Ночной извозчик - Страница 15

— Да, — очень тихо сказал Фандор, — вы правы, Жюв, все зловеще ясно: эти буквы, поставленные в ряд, образуют подпись, подпись Фантомаса!

Жюв опустил голову. Фандор после недолгого молчания заговорил опять:

— Итак, по вашему мнению, Жюв, таинственные события в «Пари-Галери» обязаны своим появлением Фантомасу?

Жюв ответил ему без колебаний, твердо и уверенно:

— Да, ты прав, эта подпись не допускает возражений, нечего тешить себя иллюзиями: тут действует Фантомас и заняться нам надо Фантомасом. — И, помолчав, добавил: — И ведь самое страшное, Фандор, то, что после открытия, сделанного мной у книжного прилавка, после этого невероятного способа, выбранного Фантомасом, чтобы поставить свою подпись, мы должны неизбежно прийти к единственному выводу — схватка будет еще более отчаянной, более ожесточенной, чем когда-либо.

— Почему, Жюв? Не понимаю.

Жюв еле заметно улыбнулся, отвечая:

— Почему, Фандор? Да пойми ты, трижды глупыш: если Фантомас для собственного развлечения заявил о своем присутствии таким загадочным способом, раскладывая по стопкам конверты с картами, этому можно найти только одно объяснение.

— А именно?

— А вот какие, — с гордостью ответил Жюв. — Фантомас — единственный человек, сумевший похитить Раймонду, убить ее, быть может, и проделать с таким блеском все эти фокусы в «Пари-Галери», но он в то же время отлично знает, что единственный человек, способный разгадать тайну его подписи, — это я. Если Фантомас, забавы ради, подписался «Фантомас», не сомневайся, это означает, что ему известно: этим делом займусь я. Ну, что ни говори — Фантомас против Жюва в точно рассчитанной, четкой борьбе…

Фандор закончил его фразу:

— Да, — молвил он, — это очень страшно.

А потом добавил, со свойственной ему беспечной отвагой:

— Страшно, но в то же время увлекательно. Ах! Жюв, старик, дружище Жюв, мне все-таки больше по душе честно бороться с этим бандитом, рискуя своей шкурой, чем оставаться в неизвестности, не зная, что он делает, что задумал, какие сети плетет где-то во мраке. Да здравствует борьба! Борьба против Фантомаса!

— Сколько там пробило на Нотр-Дам? Будь хоть на грош светлее, я бы мог взглянуть на часы, но, право же, при всем моем уважении к ночи, воспетой поэтами и обожествляемой влюбленными, сегодня она мрачна, как негр, страдающий зубной болью… Ладно! Должно быть, сейчас часов девять вечера, примерно так… Черт! Ко всему еще дождь пошел и стемнело пуще прежнего… Ну, хорошую пору я выбрал, чтобы полюбоваться цветущими берегами!..

Таков был монолог Фандора. Он шел по набережной, ведущей от моста Сен-Мишель к мосту Пти-Пон, переброшенному через один из рукавов Сены, неподалеку от казармы Муниципальной Гвардии и площади Парви.

Что тут понадобилось журналисту? Свой вчерашний разговор с Жювом Фандор продолжил с весьма приятным собеседником, а именно — с самим собой.

— Что за черт! — задавался вопросом Фандор. — Что за чудеса творятся вокруг? Вчера Жюв рассказывал о таинственных огнях, которые, по словам многочисленных свидетелей, мелькают в водах Сены, а сегодня какие-то загадочные события разыгрываются в «Пари-Галери». Разрази меня гром, ни черта не понимаю!

Журналист не хотел признаться себе в тайной тревоге, охватившей его, но как ни старался обмануть самого себя, он испытывал какой-то страх, даже ужас, при мысли о том, что те и другие удивительные происшествия, описанные Жювом, пожалуй, как-то связаны между собой.

Если в «Пари-Галери» подвизался Фантомас, то не исключено, что ему же обязаны своим появлением таинственные огни, замеченные на набережных — конечно, при условии, что огни эти существуют в действительности, а не в воображении доброхотов-наблюдателей.

Вот тогда-то Фандор и задал Жюву неожиданный вопрос.

— Помните, старый мой друг, с чего начали люди в те давние времена, когда пошла молва о курице, несущей золотые яйца?

Жюв, погрузившийся в это время в глубокое раздумье, так и подскочил, услышав нелепый вопрос Фандора.

— Что за ерунду ты несешь? — отозвался он.

Но на Фандора не произвел ни малейшего впечатления разъяренный вид полицейского.

— Мне думается, — продолжал он, — что в те минувшие дни добрые люди, прежде чем рассуждать о курице, несущей золотые яйца, взялись сперва выяснить, существует ли такая курица на деле.

Жюв хранил молчание. Фандор продолжал:

— А если они этого не сделали, значит, разыграли из себя круглых дураков…

— Ей-богу, — прервал его Жюв, — ты окончательно спятил, бедный мой Фандор.

Но Фандор, сохраняя полное спокойствие, добавил к сказанному:

— Между тем, дорогой Жюв, я смею утверждать, что ни вас, ни меня нельзя причислить к круглым дуракам…

— И что же из этого следует?

— Из этого следует, ч;о прежде чем рассуждать об огнях, увиденных в воде…

В ответ на это Жюв поднялся и недовольным тоном сказал:

— Ах, да, правда! Еще и это! Ей-богу, я совсем позабыл! Огни под водой! Префектура требует, чтоб я составил об этом донесение, вот досада-то, я бы предпочел отправиться завтра в «Пари-Галери».

Фандор поднялся в свою очередь:

— Правильно, — сказал он, — вот вы и пойдете в «Пари-Галери», Жюв, а я поброжу по набережным, расспрошу людей, прочищу мозги свидетелям, — словом, постараюсь раздобыть интересные сведения. Устраивает вас это, Жюв?

— Черт побери, ты меня здорово выручишь!

И тогда Жюв и Фандор улеглись спать.

На следующее утро Жюв пошел в «Пари-Галери»; что касается Фандора, то он сперва отправился в редакцию своей бывшей газеты «Ла Капиталь», чтобы восстановить старые связи перед возвращением на работу, а в девять часов вечера оказался на набережной.

Настроение у него было не блестящее — уже целый час бродил он по набережным, а расследование не сдвинулось ни на шаг.

Огней он не увидел, и это его не расстроило, так как в глубине души он не очень-то верил в их существование, но хуже было то, что не удалось спросить ни одного прохожего.

«До чего же глупо, — думал Фандор, — вот так шляться в девять часов вечера по набережной; скорее всего я так ни черта и не увижу, а уж что касается прохожих — ищи ветра в поле! Опять новость! Только компота мне недоставало!»

На красочном языке Фандора под «компотом» подразумевалось ни что иное, как дождь. Погода хмурилась весь день, тяжелые тучи застилали небо и, спустившись еще ниже, разразились наконец грозовым ливнем, который безжалостно хлестал по мостовой, не оставляя никакой надежды, что скоро прекратится.

Фандор пустился бегом в обратный путь по мосту Пти-Пон, надеясь добраться до какой-нибудь подворотни, где сможет укрыться.

— Тысяча чертей! — бормотал он. — Вот сволочная погодка… Веди тут расследование, когда льет как из ведра…

Фандор повернул на улицу Лагарп, все еще рассчитывая отыскать подворотню, но внезапно замер на месте, позабыв про дождь, и захохотал во все горло: его обогнал некий экипаж, поистине заслуживающий внимания.

Экипаж этот представлял собой тачку, которую тащил ослик, щеголявший, невзирая на поздний час, в огромной соломенной шляпе, из тех, что плетут по заказу Общества защиты животных на горе лошадям, а по мнению Общества — им на благо. На тачку была навалена груда ветоши, предназначенная, очевидно, для старьевщика; на ней в беспорядке громоздилась старая ломаная мебель, а на этом шатком возу сидел, с трудом удерживая равновесие, презабавный человечек: на плечах его красовалась церковная риза, защищавшая его от ливня и, видимо, с той же целью на голову была напялена жандармская треуголка. Впрочем, человечек этот пребывал в отличнейшем настроении и, подбадривая лихими ударами кнута ленивого осла, распевал во все горло отчаянно фальшивя и исказив мотив до неузнаваемости, любовный романс: