Ночь в степи - Страница 2

- Проверил мотор? Не грохнемся?

Поддубенский начал волноваться за успех задуманного предприятия, или что этот космический интеллигент передумает.

- Садись, - ответил гимнаст,

Поддубенский втиснулся между половинками аппарата, сея на какой-то железный сундук, сдвинул колени и напрягся в ожидании взлета. Створки над его головой сомкнулись. Не успев опомниться, комиссар уже увидел, что они повисли над табуном отдохнувших, встряхивающих гривами коней и над спавшим вповалку отрядом.

- Давай выше! - радостно закричал комиссар, по очереди вглядываясь в окна, то в одну, то в другую сторону.

Аэростат круто взмыл вверх, почти до самых облаков. Земля внизу теперь хорошо просматривалась на огромном пространстве. На Бычьем хуторе хозяева поднялись в такую рань и, затопив печь, готовили пойло для свиней и коров. Поддубенский видел их деловитую суету, кулацкую основательность и стучал себя по колену ребром ладони. Его внимание привлек странный блеск в овраге, идущем далеко за хутор, упираясь в большак. Это была банда Грицько.

Комиссар насчитал до сотни стреноженных коней. Бандиты уже заканчивали ночлег, собираясь уходить по оврагу, снова грабить села, вешать комбедовцев, жечь крестьянские хаты и морочить голову отряду Гузеева.

- Спускайся!

Пока аэростат приземлялся, комиссар нашарил за пазухой две зачитанные книжки без переплетов. В одной популярно излагалась теория Маркса о классах, прибавочной стоимости и законах истории. В другой были ленинские статьи о революции и строительстве нового, справедливого государства.

- Изучите там, у себя. Только осторожно. Меж своими. У нас за эти книжки жизни лишали. Потому цены им нет. А как разберетесь, прилетайте к нам за опытом. Мы к тому времени добьем последнюю классовую сволочь и построим социализм. А теперь дуй отсюда быстрее! Сейчас здесь начнется заваруха, и тебя с твоим аэростатом могут пришить.

Гимнаст долго смотрел в измученное, заросшее щетиной, смертельно усталое, но торжественное лицо комиссара, Сказал:

- Ты теперь устраиваешь свою жизнь - и можешь избрать добровольную смерть ради будущего? Ты переступаешь главный закон жизни - самосохранение?

Комиссар вытер кожаным рукавом свой лоб.

- Я бы тебе объяснил, да некогда. Грицько, бандит, уходит. Я не один. Я это весь класс. Я один давно бы упал на пыльной дороге, но меня плечами держит пролетариат, Он не даст упасть даже мертвому. Мы все идем в одном строю. Дуй отсюда, интеллигент. Пора!

Аэростат поднялся над землей и скоро исчез в вышине, унося искру нового разума в другую цивилизацию, где превыше всего был закон самосохранения. А комиссар зычным, протяжным голосом крикнул:

- По-одъе-ем!

Бойцы зашевелились, вскочили, разминая затекшие руки и ноги. Полные веры в себя, в правильное течение времени, в неизбежную гибель врага, полные нетерпения и желания последней, решительной схватки.

Комиссар повел отряд к оврагу у Бычьего хутора. Он летел впереди всех, презирая смерть и чувствуя, что никакая пуля не остановит его ярости, и что нет ни на какой планете, ни на какой звезде ничего выше очищающего пламени революции.

Солнце блестело на остриях красноармейских шашек.

Вот некоторые сведения о Михаиле Орлове.

Родился он в 1949 году в Томске. Окончил школу, служил в армии. После работал. На рыболовном судне, механиком по самолетам. Учился на физико-математическом, филологическом и историческом факультетах Томского пединститута, но ни один факультет не окончил. Затем работал корректором в газете, журналистом. Член Союза журналистов с 1975 года.

Написал более ста рассказов и эссе. Фантастических, юмористических, исторических. В последнее время работал над научным трудом "О метафоре" и романом о периоде колчаковщины в Сибири.

Прекрасно знал несколько европейских языков, великолепно разбирался в философии, истории и мифологии. Рассказы его, особенно исторические и на мифологической основе, были странны, оригинальны, непохожи на стандартную прозу и поэтому единодушно отвергались редакторами и рецензентами. Умный редактор ему, к сожалению, так и не попался.

При жизни Михаил Орлов публиковался очень мало. Были его стихи (а он еще был и поэтом, и снова совершенно непохожим ни на кого) в альманахе "Огни Кузбасса", несколько рецензий в газетах и юмористический рассказ в "Литературной газете".

Уже после смерти, последовавшей в июне 1986 года, в "Советской России" опубликованы его эссе "Хлебное поле Ван Гога" и рассказ.

Последние годы Михаил Орлов переписывался с Вениамином Кавериным и весной 1986 года даже встречался с ним. Судя по всему, Орлов произвел на Каверина сильное впечатление. Достаточно сказать, что Каверин написал о нем повесть под названием "Силуэт на стекле". Она еще не опубликована, но писатель во многих интервью сообщал об этой повести, везде называя фамилию прототипа главного героя.

Судьба Михаила Орлова трагична. Я был с ним знаком всего полтора года, но впечатление от его личности осталось навсегда. Он был чрезвычайно скромен; пробивать свои литературные труды не умел, да и считал это постыдным. Писал много, торопился, последнее время даже не работал - только писал. Жил бедно. Такой бедности в наше время, кажется, уже и не бывает. Умер он от рака легких, хотя лечили его от пневмонии. Но большую роль здесь сыграло и неприятие его творчества, отсутствие публикаций

В Томске создана комиссия по литературному наследию Михаила Орлова, готовится его сборник, который, мы надеемся, все-таки выйдет - несмотря на отрицательную рецензию из Госкомиздата...

Виктор КОЛУПАЕВ, Томск.