перегаром и грязным тряпьём комнаты. И ещё в училище наверняка обучают разным приёмам борьбы. Придет он домой в курсантской форме, сдёрнет с дивана отчима – этого бугая, задержавшегося у них дольше других, и врежет, и врежет!.. А через полгода с весёлой компанией дружков пошёл он по групповому делу из-за девчонки, перехваченной ими вечером в парке. Получил самый малый срок, потому что стоял в стороне, смотрел, как загипнотизированный, не в силах шевельнуться. Но дальше этот срок стал наматываться – второй, третий. А теперь уже и терять нечего…

Шатун не дал ему развоспоминаться:

– Давай думать. Главное – разжиться одеждой и деньгой, да побыстрее. Квартиру возьмём. Ты курсант, что-то ищешь – родственников там или девушку…