Ночь молодого месяца - Страница 5
Мне показалось, что я чего-то не уловил. Серж объяснил, что, начиная с момента, когда он обнаружил на себе кожаные доспехи, им постоянно ощущалось некое раздвоение сознания. Причем личность Сергея Ивченко, металлофизика XX столетия, отступила в тень, лишь контролируя душу архаического славянина - молодого кузнеца и рубаки, кормильца многодетной семьи, раболепно влюбленного в "царицу". Пожалуй, именно бездействие собственных чувств уберегло на первых порах моего друга от ужаса перед многовековым "расстоянием" между жизнью нынешней и прежней...
Итак, человек с двойным сознанием, утопая сапогами в дорожной хляби, взобрался на детинец. Там, в ограде из массивных заостренных колод, сгрудились полуземлянки "гарнизона" и навесы для коней. На круглой центральной насыпи торчали разновысокие, топорно вытесанные кумиры, словно семья опят на пне: зубы вставлены настоящие, медвежьи, глаза обведены кругами охры.
Ворота охранялись. Серж (то есть кузнец) перекинулся соленой шуткой с караульными. Контролирующий разум моего друга понимал все-таки не столько язык, сколько общий смысл и настроение.
Похоже, что бравый воин резерва чуть ли не до захода солнца хлестал из жбана хмельное пиво под навесом, заедая хлебом с чесноком, да играл с товарищами в кости. Как я и предполагал, играли на арабские серебряные монеты. Воины помоложе горячились, хватали друг друга за грудки; старшие, время от времени выжимая хмель из длинных усов, держались спокойно и рассудительно, даже когда проигрывали. Из _собственных_ россказней в застолье Серж понял, что кузнец уже не раз нюхал кровь дерзких кочевников; топором вышибал их из седла, закалывал кинжалом, стрелами топил плывущих. Дождались весны - опять набежали, ну что ж, повеселимся на славу...
В конце концов драку затеяли именно старшие.
Рыжий шорник обвинил степенного хлебопека в жульничестве, запустил в него игральными костями. Хлебопек неторопливо отжал пиво из длинных усов и вдруг коршуном бросился на обидчика. Оба покатились по земляному полу. В эту минуту, дико крича, на взмыленном коне подлетел вестник...
Пришел черед Сержа спускаться на рослом гнедом жеребце по скользкому склону, левой рукой с намотанными поводьями держа рукоять красного щита, правой судорожно сжимая топорище...
Водоворот лошадиных и людских тел, вздымая брызги снежного месива, кипел на равнине, медленно, но неуклонно перемещаясь к холмам. Гнедой конь Сержа сам прибавил бег. Плюханье сотен копыт, истерическое ржание стали оглушительными. Мельтешили красные пятна щитов. Защитники городища молчали, храня дыхание для рубки, и лишь резко хакали, выбрасывая воздух при ударе, зато степняки, тесня малочисленный отряд, старались запугать его истошными воплями.
Видимый вблизи водоворот разбился на отдельные поединки. Вероятно, нервы горожанина атомной эпохи не выдержали бы вихревого наскока двоих визжащих молодцов со старушечьими лицами цвета табака, обвешанных лисьими хвостами. Но кузнец, опьяненный кровожадным азартом, поднял гнедого на дыбы, и тот своей массой опрокинул приземистого степного конька. Что-то захрустело и провалилось под копытами... Воин правым поводом развернул коня на месте и успел щитом отбить саблю второго противника.
Затем интеллигентный двойник из XX века, очевидно, впервые перешел от контроля к _вмешательству_ в душевный строй кузнеца - до сих пор честный пращур и не подозревал, кого он таскает в своем поджаром мускулистом теле. Не лезвием, а почему-то боком пал дрогнувший топор на малахай степняка. Оглушенный, словно уснув на ходу, ткнулся носом в грудь.
Боюсь, что причиной всей последовавшей трагедии, а стало быть, и исчезновения Сержа через месяц было обостренное чувство самосохранения моего друга. Взяв на некоторое время вожжи сознания, кузнец богатырским наскоком пробился к горячей линии, где _нашим_ удалось сплотиться и сдерживать натиск основных сил кочевников. Там, с лицом, облепленным мокрыми волосами, отчаянно рубилась молоденькая "царица". Серж видел, как сдувала она с губ непокорную слипшуюся прядь и снова, прикрываясь изувеченным щитом, наотмашь выбрасывала тонкий меч. Алые капли, алые ручьи смешивались с потеками грязи на молочной шкуре ее коня.
Вдруг несколько степных лошаденок разом споткнулись, испуганно заржали и пошли боком, толкая друг друга. Это навалилась толпа степняков, до сих пор не участвовавших в бою; такова была скученность дерущихся вокруг отчаянной девчонки...
Ее окружили с дружным визгом, заслонили лесом копий, коренастыми спинами, лохматыми шапками. Споткнулся и почти по-человечески вскрикнул белый конь...
Ах время, капризное время! Зачем внедрило ты в простую и смелую душу влюбленного воина чуждые, изнеженные, эгоистические чувства далекого потомка? Уже могучий гнедой скакун, как разгневанный бог - покровитель городища, вломился в кольцо нападавших. Уже обернулись орущие потные лица под малахаями, и топор кузнеца жутко хряснул по чьей-то переносице. Уже летели навстречу сквозь развевавшуюся гриву восторженно распахнутые карие очи. Какая благодарность была в них, какое обещание! Она улыбалась ему, она тоненько кричала - уже без щита, с кровоточащей раной под левым ухом.
...О, как тошнотворен этот запах немытой плоти, гнилых зубов. Эта отрыжка сбродившего кумыса!.. Вспорот кафтан, саднит содранная кожа на боку. Ражий детина с головой котлом, без шеи, со слепыми щелочками глаз на вздутом лице - оживший каменный идол степи - ловким ударом сорвал навершие щита. Гнедой еще вертелся на месте, покорный опытной руке кузнеца, старавшегося уберечь спину. Но, должно быть, сама природа, располагая в одном мозгу _двумя_ сознаниями, вывела наружу то из них, которое стремилось к сохранению тела...
Дальше, дальше от беспощадной разящей стали! Он ощущал себя голым, беззащитным, как улитка, выдранная из домика. Кожа, мышцы, кости - все казалось таким хрупким! Он впервые заметил, как страшно онемели руки, особенно правая, с топором, какая горячая боль в раненом боку и крестце, отбитом скачкой. Спутались точные боевые движения; куда-то в сумятицу мехов, сапог, сабель полетел брошенный красный щит. Не помня ни о чем, кроме собственного спасения, неистово молотя гнедого каблуками и топорищем, рванулся Сергей Ивченко - собственной персоной, без всяких там двойников! - и прочь от сутолоки боя, домой, домой...