Ночь Запятая Ночь - Страница 2

Он опять улыбнулся:

– Да ничего. Просто подумал о вас – одна в этом домике остаетесь.

– Ну и что! Да я всю жизнь одна! – бросила она с вызовом.

Разговор окончен, мой милый! Она – строгих правил. Она здесь на работе и к тому же какой-никакой начальник! (Она и мысленно умалчивала о своем вахтерстве.)

Его, а еще больше ее выручил подошедший седовласый и важный медик. Профессор медицины, если по его карточке. Старикан с крепкой белой палкой:

– Ты уж нам почитай, Павел. Хотя бы почитай, озвучь… Что там еще мы не обсудили?

Когда раздался близкий грохот, кто-то из молодых коллег, то ли пугая, то ли пугаясь сам, вскрикнул:

– Танки!

Но Зинаида тотчас вмешалась:

– Нет, нет. Это поезд. Это над Яузой поезд идет. Это рядом.

Все такие прямые, важные… Всего-то десяток… одиннадцать человек, а сколько шума. Однако же перетрусил ученый народ. Домой, домой!… А как они все (такие сейчас гордые) спешно поволокут к заказанной маршрутке свои чемоданы – толкаясь в дверях и кряхтя.

Сколько раз им приходилось вот так – в разных городах! В разных гостиницах… Мысленно уже в пути. Они не запоминают таких лиц, как лицо Зинаиды. Сколько они повидали комендантш, вахтерш, милых горничных. И добрых, и сволочных. Сотни… Всё куда-то исчезает. И он, Павел, тоже ее лицо не запомнит… А она? Смешно! Запомнит разве что его взгляд, его раннюю седину… да еще светлый плащ! Ей стало совсем грустно. Она уважала себя. Она уважала свое нечастое, вдруг возникшее чувство.

Такой моложавый, он заговорил, с улыбкой обращаясь к столпившимся вокруг него сотоварищам:

– Господа! Коллеги!… Мы прервали наш симпозиум и уезжаем из столицы. Попросту бежим, бежим, бежим!… И правильно делаем!

Все засмеялись.

– Но позвольте, коллеги, я хотя бы зачитаю вам темы, которые мы собирались обсудить. Зачем?… А затем, чтобы какое-то время спустя кто-то придирчивый не сказал, что этих научных тем на семинаре в Москве он даже слышать не слышал… Пусть, если такой сейчас среди нас, – пусть он свой слух включает и слушает!

Все опять засмеялись.

А она не могла оторвать глаз от его лица. И сердце всё поджималось.

В кои-то веки мужчина ей глянулся. Да как глянулся!… Павел… Она сглотнула ком.

Этот уезжающий Павел, вынув из кармана листок и надев красивые очки, стал читать:

– Синдромы ослабления психической деятельности. Астеническое состояние… Синдром бессонницы…

Да, ночью Зинаида останется одна. Маленькая гостиница опустеет. Скучно здесь. Позвонить, может быть, сестренке Вере. Пусть приедет на этот пустой невеселый вечерок. Посидим, поболтаем… Можно портвейна выпить.

С размеренными паузами он знай читал дальше:

– Психоорганический синдром. Псевдопаралитический синдром. Слабоумие.

И еще:

– Галлюцинаторный синдром. Галлюцинаторно-параноидный синдром.

Шум подъезжающей маршрутки. А он все читал:

– Бредовый синдром. Ипохондрический синдром. Апатико-абулический синдром…

Зинаида заскучала. Она и не вслушивалась. Ей думалось: неужели все это можно вылечить?

ЗАПЯТАЯ, это когда беспорядки на улицах, казалось, совсем улеглись. Но к середине дня опять возобновились.

Однако стрельба с крыш (в расчете на панику) слышалась уже гораздо реже. А последняя автоматная очередь была отмечена, как говорили, совсем не в районе Таганки. От Зинаиды, даже если по прямой, далеко.

Из троих, стрелявших с крыши старинного высокого дома, одному удалось уйти, двоих надежно блокировали. А этот ускользнувший занервничал, видно, уже там, на крыше. Вдруг кинулся к пожарной лестнице – и вниз, вниз… да как проворно! С немыслимой скоростью!… Он как бы даже не касался ржавой лестницы, сползал скользко по ней! Стекал!… Как большая, длинная капля. С автоматом под мышкой.

А как этот долговязый бежал. Прыжками!… Через улицу. Дергаными лягушачьими скачками вправо-влево.

Когда менты сообразили про лестницу, он уже обогнул дом и выскочил на тротуар… на улицу… В толпе бегущему по тротуару не разогнаться – собьет он двоих, ну, троих. Но кто-то же подставит ему ногу. Запросто!… Так что беглец сразу на проезжую часть… Крупными прыжками… Куда при этом он дел свой автомат?… На асфальте автомата не было, факт… И в его руках тоже не было. В руках – ничего.

Ведь этими двумя руками он должен был расширить, разлепить дверцу автобуса, за которым бежал. Того единственного автобуса, который менты отпустили на волю. И который уже был набит проверенными (возрастом) людьми. По большей части детьми и стариками.

Новая автоматная очередь с крыши была одна и была короткой… Все опять бросились кто куда.

Очевидец-мужчина только все путал и на подробности оказался скуп. Чтобы не сказать туп. Но, конечно, нашлись женщины из тех, кто и во время самой острой опасности ничего не упускает из виду. Эти глазели, смотрели в оба. Это же бесплатно. Им не всегда так везло!… Именно они припомнили поминутно. Они не убегали от пуль. На собственную жизнь им было наплевать в столь интересных и волнующих, можно сказать, обжигающих обстоятельствах.

Автобус, которому дали “добро”, уже полз к линии оцепления. Когда стрельнули с крыши… Автобус видели и беглеца видели.

Долговязый бежал, грозя автоматом непонятно кому. Он просто размахивал им… Это же невероятно, как ему повезло!… Женщины сказали, что автобус с “проверенными” стариками он заметил, а главное – угадал, когда автобус еще только полз. Еще метров за сто до линии оцепления. Не исключено даже то, что он увидел, приглядел себе автобус уже с крыши. С крыши виднее.

Автобус пересекал линию оцепления, набитый битком. Задняя дверь приоткрыта, из нее вываливался орущий пацаненок. А над пацаненком нависала верхняя половина задыхавшегося старика. Как бы отпиленная по пояс… Старикан с трясущимися глазами… И с открытой пастью. Как у только что выловленной рыбы.

Всевидящие женщины криком кричали шоферу о беглеце, который сейчас ухватится, влезет в заднюю дверь. Шофер слышал. Разобрать вопли он не мог, но рефлекторно на всякий случай прихлопнул заднюю дверь наново. Поджал ее. Закрыл. Успел стиснуть створки покрепче… Но…

Но на ладонь недозакрыл. Примерно на ладонь. И этого хватило. Рослый стрелок, зацепившийся за неплотные створки двери, разжал их, втиснулся… и уже нет его!… Он там исчез… В автобусе. В утробе… В полусотне тел… Удивительно, что при столь стремительной его посадке опять мелькнул его автомат. Какая-то мистика – автомат то появлялся в его руках, то как-то странно исчезал. В плаще?… Автомат складывался и исчезал. Точно так и сам беглец вдруг исчез в гуще “проверенных” тел… В толчее… А вместо него на виду опять появился дышащий как рыба старик. И спаренно с ним орущий, вываливающийся из автобуса пацаненок… В полураскрытых дергающихся дверях.

Автобус, ускоряясь, пересек линию оцепления… Солдаты с линии оцепления еще и поторапливали, давали обязательную контрольную отмашку рукой и чуть не хором кричали водителю:

– Давай, давай! Скорее!

А ведь солдатам тоже кричали про втиснувшегося в автобус. Конечно, неразборчиво… Кто-то даже свистел в милицейской свисток… но нет!… Проверенный автобус уже шел своим путем. Водитель жал на газ. Прибавил плавно ходу… Ему было хорошо… Величаво, важно полз… У проверенных автобусов (как и у проверенных людей) возникает чувство благородной автономности. И самодостаточности.

Вопили, негодовали, свистели вслед удалявшемуся автобусу, пока с крыши не ударила та, последняя, автоматная очередь. С крыши, где оставались еще двое.

Автоматная очередь была короткой, только и полоснула – с асфальта сойдя на брусчатку тротуара. Ж-жжок, ж-жжок!… Сразу несколько срикошетивших о камень пуль. И еще где-то о случайный металл… Зазвеневший в воздухе… На-ннн-на.

Ранен в грудь толстый мужчина, нес пакет с продуктами. И с сердечным приступом упала женщина лет пятидесяти. Охнула и наземь, уже в обморочной отключке. Так что носилок двое. Мужчин мобилизовали тут же, на улице. Их остановили, оглядели, откалибровали и вперед! – подобрать раненых, умники! (Умники – это потому, что мужчины спешили домой.)