Ночной мотоциклист - Страница 5

Второе. Преступнику были нужны деньги. Очевидно, он знал, что они хранятся в письменном столе, – кроме стола, ничего в комнате не тронуто. Но деньги лежали в первом же ящике, на виду. Отчего все ящики перевернуты, а бумаги разбросаны? Более того, следы, оставленные на бумагах, говорят, что убийца интересовался всем содержимым стола уже после того, как были найдены деньги. Что он искал? Может быть, не только деньги.

Третье. Если Шабашников – преступник или соучастник, опасающийся разоблачения, что мешало ему получше запрятать похищенные деньги? Убийца, проявивший ловкость и сноровку, на редкость неумело распорядился «добычей».

Четвертое: следы на полу. Преступник позаботился о перчатках, а вот то, что грязные сапоги оставят четкие отпечатки, не учел. Как ты все это объясняешь, Паша?

– Ну… ведь он был в состоянии опьянения, Николай Семенович! Отсюда странные промахи.

– А не похоже, что удар нанесен пьяным человеком, Паша! Тебе не кажется? Я бы предположил, что в доме инженера побывал матерый зверь… Он не вышмыгнул из двери, сторонясь трупа, как можно было ожидать от грабителя, пошедшего на мокрое дело. Он спокойно нанес второй удар. Это хищник. Беспощадный, жестокий, хладнокровный. Почерк его свидетельствует о ясном уме и расчете. Способен ли Шабашников на это, а? Подумай хорошенько.

Я молчу. Крыть, как говорится, нечем. Слишком уж заманчивой была для меня перспектива легкого, мгновенного раскрытия преступления. Салага!

– Не спеши, Паша. – Комолов кладет мне на плечо тяжелую ладонь. – Мы только начинаем расследование. И я могу ошибаться. И ты. Но наши ошибки не должны выходить из этой комнаты, чтобы не наделать зла. Для каждого из нас после нескольких лет работы наступает период, когда хочется чувствовать себя асом и каждое дело проводить четко, блестяще и быстро. Это кажется очень важным, а на самом деле не имеет никакого значения. По-настоящему важно лишь одно: действительно ли ты нашел виновного и не пострадал ли при этом безвинный. Только это… Только!

Холодный ветер врывается в комнату, отдувая занавески. Комолов жадно дышит, его бледное, слегка оплывшее лицо искажено гримасой боли.

– Прилягте, Николай Семенович.

– Сделаем так, – продолжает майор. – За Шабашниковым пока посмотрит Комаровский. А ты, Паша… поработай над версиями. Если не Шабашников, то кто? Видимо, тот, кто мог украсть нож и подбросить деньги, чтобы навести на ложный след. Может быть, не так уж нужны были ему деньги, если он отказался от половины суммы ради собственной безопасности?

– Но если не деньги, то что?

– Не знаю, не знаю. И аналогичных дел не припомню… Разобраться будет нелегко. Но я буду рядом, Паша, а как только почувствую себя лучше, то включусь полностью. Понял?

Звонит телефон. Я сразу узнаю голос.

– Мне Павла Чернова. Павел? Это Лена Самарина. Ты еще помнишь?.. Я тоже помню. Отец сказал, что ты здесь, такой сверхзанятый, почти секретный. А видеться с женщинами тебе разрешают?

«Женщина, – отмечаю я про себя. – Господи, я помню ее совсем цыпленком!»

– Что там еще? – спрашивает майор.

– По личному делу, Николай Семенович, – отвечаю я, прикрыв ладонью трубку. – Знакомая… по школе.

Не вовремя позвонила Ленка. Но Комолов смеется.

– Ну так что ж смущаешься? Иди, ты свободен.

Все еще сыплет дождь, и мы с Ленкой договариваемся встретиться в ресторане. Единственный ресторан Колодина находится как раз под нами, на втором этаже гостиницы.

Вресторане шумно. Компания геологов празднует окончание полевого сезона. Бородатые парни в ковбойках и вельветовых куртках, рыцари тайги… Девчонки в грубых свитерах, счастливые, с сияющими влажными глазами.

Наверно, человек моей профессии выглядит рядом с этими парнями страшным анахронизмом. Нож из уборной, похищенные деньги, старые сапоги, оставляющие следы на полу… Жестокость, алчность, алкогольный психоз. Варварство, заглянувшее в наш век из далекого прошлого.

А кто-то ходит по тайге. Ищет ванадий. Спутники запускает. Строит батискафы.

– Венька, ты ешь третий бифштекс.

– Я недобрал за сезон сто одиннадцать бифштексов.

– Парни, Сиротка Люпус притащил рюкзак с образцами!

Геологи… Из нашего выпуска трое ребят пошли в геологи. И еще наш класс дал горного инженера, микробиолога, летчика. Я знаю, о моем выборе говорят, пожимая плечами и улыбаясь: «Чернов Пашка, лучший математик, медалист, пошел в милиционеры!» Ну а кто же должен «идти в милиционеры», хотелось бы знать?

Через два столика от меня сидит человек со спиной широкой и мощной, как стальной щит скрепера. Спины, если присматриваться, могут быть так же выразительны и неповторимы, как форма уха или отпечаток пальца.

Этого человека я уже видел.

Он оборачивается. А… преподаватель из школы ДОСААФ, Ленкин приятель. Он в обществе белокурой дамы с губами, накрашенными слишком ярко для Колодина.

Геологи едят апельсины, оркестр в бодром танцевальном темпе играет «Бродягу». Мрачная личность в шароварах старателя, заказавшая «Бродягу», горюет у пустых графинов.

«…Презумпция невиновности, Паша. Это не просто термин, это стиль нашей работы. “Презумпция” – от латинского слова “предварять”. Предварительно ты исходишь из положения, что человек, с которым столкнулся при расследовании, невиновен. Не доказав обратного – на все сто процентов! – ты не имеешь права считать его виновным».

Так говорил Эн Эс… Но если не Шабашников, то кто? Значит, нам противостоит чрезвычайно хитрый и опасный преступник, справиться с которым будет нелегко.

В застекленной двери я вижу Ленку. Светлая, коротко стриженная головка. В школе девчонки говорили ей: «Тебе не придется краситься, ты всегда будешь в моде». У нее волосы льняного цвета.

Я иду к выходу, и кажется, что все столики смотрят на меня, даже оркестранты. Застыла кулиса в руке тромбониста. «Вы видите лейтенанта в штатском? С хохолком на затылке?» Я снова превращаюсь в мальчишку. Прошлое ожило.

– Пашка!

Мы почти одного роста – так она вытянулась. От нее пахнет дождем и прохладой улицы, этот запах особенно ощутим в теплом табачно-кухонном воздухе ресторана.

– Пашка, я рада.

Мальчишки из детства уходят так далеко, что их можно безбоязненно целовать у широкой застекленной двери ресторана. Мальчишки из детства становятся родственниками.

– Дай я посмотрю на тебя, лейтенант милиции. Какие складочки у рта!..

Мы идем к столику, продолжая разговаривать, но я уже плохо слышу Ленку. Что-то изменилось в ресторанной обстановке. Я никак не могу собраться и «настроить фокус».

А… мотоциклиста – вот кого нет. Пока я встречал Ленку, он исчез со своей дамой. В ресторане два выхода – один в вестибюль гостиницы, другой на улицу. Он не хотел, чтобы его видела Ленка. Почему?

– Ты меня слушаешь, Паш?

– Да-да!

– Я хотела уехать из Колодина. Все уезжали. Поступила в Ленинграде в Лесгафта. У меня всегда было хорошо с гимнастикой, ты знаешь. Но отец разболелся, пришлось вернуться. Преподаю в школе. Смешно, да? Самарина – училка.

– С тройкой за поведение!

Это когда мы убежали за Катицу, на необитаемый остров, нам закатили в табель по тройке.

– Мне и сейчас достается за поведение.

– Я подумал об этом, когда увидел тебя на мотоцикле. Слишком экстравагантно для Колодина.

– Привыкла. В институте пристрастилась к мотоциклу. Когда вернулась, купила «Яву».

– Ну, у вас даже чемпион по мотокроссу живет.

Она становится серьезной – глаза холодные, неулыбчивые. Впервые вижу, что у нее серые глаза. Раньше я знал только, что они красивые. Но смотреть в них было почему-то страшно.

– Вопрос с подвохом?

– Что ты, Ленка. Просто я видел у магазина…

– Ну да, ты должен быть наблюдательным.

Она крутит пальцами ножку бокала. Ногти у нее покрыты бесцветным лаком. Слишком длинные и аккуратные ногти для мотоциклистки. Вероятно, кто-то помогает ей возиться с машиной. Жарков? Это как болезнь – следить за мелочами, даже близкий человек становится объектом наблюдения.