Ночной поезд - Страница 25

– Еще как. А у вас какое ощущение, Майк? Эта квартира… – Он огляделся. – Теперь я понимаю… Вы когда-нибудь жили с человеком, который хорош собой? Физически безупречен?

– Никогда, – ответила я, как отрезала. Мне даже не пришлось вспоминать ни Денисса, ни Дювейна, ни Шона, ни Джона.

– Теперь я понимаю, какая это невероятная роскошь. Этот дом… наверное, он по-прежнему несет в себе очарование. А мне видится здесь упадок. Запустение. Холодная ночлежка.

Таким образом, из этой встречи я вынесла только «Осмысление самоубийства».

Впрочем, вопреки ожиданиям, на страницах этой книжечки (Трейдер был прав: бездарная писанина, безнадежно устаревшая, сплошное ханжество и лицемерие) мне предстояло найти то, что я так долго искала.

Поиск по горячим следам не состоялся. От следов уже веяло ледяным холодом. Но по телу пробежала дрожь: так бывает, когда постепенно начинаешь согреваться.

Я вернулась домой около полуночи.

Войдя в спальню, долго-долго стояла над Тоубом. Что человек творит со своим организмом. Наибольшее, на что он способен, – это часами просиживать перед «ящиком» с банкой пива в потной руке. Даже во сне он мучается. Этакая гора. У него смещение позвоночных дисков – как сдвиг тектонических плит. Хрящи защемило между корой и мантией.

После ухода из убойного отдела некоторое время я занималась только тем, что привыкала к трезвому образу жизни. Тогда-то у меня и появилась привычка дожидаться ночного поезда. Невзирая на поздний час. Потом можно было выспаться. Ночной поезд… Кастрюли и тарелки в страхе дрожат при его приближении. Пол ходит ходуном.

Вот чем я сейчас займусь. Буду дожидаться ночного поезда. Невзирая на поздний час.

«Моя Майк Хулигэн прибудет на место и во всем разберется».

Я отправилась на место. И раскрыла убийство в девяносто девятом квартале.

Это было кошмарное убийство – потому что от бедности. Но о таком расследовании полиция может только мечтать: оно так и просится на первые полосы газет. Тут тебе и душераздирающие подробности, и политическая злободневность. И раскрыто преступление по горячим следам – за счет чутья и наблюдательности.

В городском парке неподалеку от Оксвилла обнаружили сумку-холодильник с тельцем годовалого мальчика. Розыскные мероприятия привели детективов в убогий домишко в районе Мак-Леллана. Когда я прибыла туда по распоряжению полковника Тома, вся улица была запружена народом. На подходах к дому теснились фургоны с киноаппаратурой, а над головой, прямо как во Вьетнаме, кружили вертолеты телевизионщиков.

В допросе участвовали пятеро детективов, двое старших офицеров и заместитель комиссара районного управления. Все их мысли были о том, чтобы не допустить волнений среди населения. Допросу подверглись женщина двадцати восьми лет, Ла Донна, и ее сожитель, Де Леон. Десять лет назад – да какое там, даже месяц назад – я бы с ходу заявила, что она проститутка, а он – ее сутенер. Это чистая правда. Кстати сказать, действующие лица относились к цветным слоям населения. Тут же находились две девочки, младшие сестры Ла Донны, Софи и Нэнси, тринадцати и четырнадцати лет, которые молча сидели на кухонных табуретках и болтали ногами в белых носочках. Ла Донна опознала труп своего ребенка и подтвердила, что сумка-холодильник принадлежала ей.

История приключилась – если послушать – самая обычная, в Оксвилле такое не редкость. Как водится, всем семейством отправились в парк на пикник (самое время – дело было в январе), ребенок куда-то уполз (причем в одном подгузнике), его долго искали (на открытой лужайке), но безуспешно (и пошли себе домой). А сумку забыли. По мнению Ла Донны, все тут было ясно как Божий день. Малыш вернулся, залез в холодильник, опустил за собой крышку (защелкнул снаружи замок) и задохнулся. Между тем предварительное заключение криминалистов – и последующее вскрытие – показало, что младенец был задушен. После же допроса Де Леона всплыла одна немаловажная деталь, которая несколько усложнила дело. Понимаете ли, когда после безуспешных поисков семейство дружно выходило из парка, навстречу ему попалась банда бритоголовых. Расистов и наркоторговцев. Прикатили в фургоне – и прямиком на лужайку, туда, где потерялся малыш.

Так вот, сидим мы все у них на кухне, выслушиваем, что они лепят. Все это время я не свожу глаз с девочек. Не свожу глаз с Софи и Нэнси. И в какой-то момент меня осенило. А понадобилось-то совсем немного: за стенкой раздался детский плач. Там проснулся ребенок. То ли проголодался, то ли запачкал пеленки, то ли просто требовал внимания. Ла Донна и бровью не повела – продолжала молоть языком. Зато Софи на мгновение привстала с табурета, а глаза Нэнси полыхнули злобой. Тут я и увидела все как на ладони.

Убитый мальчик не был сыном Ла Донны. Он приходился ей внуком.

Софи и Нэнси не были сестрами Ла Донны. Они были ее дочерьми.

Матерью проснувшегося ребенка была Софи. Матерью мертвого ребенка, обнаруженного в сумке, была Нэнси.

Убийство совершила Софи.

Вот и все. Даже мотив преступления выяснился: утром того рокового дня Нэнси стащила у Софи последний подгузник.

Меня показали в вечерних новостях на всю страну.

«Убийство произошло не на почве расовой неприязни, – убеждала я сто пятьдесят миллионов телезрителей. – Убийство произошло не на почве наркотиков. – Спите себе, не волнуйтесь. – Убийство произошло на почве кражи подгузника».

Есть три соображения, которые я не высказала Трейдеру Фолкнеру.

Я умолчала о том, что письмо Дженнифер, с моей точки зрения, никак не свидетельствует о стрессовом состоянии. Через мои руки прошли сотни предсмертных записок. В них есть нечто общее: отсутствие уверенности. Упадок сил. Безнадежность. «Серзон, депекот, тегретол – словно заклинание, правда?» Подходя к последней черте, почти все самоубийцы мысленно начинают заниматься самобичеванием. Независимо от того, обвиняют они близких или просят прощения, цепенеют от страха или храбрятся, в их предсмертных записках не бывает легкости.

Я умолчала о том, что аффективные, или эмоциональные, расстройства резко ослабляют половые функции. Не стала объяснять, что идеационные, или органические, нарушения практически полностью уничтожают половую жизнь. За исключением тех случаев, когда расстройство случается на сексуальной почве. Но такое заболевание скрыть невозможно.

Я умолчала о том, что существует Арн Дебс. Не потому, что побоялась его упомянуть. А потому, что Арна Дебса я не принимала в расчет. Ни на минуту не принимала в расчет.

Время 01:45.

Разрозненные мысли:

Убийство неизменно – меняются только карательные органы. Просто оно может по-разному соотноситься с действительностью. Но по сути остается неизменным. Убийство – это последняя грань, за которой ничего нет.

А самоубийство? Оно столь же неизменно?

Убийство несоразмерно действительности. В нынешних убийствах все больше и больше несоразмерности – это убийства с приставкой «не-».

Несоразмерность результата:

В пятидесятые годы один человек побил все рекорды по несоразмерности. Он подложил бомбу в авиалайнер и устроил взрыв. Чтобы отправить на тот свет свою жену.

Иными словами, человек запланировал – и, кажется, осуществил – катастрофу «Боинга-747». Чтобы отправить на тот свет свою жену.

Террорист стирает с лица земли целый город при помощи ядерного чемоданчика. Чтобы отправить на тот свет свою жену.

Президент развязывает глобальный термоядерный пожар. Чтобы отправить на тот свет свою жену.

Несоразмерность причины:

Любой коп в Америке подтвердит, что на Рождество происходит всплеск неслыханной бытовой жестокости. Семьи собираются дома в полном составе. И начинается кошмар… У нас такие убийства называются «елочными». Домочадцы не могут договориться, что водрузить на верхушку елки – шпиль или звезду. Или другой вариант: не могут договориться, как нарезать индейку, и режут друг друга.