Ночи нет конца - Страница 2

Такой перепад тональности бывал очень редко. К стонам ветра прибавлялся дикий свист его в оттяжках радиоантенны и укрытиях для метеоаппаратуры. Но у меня не было желания внимать этой погребальной музыке, да и не она громче всего слышалась в ту ночь.

Пульсирующий гул мощных авиационных двигателей, становившийся то громче, то тише, словно волны прибоя, звучал совсем рядом. Машина находилась с наветренной стороны от нас. Мы повернулись в ее сторону, но ничего не увидели. Хотя небо было затянуто облаками, снег не шел. Странное дело, но сильных снегопадов в Гренландии почти не бывает.

Из кромешной тьмы неслись, подхваченные ветром, мириады ледяных иголок.

Они прилипали к защитным очкам, впивались в открытые участки лица, словно рой разъяренных ос. Острая боль тут же стихала под новыми уколами, действовавшими, как анестезирующее средство.

Я по себе знал, что это не предвещает ничего хорошего. Повернувшись спиной к ветру, я принялся растирать рукавицами онемевшую кожу до тех пор, пока не восстановилось кровообращение. Потом подтянул снежную маску повыше.

Самолет кружился против часовой стрелки. Похоже, он описывал эллипс: когда машина поворачивала на юг и на запад, гул моторов становился несколько тише. Но спустя тридцать секунд самолет снова приближался с оглушительным ревом и поворачивал на юго-запад. Тогда он оказывался с подветренной от нас стороны. Судя по восклицанию, Джекстроу увидел самолет в то же самое время, что и я.

Машина находилась ближе чем в миле от нас, на высоте не более пятисот футов над поверхностью ледяного плато. Хотя в поле зрения она была всего пять секунд, у меня пересохло во рту, а сердце бешено заколотилось.

Нет, это был не бомбардировщик дальнего действия и не самолет метеослужбы с базы в Туле, экипажи которых обучены для тяжелой работы в суровых условиях Арктики. Судя по множеству ярко освещенных иллюминаторов, это был авиалайнер, совершающий трансатлантический или трансполярный рейс.

— Видели, доктор Мейсон? — приблизив лицо к моему уху, прокричал Джекстроу.

— Видел, — проронил я, не найдясь, что сказать. Я представил себе, что творится в салоне самолета, где находятся пассажиры. Господи, сколько их, пятьдесят, семьдесят? Вот они сидят в своих удобных креслах, в тепле и уюте.

И вдруг удар, жуткий скрежет и скрип. Тонкая оболочка авиалайнера вспорота во всю длину, и в салон, словно приливная волна, устремилась масса ледяного воздуха. Возник перепад температур в 110° по Фаренгейту, а ошеломленные, искалеченные, потерявшие сознание и умирающие люди в изуродованных креслах в одних лишь костюмах и платьях.

Описав круг, самолет летел в нашу сторону. На этот раз он еще больше приблизился к нам, снизившись по крайней мере футов на сто, и, похоже, потерял скорость. Она составляла сто двадцать — сто тридцать миль час. Я не специалист в этой области, но мне показалось, что огромная машина летит с опасно малой скоростью. «Достаточно ли надежно работают у него стеклоочистители, удаляющие иголки, залепляющие ветровое стекло?» — невольно подумал я.

Но тут же позабыл обо всем, кроме одного: самолету нужно увеличить скорость. Прежде чем он снова повернул на восток и мы потеряли его из поля зрения, нам показалось, будто авиалайнер клюнул носом. В то же мгновение в темноту уперлись два ярких снопа света. Один из них, узкий луч, направленный вперед, выхватил из мрака миллионы сверкающих как алмазы крохотных льдинок.

Другой — в виде веера — был направлен вниз по курсу воздушного корабля и походил на блуждающий огонек, освещающий покрытую снегом поверхность ледяного плато. Схватив Джекстроу за руку, я крикнул ему на ухо:

— Он сейчас приземлится! Площадку высматривает. Выводи собак, готовь нарты. — У нас был трактор, но в такую стужу Бог знает сколько пришлось бы повозиться, чтобы запустить его. — Постараюсь помочь тебе.

Кивнув головой, Джекстроу повернулся и мгновенно растворился во мраке.

Я тоже повернулся, собираясь последовать его примеру, как вдруг ударился лицом о метеобудку. Выругавшись, бросился к люку. Едва касаясь ступенек, спустился вниз. Джосс уже облачился в меха, лишь капюшон парки был откинут на плечи. Нагрузившись снаряжением, он шел с той стороны нашего барака, где хранились продовольствие и топливо.

— Захвати с собой как можно больше теплой одежды, Джосс, — торопливо проговорил я, лихорадочно вспоминая, не забыл ли чего. Но в стужу, от которой коченело не только тело, но и мозг, сделать это было непросто. Спальники, одеяла, куртки, рубахи. Все равно чьи. Запихай их в пару джутовых мешков.

— Думаете, они приземлятся, сэр? — На худощавом умном лице отразились любопытство, тревога, страх. — Неужели правда?

— Во всяком случае, попытаются. Что у тебя там?

— Осветительные ракеты, две штуки. — Он положил свою ношу у печки. Надеюсь, они в исправности.

— Молодчина. Прихвати с собой еще парочку тракторных огнетушителей.

Типа «Ню-Суифт-Дж-1000». — Хотя вряд ли будет какой-то прок от этих игрушек, если вспыхнет несколько тысяч галлонов бензина, на ходу соображал я. Возьми пожарные топоры, ломы, вехи, катушку с тросом и аккумулятор для фары-искателя. Да укутай его как следует.

— Бинты взять?

— Ни к чему. При семидесятиградусном морозе кровь тотчас замерзает, так что бинты не потребуются. Но морфий и шприцы захвати. Вода в этих ведрах есть?

— Оба ведра полные. Только льда в них больше, чем воды.

— Поставь их на печку. Да не забудь погасить ее и выключить свет, когда будешь уходить. — Странное дело, хотя именно огонь позволял нам выжить в Арктике, его-то мы и боялись пуще всего на свете. — Остальные вещи сложи у метеобудки.

При тусклом свете карманного фонаря я увидел Джекстроу возле укрытия для ездовых собак, сооруженного нами из пустых ящиков, закрытых старым брезентом. Эскимос вел, на первый взгляд безнадежную, борьбу со сворой рычащих, огрызающихся псов. Но на самом деле отлично справлялся с ними и, отвязав четверых из них с привязи, успел поставить в упряжку.

— Как дела? — крикнул я.

— Все в порядке. — Я представил его улыбку под снежной маской. Большинство собак запряг сонными. Очень помог мне Балто. Он страшно злой, когда его будят среди ночи.

Балто, вожак упряжки, огромный, весом в девяносто фунтов пес, помесь волка с сибирской лайкой, был прямым потомком своего знаменитого тезки, принадлежавшего Амундсену. Жуткой зимой 1925 года, когда бежавший за санями каюр ослеп, умный пес, несмотря на пургу и лютый мороз, привел упряжку в Ном, что на Аляске, с грузом вакцины. И жители города, в котором бушевала эпидемия дифтерита, были спасены. Балто нашего Джекстроу ни в чем не уступал своему прославленному родичу. Это был сильный, умный, преданный хозяину зверь, который время от времени показывал погонщику свои волчьи зубы. Как и подобает хорошему вожаку, он следил за дисциплиной и жестоко наказывал провинившихся. Именно так он и вел себя в ту минуту: скалил клыки, подталкивал и кусал неповоротливых и упрямых собак, в корне пресекая непослушание.

— Ну, занимайся своим делом. А я схожу за фонарем. — С этими словами я направился к высокому сугробу, находившемуся к западу от нашего жилища.

Остановившись, прислушался. Слышны были лишь стенания ветра, несшегося над поверхностью ледника, да беспрестанный треск анемометра. Я повернулся к Джекстроу, пряча лицо от колючего ветра.

— Самолет… Ты слышишь самолет, Джекстроу? Сам я ничего не слышу.

Стащив с головы капюшон, Джекстроу выпрямился и приложил ладони к ушам.

Мотнув головой, надел капюшон.

— Боже мой! — воскликнул я, поглядев на каюра. — Неужели они разбились?

Вместо ответа Джекстроу покачал головой.

— Почему же нет? — требовательно спросил я. — В такую ночь, да еще когда самолет находится с надветренной стороны, грохота и за полмили не услышишь, если он разобьется.

— Я бы почувствовал удар, доктор Мейсон. Согласно кивнув, я промолчал.

Конечно, Джекстроу прав. Твердая, как скала, поверхность ледника передает звуковые колебания, словно камертон. В июле прошлого года мы явственно ощутили сотрясения, возникшие в семидесяти милях от нас, когда от глетчера оторвался айсберг и рухнул в воды фьорда. Не то пилот потерял ориентировку, не то, пытаясь вновь отыскать огни нашего лагеря, стал описывать круги большего диаметра… Во всяком случае, еще была надежда, что самолет цел и невредим.