Ночь Аиды - Страница 5

– Ну что же ты, девочка моя, я жду, – в папином голосе послышалось нетерпение. – Ты разве не хочешь чтобы мы были вместе?

– Папа, папочка! – я рыдала уже навзрыд. – Пожалуйста, забери меня отсюда… Ты же видишь… я не могу пройти по тумана, он меня убивает!

– Значит, ты плохо хочешь, – пожал плечами отец, опуская руку. – Значит, ты не достойна моей любви. Ты слаба.

Улыбка на его лице погасла, а лед в отцовском голос разрезал мой воспаленный разум на до и после. После не осталось ничего. Словно отец с размаху всадил в меня нож и провернул сто тысяч раз аз одну секунду. Я замерла на самом краю острова-ловушки, серая мерзость жадно накинулась на мои стопы, облизала их огнем. Я вздрогнула и поджала пальцы. Субстанция разочарованно заволновалась и отхлынула на пару сантиметров. А я осталась стоять разбитой каменной статуей с огромной дырой в самом центре груди.

Слова отца за долю секунды выжгли мою кровь, наполнив вены острым крошевом недетского горя. Слезы моментально застыли на лице, и, раздирая щеки осколками льда, медленно осыпались на землю. Сердце перестало биться, или вовсе остановилось на целую минуту. И я никак не могла запустить его снова. Живой мотор сбоил и отказывался работать. Мне нечем стало дышать. Я чувствовала, как медленно умираю, всматриваясь в человека, которого я ждала и любила долгих двадцать лет. И которой только что несколькими словами растоптал меня.

Прижав руки к груди, сдерживая рвущийся наружу болезненный вой, я нашла в себе силы глянуть в глаза отцу и вздрогнула от увиденного. Сердце, что отказывалось биться в моей раскуроченной груди всего минуту назад, вдруг заколотилось о ребра в дикой пляске от ужасе. Мужские глаза цвета расплавленного свинца без зрачков и отблесков, пустые и мертвые, не отражали ничего: ни любви, ни равнодушия, ни разочарования.

– Па-ап? – не до конца веря услышанному, прошептала я. – Что… ты… сказал?

– Слабым не место в моем мире. Иди ко мне, я жду, – существо в образе моего отца холодно бросало в лицо слова, которые уже не обжигали мою истерзанную душу. Они будили во мне зверя, закипая лавой в моих жилах.

– Кто ты? – гнев в моем голосе взорвал тишину серого пространства.

Туман шарахнулся от моих ног, и теперь робко жался воле ног того, кто представился моим отцом.

– Ты не можешь быть моим отцом, – громко повторила я, выпрямляясь и стирая ладонями остатки дорожки от недавних слез. – Ты – иллюзия. Тебе здесь не место.

В бешенстве я топнула ногой по камню, на котором стояла. Поверхность островка задрожала подо мной, я покачнулась, но устояла. Мираж или иллюзия, кем бы ни был мужчина, которого я только что называла своим отцом, подернулся рябью, но по-прежнему стоял напротив меня с улыбкой, призывно протягивая руку.

Меня передернуло от гнева на саму себя и брезгливости от мысли, что вот ЭТО я приняла за самого родного человека в моей потерянной жизни. Очищающая ярость опалила мой разум, наполняя легкие воздухом, а солар невиданной силой. Она забурлила внутри меня, закипая где-то в самом центре солнечное сплетение. В ушах забурила кровь, отзываясь на звуки музыки, непонятно откуда зазвучавшей в моей голове.

Протяжный рев диджериду смыл остатки наваждения и я наконец смогла увидеть истинное лицо того, кто ввел меня в заблуждение. Желеобразный кусок серого тумана, принявший форму человеческого тела. Живая чужеродная тварь, проникшая в самые потаенные тайники моей души, где бережно хранились воспоминания о папке столько лет!

«И эта гадость посмела прикоснуться к моим воспоминаниям своими мерзкими щупальцами!» – неконтролируемая сила вырвалась ослепительно-синими лентами из моего тела и шандарахнула изо всех сил по серой кисельной массе с глазами.

В черно-серые хлопья превращались куски тумана в тех местах, где искрящиеся хлысты разрезали субстанцию. Визг и вой умирающего существа заглушал тяжелый густой гулджириду.

Еще недавно синие, ленты стали разноцветными. Сплетаясь в тяжелые жгуты, похожие на радужных змей, они увеличивались и размножались, выжигая до камня серую мглу. И только сгусток, игравший роль моего отца, все еще стоял передо мной, нахально пялясь пустыми глазницами мне в лицо и оскалив пасть в угрожающей ухмылке.

Но мне уже не было страшно. Пелена спала с разума и души, солар вновь пульсировал во мне жизнью, и даже молчание кошки не пугало.

«Ей не место здесь, – пришло понимание. – Это не ее битва».

– Кто ты? – моя ярость превращалась в планомерное уничтожение непонятного чужака.

– Я – это ты! – завизжало существо, превращаясь в огромного серо-желтого паука.

«Ложь», – прогудел в моей голове диджириду. И память предков пролилась в мой разум живительной влагой.

Сайхан халди, сладкий плен. Цветок иллюзий и рабства.

– Ах, ты, дрянь иллюзорная! – вскинув руки над головой, крутанувшись на месте, я неожиданно для себя начала… танцевать.

Тело зажило своей жизнью. К гудению диджериду присоединились барабаны, очищая разум тяжелой, но прозрачной музыкой. Вокруг зашумели джунгли, мощой волной океанский прибой окатил меня с ног до головы. Но это тоже была иллюзия. Теперь уже моя собственная.

Омытая водой, очищенная музыкой, я танцевала странный танец: руки вверх, прогиб назад, поворот вокруг свое оси, ладони к солнцу. Маленький вихрь образовался возле меня, точнее, и я оказалась центром этого безумного танца.

Синие, зеленые, желтые, красные ленты образовали воронку, сплетались и расплетались в ритме моего танца, образуя воронку, распадались на части, чтобы в ту же секунду слиться друг с другом в причудливом узоре. Завихрения ширились, и вот я уже танцую в центре урагана. Точнее, кружусь все сильнее и яростней в эпицентре бури.

Там, где магия прикасалась к туману, не оставалось ничего, только голый камень. И только чудовище в ипостаси моего отца вес еще шипело, плевалось ядом, отращивало щупальца, пытаясь достать меня.

В какой-то момент я и вовсе перестала видеть и осознавать окружающий меня мир, полностью растворившись в танце. Утратив физическое тело, я превратилась в магический вихрь. Мои нити-ленты раскинулись на многие метры, а может и километры, пробуя на вкус пространство. И там, где мир горчил или обжигал ядом, моя магия чинила, латала, заживляла раны и прорехи без меня. Магия Танцующих-На-Гранях зажила во мне собственной жизнью и позволила ей делать то, что она считала правильным.

Момент, когда белесая живая иллюзия покинула меня, я упустила. Остатки серого тумана торопливо уползали куда-то за горизонт, догоняя своего хозяина. Поверхность расчищалась и вдруг я увидела Снежку. Подруга сидела на полу в собственной гостиной. Огромное французское окно выходило в сад. Полуденное солнце заливало комнату, просачиваясь сквозь легкие бледно-сиреневые занавески. А счастливая умиротворенная Снежа обнимала, целовала, подкидывала вверх заливисто смеющуюся кудрявую девушку лет трех.

Ее Лешка сидел напротив своих девчонок и что-то мастерил из конструктора. Я захлебнулась криком ярости, в одну секунду осознав, что показывает моей подруге тварь, какими цепями держит ее в плену.

Алые ленты вырвались из какофонии танца, смертельным торнадо рванув в сторону одурманенной подруги, чтобы в следующую минуту разнести в клочья жестокую иллюзию Сайхан халди.

Ультразвук, раздавшийся в ответ, резанул по ушам опасной бритвой. Это завизжала-завыла раненным зверем Снежка, пытаясь удержать в руках малышку, которая начала кричать и извиваться, оглушенная магией танца. Лешка, скорчившись, упал на пол и замер, опутанный лентами. Подруга отчаянно прижимала к себе ребенка, и я видела, как она яростно взывает к своим драконам.

Так больно мне еще никогда не было, наверное. Я убивала ее мечту собственными руками. Причем это я понимала, что уничтожаю иллюзию. Снежка, наполовину отравленная ядом Сайхан халди, жила в своей реальности, в которой только что лишилась мужа и где у нее на руках умирал ее долгожданный ребенок.

Я знала, что тварь придумала для нее целую жизнь, кадры из этой жестокой хроники пронеслись перед глазами в ту же секунду, как я ударила по чудовищу, пленившему мою подругу.