Ночь не наступит - Страница 120

Гартинг же не прислушался к внутреннему голосу, сигналившему об опасности. Не прислушался прежде всего потому, что был поглощен в эти дни иными заботами: посол Нелидов уведомил весь аппарат, что в ближайшие недели предполагается официальный визит государя во Францию. Аркадий Михайлович по своим каналам был еще ранее предупрежден, что Николай намерен, помимо Парижа, осчастливить своим посещением также Великобританию и Германию. Заведующему ЗАГ необходимо принять свои меры к обеспечению безопасности царя.

Эта работа была по натуре Гартингу. К тому же результаты ее сулили заслонить недавние неудачи: за визитом императора, как в былые времена, должны были последовать награждения и чины...

Все же без торопливости Аркадий Михайлович в числе второстепенных отправил на Фонтанку донесение, в котором пересказал сообщение Ростовцева об угрозах ему лично. И попросил посла принять его для конфиденциальной беседы.

Ночью, уже дома, Аркадий Михайлович, прежде чем пройти на половину Мадлен, задержался в кабинете.

Что означает оброненное эмигрантом слово «кончать»?.. Он понимает, что опасность постоянно угрожает чинам департамента — уже в силу самой их деятельности в стане врагов. А ему разве не угрожала — и тогда, в институтах или в мастерской бомб, если бы «сотоварищи» узнали об истинной его роли?.. Но чем выше поднимаешься вверх, тем условней становится эта опасность, тем больше различных сил готовы ее предотвратить. Его персону защищают и дипломатический иммунитет, и престиж империи, и окружающая его незримая охрана.

Он достает из внутреннего кармана маленький браунинг с перламутровой рукояткой. Игрушка. Дамский. Из такого можно убить, выстрелив только в упор, да и то точно прицелившись в висок или в сердце. Аркадий Михайлович отжимает пружину, пальцем выдавливает на зеленое сукно маленький латунный патрон с никелированной головкой — пулей. Неужели такого блестящего кусочка металла размером в полногтя достаточно, чтобы разом оборвалось  в с е: Мадлен, дети, этот кабинет?.. Какой-нибудь негодяй в упор... Чушь, невозможно!.. Да, расшалились нервы в последнее время. Надо попросить директора об отпуске. Конечно, после поездки императора. Проводит государя — и туда, на Лазурный берег, к благословенному морю! Мадлен уже наскучило в Париже. Да и ему самому осточертели непременные визиты к ее старикам. Сейчас, в постели, они обсудят предстоящее путешествие.

В один из следующих дней Гартинга пригласил посол. Нелидов был приветливо-холоден, как всегда. Хорошо, он при ближайшем удобном случае поделится слухами о подготовке покушения на вице-консула с президентом совета министров Клемансо, чтобы тот принял к сведению. Непременно. Однако, к сожалению, Клемансо в последнее время несколько изменил свое отношение к послу. Видимо, его напугала та история с арестами эмигрантов, он боится Бриана, Жореса и всей этой газетной свистопляски. Да еще заботы с предстоящим приездом его величества... Нет, безусловно, безопасность личной персоны вице-консула будет обеспечена. Посол непременно поставит президента совета министров в известность.

Прошло еще несколько дней. Ни от Ростовцева, ни от других осведомителей не поступало подтверждения нелепым слухам. И чувство тревоги развеялось.

Этим утром, проспав — нервы, все нервы! — а потому отказавшись от непременного кофе, Аркадий Михайлович спешит в посольство.

Привратник Кузьма, выпятив грудь и вскинув бороду, распахивает перед вице-консулом дверь. Но смотрит ему в лицо со странным любопытством. «Хам, — думает Аркадий Михайлович. — Негладко выбрит я, что ли, или на щеке след от помады?..» Однако не удостаивает его вопросом.

Но и в канцелярии почтительно вскочившие из-за столов делопроизводители тоже обращают на шефа странные взгляды, он чувствует их на спине, четким шагом проходя в кабинет.

На зеленом поле стола лежат, как всегда, приготовленные к просмотру газеты. Он прочно усаживается в кресло и протягивает руку к стопке. «Юманите», наиболее интересующая его социалистическая газета, лежащая всегда сверху, почему-то развернута. Аркадий Михайлович берет ее, и первое, что бросается ему в глаза, как хлыстом — наотмашь, в кровь, ударяет его по лицу, — крупный, жирный заголовок:

В глазах Аркадия Михайловича потемнело. Показалось, остановилось сердце. Он втянул в себя воздух. Минуту ошалело, вдавив тело в мягкую спинку кресла, оглядывал кабинет. Потом нашел в себе силы, распрямился, снова взял в руки газету, начал читать.

Газетная заметка была не такой уж и большой, и заголовок не таким уж и броским. Но помещена она была в центре страницы так, что каждый обратит внимание. И в заметке этой сухим языком протокола излагалась вся его биография — как если бы кто-то день за днем вел эту летопись. С того момента, когда он — нищий студент — вошел в кабинет жандармского ротмистра-следователя свободолюбивым народовольцем, а вышел платным осведомителем Петербургского охранного отделения. Ничего не было опущено: ни его доносы на однокашников в Петербурге и Риге, ни бегство за границу и поступление на службу в берлинский филиал ЗАГ. Но особенно подробно рассказывалось об инспирированной Ландезеном мастерской бомб в Париже, результатом чего была выдача на растерзание царизму десятков революционеров. Очень кратко говорилось о роли Гартинга в деле Валлаха. Зато в конце заметки безвестный автор спрашивал: неужели французскому правительству не известно или безразлично, что вице-консул российского императорского посольства в Париже — начальник русской тайной политической полиции и что этот человек, кавалер множества российских и иностранных орденов, в том числе ордена Почетного легиона, которого могут быть удостаиваемы лишь самые выдающиеся из иностранцев за особые заслуги перед республикой, — не кто иной, как Ландезен, приговоренный судом французской исправительной полиции к пяти годам каторги?

Откуда узнали? Как посмели? О, как он ненавидит этих газетчиков, этих социалистов! Дай ему волю, он бы их!.. Сжег, колесовал, задушил каждого своими собственными руками!.. Но слово не птица... Что же делать?

Первая мысль метнулась к дому. Если узнает Мадлен, если прочтут ее родители... Хвала господу, уж «Юманите»-то они не читают.

А здесь, в посольстве? Судя по рожам этих писаришек, уже смакуют. Послу, получающему ежедневно обзор печати, доложат непременно. Надо увидеть посла еще до того, как он прочтет обзор и составит свое собственное мнение.

Гартинг вышел из кабинета и, сурово глядя прямо перед собой, не замечая ничьих повернувшихся в его сторону лиц, прошел через двор в апартаменты Нелидова.

Посол был уже в своем кабинете. Перед ним лежала «Юманите», причем заметка была жирно очерчена красным карандашом.

— Ваше превосходительство, разрешите мне...

Посол движением руки оборвал Гартинга и, глядя поверх его головы, холодно сказал:

— Я не желаю вдаваться в подробности, но в целом это выступление в печати я рассматриваю как крайне недружественный акт по отношению к посольству Российской империи накануне высочайшего визита, и я приму необходимые меры, дабы пресечь его. Через час мне назначен прием у премьера Клемансо. Я больше не задерживаю вас, милостивый государь.

«Еще не все потеряно... Не все... Не все... — успокаивал себя Аркадий Михайлович, нервно вышагивая по ковру своего кабинета, — Неужели возможно вот так, одним ударом... Нет, нет! Посол сразу поставил правильный акцент: тут дело престижа всего государства, всей империи!»

Посол вернулся от Клемансо. Председатель совета министров сам крайне обескуражен. Он попытается выяснить и по возможности принять меры. Но следует учесть, что Франция — не Россия, и он имеет очень малое влияние на прессу.

Чистоплюи! Что их премьер, что сам посол! Не могут нажать, пригрозить!.. Гартинг решил принять меры по собственным каналам. Он позвонил прокурору Монье.