Ночь вампиров - Страница 15
Пока они менялись местами, Елизаров поднялся, вознес вверх фужер.
— Предлагаю выпить за гостеприимного хозяина, — торжественно провозгласил он. — За Тимофея Васильевича. За его добрую и широкую натуру, умение сплотить вокруг себя хороших людей.
После того, как выпили и закусили, Веруньша придвинулась вплотную к прапорщику и капризным тоном спросила:
— Что делают мужчины без закидонов, когда женщине зябко?
Лыткин левой рукой обнял ее и притянул к себе. Она весело засмеялась, потом встала и увела прапорщика в другую комнату. Клыков проводил их глазами, хищно прищурившись. Когда дверь закрылась, он запрокинул голову, плеснул в глотку полный фужер водки. Закусывать не стал: налил в фужер боржоми и с удовольствием запил большими булькающими глотками. Он был доволен: пьеса шла по его сценарию.
Когда прапорщик и Веруньша вернулись, мужчины играли в карты «на интерес», а он, судя по куче мятых купюр, был достаточно крупным.
— Может, рискнешь? — спросила Веруньша. Она подвела кавалера к играющим, крепко держа его под руку.
Лыткин попросил сдать и ему. Банкомет — им был Топорок — выложил две карты.
— Очко! — возвестил Лыткин торжествующим голосом и швырнул на стол червового туза и трефовую десятку.
Топорок кинул карты себе и перебрал. Крякнул расстроенно, пододвинул выигрыш Лыткину. Сказал Веруньше с завистью:
— Везунчик твой прапор.
— Иных не держим, — весело отозвалась та и шутливо толкнула кавалера в бок локтем.
Вступил в игру Зотов. Бросил на кон сотенную.
— Люблю рисковать. Игра омолаживает нервные клетки.
— Ой, Иван Софронович! — сказал Клыков укоризненно. — Просадишь свои трудовые…
— Трус в карты не играет, — отозвался Зотов весело. — Поехали!
Он метнул карты рукой профессионала. Они легли перед игроками с металлическим треском.
Кон от кона игра обострялась. Топорок все время проигрывал, злился и увеличивал ставки. Прапорщик дрожащими пальцами сгребал со стола и совал в карманы деньги.
— Пятьсот на кон! — вдруг объявил Топорок и бросил на стол пять новеньких сторублевок.
— Иду, — согласился Лыткин.
— Я пас, — развел руками Зотов. — Уже все просадил.
— Все равно метни нам, — предложил Топорок, — мы тебе доверяем. У тебя рука твердая.
Пока Зотов сдавал, Лыткину все время везло, и он поддержал предложение:
— Метайте, Иван Софронович! У вас рука счастливая.
Зотов перемешал колоду, дал снять игрокам, сперва Топорку, потом прапору. С треском бросил. И снова фортуна улыбнулась Лыткину.
— Везет тебе, Леня, — сказал Клыков удивленно. Он наблюдал за игрой из-за плеча Зотова. — Третий банк на очке. Я такого что-то не могу припомнить. Право слово — везунчик…
Прапорщик самодовольно ухмыльнулся.
— Помилуй бог, говорил Суворов, не все же везенье, кое-что и сами могем!
Он с явным наслаждением стал складывать деньги. Потом выхватил сторублевку, бросил ее на стол.
— За труды, Иван Софронович!
— Забери, — поморщился Зотов брезгливо. — За такое и по морде можно схлопотать.
— Ты чего? — удивленно воскликнул Лыткин.
— А того. Что подумает Володя? Тебе, может, все равно, а мне — нет. Выходит, ты меня купил, и я сбрасывал тебе фартовую карту.
— Прости, не сообразил, — сразу повинился Лыткин. — Вот ведь дурень!
Топорок сидел растерянный, вытирая потный лоб ладонью.
— Давай контровую! — вдруг предложил он хриплым голосом.
— Деньги на кон, — сказал Лыткин. — На так не играю.
— Тимофей Васильевич! — взмолился Топорок. — У вас моя тысяча…
— Ой, Володя! — укоризненно бросил Клыков. — Без штанов сидят не те, кто проигрывает, а те, которые хотят отыграться.
— Тимофей Васильевич…
Клыков вышел в спальню, через минуту вернулся с пачкой в банковской упаковке. Бросил ее на стол перед Топорком.
— Ладно, дуйся, беспутный! Дуракам, как говорят, закон не писан.
Зотов долго и старательно тасовал карты. На ладони протянул их прапорщику. Тот небрежным движением пальца сдвинул часть колоды. Зотов переместил разрезанные карты, сложил их, с хрустом прошелся по корешкам, стал сдавать.
К Лыткину пришли пиковый туз и девятка бубей. Скрывая довольную улыбку, он объявил:
— Хватит.
Топорок перевернул первую пришедшую к нему карту. Это была шестерка бубей. Сказал спокойно Зотову:
— Открывай, Иван Софронович.
Тот метнул. Пришла семерка пик.
— Еще, — разрешил Топорок.
На стол упал трефовый король. Прапорщик замер, ожидая, какое решение примет Топорок. Тот долго думал, морщил лоб, наконец произнес:
— Еще…
На стол упал король пик.
— Очко, — констатировал Топорок. — Вот так тебе, Советская Армия!
Лыткин со злостью открыл и швырнул свои карты.
— Двадцать…
— Риск — благородное дело! — злорадно произнес Топорок, загребая выигрыш.
— Не тушуйся, Леня, — сказал Клыков, кладя руку на плечо Лыткину. — Невелик проигрыш — одна косая. Да и деньги ли важны? Мы здесь ради удовольствия кидаемся…
— Давай контровую! — пьяно заупрямился прапорщик. — Трус в карты не играет. Тимофей Васильевич, будь другом, ссуди!
— Оставь, Леня. К Володе поперла карта. Он тебя обдерет.
— Ты друг или нет? — обиженно прогудел прапорщик. — Отыграюсь!
Клыков пожал плечами.
— Смотри сам, не пожалеть бы. Сколько тебе?
— Тысчонку, — лихо заломил Лыткин. — Вот увидишь…
— Дам, дам, только учти: придется писать расписку. Денежки счет любят.
— Тогда две, если можешь. На всякий случай.
— Ой, Леня, какой ты зажигательный! — возбужденно взвизгнула Веруньша и чмокнула прапорщика в щеку. — Обожаю азартных мужчин!
— Погоди, — отстранил ее Лыткин. — Пошла игра…
— Проходи, прапор, — сказал Клыков и отступил в сторону, пропуская Лыткина в дом. — Принес долг? Ах, нет… Плохо это. Плохо. Ты пойми верно, Леонид, я к тебе отношусь с доверием, но обстоятельства требуют отдачи. Ты думаешь, у меня в тот вечер деньги лежали для того, чтобы ты спустил их с кона? У каждого из нас свои долги. Ведь я тебя предупреждал: к Топорку поперла карта. Ты глаза выкатил и свое: дай косушку! Взял две. Потом еще три… Это большие деньги, Леня.
— Я понимаю, — в голосе Лыткина звенела нотка, взывавшая к жалости. — Но я сейчас не при деньгах. Ты понимаешь…
— Хорошо, — сказал Клыков сурово. — Ящик патронов, Леня. Автоматных. Один.
Он поднял мизинец, как бы подчеркивая этим мелочность сделки.
— Тимофей Васильевич! — воскликнул прапорщик. — Во-первых, у меня на складе и патронов-то нет. Во-вторых, даже будь они — из зоны не вынесешь. Если бы ты знал, какая там охрана!
— Ты расскажи, — вкрадчиво предложил Клыков.
Прапорщик рассмеялся.
— Я, между прочим, всерьез спрашиваю, — сказал Клыков. — Конечно, если ты меня за иностранного шпиона принимаешь — тогда молчи. А если нет, то расскажи, как на духу. И тогда я подумаю, как нам с тобой из долгов выбраться. Может, даже с прибылью будем. А?
— Что тебе интересно?
— Вот ты сказал, что на складе твоем нет патронов. А что там есть?
— Гироскопы, тебя устроит?
— Гидро… Это что-то с водой связано? Насосы какие?
Лыткин снисходительно улыбнулся.
— Не в дугу. Гироскопы — это от систем управления ракетами. Детали такие.
— Так продай один. Покупателя я тебе отыщу.
— Ты в своем уме? — Лыткин сразу помрачнел. — Знаешь, как такое предложение называется?
— Ну-ну, просвети.
— Предательство, вот как!
— Дурак ты, Лыткин!
— Почему же — сразу и дурак? — обиделся прапорщик.
— Потому, милый мой, что сейчас каждый, у кого на плечах голова, делает деньги, собирает капитал, чтобы не остаться завтра в глубокой дупе. Потому, что уже завтра хозяином жизни станет тот, кто сегодня не постесняется отщипнуть от общего пирога кусок побольше и пожирнее. И никого, учти, прапор, никого не будут спрашивать, откуда он взял свой капитал. У хозяев жизни не спрашивают, как они стали хозяевами. Ты к такому повороту дел еще не готов. В тебе социалистическая закваска бродит: кто не работает, тот не ест. А вся наша жизнь уже семьдесят лет отвергала эту дурацкую истину. Не ел тот, кто мало зарабатывал. А тот, кто имел деньги — правые или неправые, — без харча никогда не маялся. Теперь лозунги надоели людям. Они хотят жить по-иному. Ваши генералы, например, гонят за границу танки. Полковники из разведки бегут на Запад. Почему? Да потому, что понимают: приватизация — это справедливый передел достояния. Умные будут богаче, у ослов хороший шанс отрастить уши подлиннее. Вот и выбирай, а я потом погляжу, как ты их под кепку укладывать станешь…