Ночь коротка - Страница 2

Из рогатки, наверное, прямо к ногам упала, никогда столько крови в птицах не замечал. А хулиган, длинный такой, рыжий, ко мне подходит, сбитую птицу хочет прикарманить. Если с ним драться, он точно победит. И улыбается, зубы на весь Самарканд показывает. Только тут мой мулла прибежал, палкой его отогнал от птицы, а меня поругал за серебряную монету: видишь, что этот рыжий черт с птицей из-за тебя сделал, два года теперь оживлять придется, что встал, иди, твои взрослые вон за тем углом! Я от страха ни земли, ни воздуха не чувствовал, побежал. Люди из автобуса меня еще не искали, их только-только из магазина забрали, они все еще душой около прилавка были. А Рыжего, который мою птицу уничтожил, я хорошо запомнил.

* * *

Через полтора года после Самарканда начал я замечать на себе новые волосы. Под носом, в других взрослых местах. Теперь я таким, как брат, стал. По секрету скажу: я и до этого был его сообразительнее. Только его возраста мне не хватало. Чтобы низкий голос и бритва лицу чтобы требовалась. Когда это ко мне пришло, захотелось еще как-нибудь брата обогнать. Долго думал, потом пошел к учительнице.

У нас на Объекте три красивые женщины имелись. Первая женой начальника Объекта была, каблуки очень любила, Роза. Эти каблуки всем не нравились, хотя женщина была душевная, лекарство могла всегда посоветовать. А зачем советовать, аптеки на Объекте почти не было, заболел — верблюжьей мочой лечись. В моих планах повзрослеть жена начальника никакого места не занимала, пусть сначала каблуки свои снимет.

Про вторую женщину вообще не хочу говорить. О ней Карим-повар, Прилипала, Кочев и Кужикин пускай говорят. И дурак Каракуртов.

А третья женщина как раз работала учительницей. Бывают такие магнитные женщины, всех на нее притягивало. Только она хорошо, можно сказать, отмагничивала. Еще на офицеров хоть краем глаза посмотрит, а солдат и остальных защитников родины вообще не видела. Солдаты такое невнимание терпели, а нас, школьников, это раздражало, каждый хотел мужчиной себя проявить.

Короче, решил идти к этой учительнице.

Хочу о времени года пару слов сказать. Что такое весна в пустыне, вы, наверное, знаете или хотя бы популярный фильм смотрели. А я — живой свидетель такой весны. Пустыня гудеть начинает, у-уу, подземные луковицы гудят, цветы просто с воем распускаются, стебли всхлипывают, ужас. Это природа так быстро цветет, чтобы до жары успеть. А силу, чтобы все эти стебли из песков вытащить, она из человека тянет, особенно из его мозгов. Как это у-у-у в песках начинается, мысли у всех шатаются, сигареты в ларьке — дефицит, даже командирская Роза дымит в три ручья, ребята застукали. А Кочев, ее фаворит, самовольно по тюльпанам на танке носится, тоже помутился парень, двое суток гауптвахты на свою голову зарабатывает, безбашенный. Роза, отчество забыл, еще за него потом заступалась. Учительница за меня потом, оказывается, тоже заступилась. Но вначале по-другому было. Суббота была, стою со своими усами около ее барака, за спиной пустыня гудит, в голове — популярная песня, одно желание — повзрослеть. Стучать в дверь хочу.

* * *

Учительницу увидел, выложил перед ней на стол цветы и две банки тушенки. Говяжью тушеночку я из дома тайком одолжил, просто видел, как офицеры с такими банками на свидания ходили. А цветы от себя придумал. Январжон как-то проболтался, что женщинам цветы нравятся, они их нюхают. Это он придумал, наверное, специалистом себя хотел показать.

Учительница поздоровалась, вспомнила, как два года назад поставила мне за что-то четверку, и тушенку убрала. Взяла цветы, подышала в них немного. Нюхаете? — спрашиваю. Она помотала головой: вспомина-аю. Я сразу от нее перегар почувствовал, а тут еще на районной газете чайник стоит, и в нем-то, наверное, не чай. Учительница тюльпаны по всей комнате раскладывает, сама как на ветру шатается. Потом вдруг как повернется: хочешь, обниму и поцелую? Только ты тушенку напрасно принес, в той комнате у меня уже мужчина находится, не ходи, он не местный.

Я ей специальным басом говорю: хорошо, давайте поцелуемся и пойду проверю, что у вас там за мужчина. Какие-то, говорю, у нас новые обычаи, не местных себе заводить. А она села и молчит, на чайник глаза скосила: будешь? Отказаться неприлично, но я отказался, очень хотелось ее поругать, потом в комнату пойти, где у нее мужчина, и разобраться. Зачем, спрашиваю, ты его держишь, ты и так на Объекте популярная. Она к чайнику потянулась, отвечает: знаю, что популярная, Кочев позавчера приходил с гитарой пинка под зад получить, и Карим вот на этом месте, где ты сидишь, на коленях поэзию Евтушенко мне наизусть, представь, читал. Я им, однако, даже чашки чаю не поднесла, а ты во мне горячую симпатию вызвал, молодец.

А он, на дверь показываю, что вызвал? Она взяла мою ладонь, покрутила-покрутила, на стол положила. Он, говорит, студент самаркандский, вот кто он, а в хозяйстве от него толку нет. Иди, поговори с ним, может, он отсюда уйдет, и мы как люди с тобой посидим, раз я тебе нравлюсь.

Я обрадовался и пнул ногой дверь, за которой приютился соперник.

Эта комната была совсем маленькой, тетради непроверенные под ноги полетели. Этот ее, не местный, спиной ко мне сидит, до того обнаглел. Только спрашивает: пришел? Пришел, пришел, отвечаю. Тогда он повернулся, и я замолчал, потому что это был Рыжий.

Неприятно так стало, обидно, молчу. Потом говорю: зачем тогда птицу убил?

А ты зачем серебряную монету с могилы стащил? — отвечает. Голос у него тоже какой-то рыжий, сам сидит на учительской койке, герой выдающийся, понимаете.

Я, говорю, не тащил, получилось так. А если кто-то живет в Самарканде, это еще ничего не значит, чтобы птиц из рогатки или на чужой кровати без специального разрешения находиться. Еще узнать нужно, почему не местных на Объект пускать стали.

В шахматы пропуск выиграл, смеется Рыжий. У часовых.

А я шахматную доску рядом с ним почему-то раньше не увидел. Большая, на ней фигуры, и Рыжий ими ходит, а со мной как бы сквозь свои шахматные мысли разговаривает.

Что смотришь, спрашивает, сыграем? На учительницу. Выиграешь — к тебе перейдет, проиграешь — просто домой отдыхать пойдешь, зла не сделаю, а? Не бойся, по легким правилам играть будем.

А все сам на койке качается. Я его пока разглядываю, ничего особенного, щеки впалые, как будто изнутри обкусал, туфли только на ногах дефицитные. Ударили по рукам.

* * *

Почему ударили? —Ќпотому что в шахматах я уже немного специалист был. Офицеры у нас шахматы уважали, сядут играть, не отлепишь. Кому проигрывать надоест, подзывает нас, младших, чтобы игре научить, обыграть и себя мастером от этого чувствовать. Один раз офицеры играют, мы вокруг на корточках сидим, накурено. Марат, слышу, ругается, не честно, кричит, все, все не честно. Честно, объясняют ему. Сидит он один над доской, ферзя ногтем ковыряет. Иди сюда, говорит, Раношкин сын. Садись. Эту фигуру знаешь? Это, говорю, пешка. Молчи, отвечает, а эту знаешь? Эту я не знал. Он обрадовался: это офицер, офицера знать надо! И стал с удовольствием игру объяснять.

Вот это все, в квадратиках, это наш Объект. Черный квадрат — казарма, белый квадрат — барак. Запомнил? Нет, столовой нет, молчи, еще столовую захотел! Фигуры, которыми я ходить буду, это хорошие, опытные бойцы, например, в Ташкенте училище закончили и три грамоты есть. А те вот фигуры, черные, это которые на наш Объект понаехали, в тумбочке у них таракан сидит, понял? (Марат стал смотреть на Прилипалу, который только что у него выиграл и теперь ел около окна конфету.) Вот это, сюда смотри, в окно не надо, — офицер. Их двое, видишь? Этот только по баракам ходит, второй — только по казармам. Вот я беру своего офицера и бью во-он ту пешку. Рядового, значит. Не ставь, говорю, его больше на доску. Куда ставить? Да в пустыню. Правильно сказал. В пустыне пусть, сучок, постоит.

Потом Марат у меня выиграл и себе в улыбающийся рот сигарету пристроил. У меня, говорит, теперь к тебе поручение. По поводу твоей матери. Сам видишь, что она у тебя молодая. Согласен, что молодая? И я согласен. Слушай... Зачем она, как мужа похоронила, стала всем мужчинам фигу показывать? Не знаешь зачем? Я тоже не знаю. Думаю — и не знаю... Терзаюсь. Передашь ей это слово? Скажи: дядя Марат терзается. Не перепутай, сучок. Если передашь, я каждый день тебя в шахматы тренировать буду, мы с тобой еще этого Прилипалу...