Ночная диверсия - Страница 5

Старались интенданты — попробуй не угоди злопамятному, изощренно мстительному коменданту.

К ресторану «Жемчужина», где намечался банкет, то и дело подъезжали машины, груженые редкими винами, фруктами, тщательно упакованными в стружку. Одновременно шли приготовления иного плана — городская полиция подбирала дам для новогоднего бала. Шли облавы на рынках, на улицах и в квартирах. Комплектуя очередную партию для угона в Германию, наиболее молодых и красивых девушек помещали в специально подготовленный для этой цели особняк.

Нина знала об этих облавах и старалась не попадаться на глаза немцам. Но пришла беда и к ней. Однажды под окнами раздались голоса. Нина осторожно выглянула в щель между занавесками и ошеломленно замерла. Рядом с двумя полицаями стоял Нарвильский. На нем было серое пальто с меховым воротником. Он о чем-то оживленно говорил полицейским, показывая на Нинино окно.

Через несколько минут раздался стук. Девушка притаилась.

— Неужели удрала? — удивленно произнес один из полицаев.

— Дома, ломайте дверь, — сказал Нарвильский.

Дверь заскрипела, а потом, слетев с крюка, распахнулась, и все трое ввалились в комнату.

Нарвильский, очевидно помня о пощечине, опасался подходить к Нине.

— Ну что, недотрога, прав оказался я, — издевательски произнес он. — Немцы действительно ценят культурных людей. На днях открываю собственный кабинет. Если бы не твоя гордыня, была бы сейчас на коне. А теперь… Да в общем, сама скоро узнаешь. Сама будешь кое-кому ноги целовать.

Один из полицейских шагнул вперед. В лицо Нине ударило самогонным перегаром.

— Одевайся, девка, да побыстрей.

Так Нина очутилась в зловещем особняке. Девушки недоумевали. Вместо грязных вонючих бараков, куда сгоняли молодежь, их поместили в большое, уютное помещение. Тюлевые занавески, никелированные кровати, свежее белье, сытное питание. А потом кто-то из девушек высказал предположение, А что, если?..

Остальные замерли — это было самое ужасное. Что же делать, что?

Так прошло несколько мучительно тревожных дней.

А в воскресенье в особняке появилась еще одна — Ольга Рубан. Появилась не так, как другие. Нина, стоявшая у окна, увидела, как во двор вошел высокий, стройный немец в форме офицера войск СС. А под руку с ним очень красивая девица. Короткое, по-модному сшитое пальто ловко сидело на ее стройной фигурке. Слегка откинув голову, девушка весело смеялась. А офицер, склонившись к ней,что-то говорил.

— Девушки, взгляните — позвала Нина.

Все столпились у окон.

— Шоколадница! Подстилка немецкая!

— Растерзать бы ее на части!

— Как могут идти люди на такое? Вышагивает с врагом, хохочет, подлая, а может быть, в эту самую минуту погибает ее отец, брат или муж.

…А потом дверь распахнулась, на пороге появилась незнакомка. Большими голубыми глазами она смотрела на девушек. Натолкнувшись на их гневные взгляды, усмехнулась.

— Здравствуйте, великомученицы!

Никто не ответил.

— Молчите? Ну и дурашки.

Она подошла к столу и, придвинув стул, села. Небрежно достала из сумочки сигарету, осторожно закурила, стараясь не стереть с губ помаду.

— К сведению всех, меня зовут Ольгой. Ну, а о цели моего прихода поинтересуйтесь у коменданта города.

Нина вплотную подошла к Ольге, и резко взяв ее за плечо, повернула к себе.

— Послушай, Ольга, ведь я тебя знаю. Ты училась в педагогическом, на факультете иностранных языков. Ты помнишь нашу последнюю встречу на соревнованиях по волейболу? Как ты решилась на такое?

— Да, я тебя помню, ты из медицинского. И тем не менее о цели моего визита наводите справки в комендатуре. — И она убрала руку Нины со своего плеча.

Но коменданту города сейчас было не до справок. Майор Краузен стоял навытяжку перед оберстом фон

Говивианом и чувствовал, как пот заливает ему лицо. Белье прилипло к телу.

Да, такого результата поездки к начальству комендант не ожидал.

Закончив подготовку к новогоднему балу, майор помчался в областной центр, окрыленный надеждой заполучить такого гостя, как оберст фон Говивиан. Зная страсть полковника к драгоценностям, он прихватил золотое кольцо, снятое недавно с одной женщины, которую расстреляли. Кольцо было тяжелое, с тончайшей затейливой гравировкой.

Но полковник встретил его более чем холодно. Почти не взглянув на кольцо, он небрежно бросил его в ящик стола, даже не поблагодарив.

— Послушайте, майор, вы что там, обалдели все? О каких балах может идти речь? В пору траур объявить. — И он ткнул пальцем в карту, где жирными стрелками указывалось направление наступления советских войск под Москвой. — Вы бы не банкетами занимались, а готовились к приему раненых. Эшелоны уже в пути.

К концу беседы фон Говивиан несколько смягчился. Он даже снизошел до того, что предложил майору сесть и угостил сигарой.

Пока тот раскуривал, фон Говивиан достал из ящика кольцо и принялся его тщательно изучать.

— Да, майор. Выделите один батальон для охраны нового объекта особой важности. Желательно, чтобы командиром был тщательно проверенный офицер, в котором мы были бы абсолютно уверены.

— Не беспокойтесь, герр оберст. Такой офицер есть-капитан Пауль Вольф. amp;apos;

— Вы за него ручаетесь?

— Да, как за самого себя.

— Хорошо, пришлите его завтра ко мне.

Уже заканчивая разговор, оберст поинтересовался:

— А что вы теперь думаете делать со своими русскими красавицами? Отправляйте их в Германию.

С этого дня положение девушек, запертых в особняке, резко изменилось. С ними перестали церемониться. …Эта страшная ночь оставила в душе каждой из них глубокий след на всю жизнь. Они запомнили ее как невыносимый кошмарный сон. И яростный рев бушующего моря за стеной, и дикое завывание ледяного ветра, и сухой треск автоматной очереди под окном, и последний, полный тоски и отчаяния крик подруги.

А произошло это так.

Поздно вечером, когда девушки легли спать, дверь с треском открылась. Лучи двух карманных фонариков забегали по кроватям. Вошедшие громко переговаривались — они были пьяны. Девушки сжались в своих постелях, боясь пошевелиться.

— О-о-о! Русские фрейлейн не знают, что нужно вставать, когда перед ними офицеры армии великого фюрера? Как ты думаешь, Генрих, это же будет прелестный вид… Вот ты, встань! — И, рванув одеяло с Катюши Лимаренко, офицер схватил ее за руки.

— Гаси свет, Генрих, и выбирай любую.

Погас фонарик и в тот же момент офицер дико закричал. Катя вцепилась ему в горло. Ударом кулака он сбросил ее на пол, но девушка мгновенно вскочила, хлестнула его по лицу, потом еще и еще раз.

А тот, ошеломленный этим нападением, только нелепо качал головой из стороны в сторону. К девушке подскочил второй офицер, с разбега ударил ее фонариком по голове. Она упала. Опомнившись, офицер распахнул дверь, позвал солдат. Они ворвались в комнату и, избивая Катю сапогами, поволокли во двор. А затем — автоматная очередь под окнами и голоса солдат. Потом все стихло. Только гулко стонало море, и тоскливо завывал ветер.

Всю ночь не спали девушки. Но не плакали. В окна заползал рассвет. Нина посмотрела на Ольгу и не смогла уже оторвать взгляда от ее лица.

Какие у нее были глаза! Всегда веселые, озорные, они сейчас были полны гнева, тоски и ненависти.

Перехватив взгляд Нины, Ольга натянула на себя одеяло, повернулась к стене.

Как дрогнули девичьи сердца, когда снова распахнулась дверь и часовой крикнул:

— Ольга Рубан! Выходить.

Ольга быстро оделась, пошла к двери. На пороге обернулась и внимательно посмотрела на Нину. Столько человеческой боли, столько страдания было в этом взгля-де, что у Нины сжалось сердце. И она чуть приметно кивнула Ольге, словно ободряя, желая удачи.

Ольга прошла по двору в сопровождении того же эсэсовца. И опять он что-то говорил ей, и опять девушка смеялась.

Вернулась она в полночь.