Ночь – мой дом - Страница 3

Альберт, герой филиппинских войн с моро[6] и бывший полицейский, потерял работу после забастовки 1919 года, как и брат самого Джо[7]. Сейчас Уайт являлся владельцем «Гаража и автостеклоремонтной мастерской Уайта» (ранее – «Покрышки и автозапчасти Галлорана»), «Центрального кафе Уайта» (ранее – «Закусочная Галлорана»), а также «Трансконтинентальной перевозочной конторы Уайта» (ранее – «Грузовые перевозки Галлорана»). Ходили слухи, что он лично прикончил Плюгавца Галлорана. В того попало одиннадцать пуль, когда он находился в дубовой телефонной кабинке в аптеке Рексалла на Эглстон-Сквер. От такого количества выстрелов с близкого расстояния будка даже загорелась. Поговаривали, что Альберт выкупил обугленные останки телефонной будки, восстановил ее, держит в кабинете своего дома на Эшмонт-Хилл и всегда звонит только оттуда.

– Значит, она девчонка Альберта.

Джо упал духом: ему не хотелось думать, что она всего лишь обыкновенная гангстерская подружка. Он уже представлял себе, как они покатят через всю страну на угнанной машине, не стесненные ни прошлым, ни будущим, за пылающим закатным небом по пути в Мексику.

– Я их три раза вместе видел, – сообщил Паоло.

– Ага, теперь уже три раза.

В знак подтверждения Паоло взглянул на свои пальцы:

– Да-да.

– И зачем ей тогда подавать питье на покере?

– А куда ей деваться? – поинтересовался Дион. – Уйти на пенсию?

– Нет, но…

– Альберт женат, – пояснил Дион. – Неизвестно, сколько у него продержится эта свистушка.

– Она тебе показалась свистушкой?

Большим пальцем Дион не спеша снял крышку с бутылки канадского джина, уставившись пустыми глазами на Джо.

– Она мне показалась девчонкой, которая положила нам в мешок деньги, вот и все. Не помню даже, какого цвета у нее волосы. Не помню даже, какого…

– Темно-русые. Можно сказать, почти светлая шатенка, но не совсем.

– Она девчонка Альберта. – Дион налил им всем.

– Ну и пусть, – произнес Джо.

– Как будто тебе мало того, что мы только что обчистили его заведение. Даже не думай забрать у него еще что-нибудь. Ясно?

Джо не ответил.

– Ясно? – повторил Дион.

– Ясно. – Джо потянулся к рюмке. – Ладно.

Три вечера она не появлялась в «Шнурке». Джо мог в этом поклясться: сам он просиживал там каждый вечер и каждую ночь, от открытия до закрытия.

Однажды туда пришел Альберт, в одном из своих знаменитых кремовых костюмов в мелкую полоску. Словно он в каком-нибудь Лиссабоне. Носил он их с мягкой фетровой шляпой, коричневой, подходящей по цвету к коричневым башмакам и коричневым полоскам на костюме. А когда уже начинал идти снег, он щеголял в коричневых костюмах в кремовую полоску, с кремовой шляпой и в черно-коричневых коротких гетрах. Когда бушевал февраль, он расхаживал в темно-коричневых костюмах с темно-коричневыми башмаками и черной шляпой, но сейчас Джо думал о другом – как легко было бы подстрелить его ночью. Где-нибудь в переулке, с двадцати ярдов, из дешевого пистолетика. Без всякого уличного фонаря увидишь, как белое станет красным.

Альберт, Альберт, крутилось в голове у Джо, когда на третью ночь Альберт проплыл мимо его барного табурета в «Шнурке». Альберт, я бы тебя убил, если бы хоть немного умел убивать.

Трудность состояла в том, что Альберт редко ходил по переулкам, а если и ходил, то всегда с четверкой телохранителей. И если даже удастся через них пробиться и его прикончить – а Джо, вовсе не являвшийся убийцей, вдруг сам удивился, с чего это он вообще задумался об убийстве Альберта Уайта, – и пустить под откос его деловую империю, свое неудовольствие тут же выскажут партнеры Альберта Уайта, а в их числе полиция, местные итальянцы, еврейская мафия в Маттапане[8], а также некоторые законопослушные предприниматели, в том числе банкиры и инвесторы, занимающиеся вложениями в кубинский и флоридский сахарный тростник. Своротить с рельсов подобный бизнес в таком сравнительно небольшом городе – это все равно что кормить зверей в зоопарке, отрезая кусочки от собственной руки.

Один раз Альберт глянул на него. Глянул так, что Джо сразу подумал: знает, знает. Знает, что я его ограбил. Что я хочу его девушку. Он знает.

Но Альберт лишь спросил:

– Прикурить не найдется?

Джо чиркнул спичкой о стойку и зажег Альберту Уайту сигарету.

Альберт задул спичку, выпустил дым в лицо Джо, сказал: «Спасибо, парень» – и удалился. Кожа у него была такая же светлая, как костюм, а губы – красные, словно кровь, которую без устали качало его сердце.

На четвертый день после ограбления по какому-то наитию Джо вернулся к тому мебельному складу. Он почти скучал по ней. Видимо, секретарши кончали смену одновременно с рабочими, и теперь их маленькие фигурки семенили по улицам, а грузчики и водители автокаров отбрасывали более солидные тени. Мужчины выходили с грузчицкими крюками через плечо, в грязных куртках, громко разговаривая, обступая молодых женщин, присвистывая и отпуская шуточки, над которыми только сами и смеялись. Но женщины, похоже, к этому привыкли: они держались собственным кружком, и некоторые из мужчин оставались возле них, а многие откалывались от толпы и направлялись ко всем известному потайному месту на причалах – к плавучему домику, где продавать спиртное начали назавтра после введения сухого закона.

Женщины, по-прежнему держась вместе, не спеша прошли по пристани. Джо заметил ту, которую искал, лишь потому, что другая девушка с таким же цветом волос остановилась поправить туфлю и нагнулась, перестав загораживать Эмму.

Джо покинул свой временный наблюдательный пост, располагавшийся возле погрузочных доков компании «Жиллет», и увязался за их компанией, держась в полусотне ярдов позади. Он твердил себе: это девушка Альберта Уайта. Твердил себе: ты спятил, сейчас же остановись. Мало того что он не должен идти за подружкой Альберта Уайта по набережной Южного Бостона – ему вообще следовало бы уехать из штата и не возвращаться, пока не убедится, что никто не может привязать его к этому покерному ограблению. Тим Хики занимался на Юге одной сделкой с ромом и не мог бы объяснить интересующимся, каким образом они вломились не в то место, а братья Бартоло сидели сейчас тише воды ниже травы, ожидая достоверных слухов о том, как обстоят дела. Зато Джо, якобы самый умный из них, увивается вокруг Эммы Гулд, точно оголодавший пес, привлеченный кухонными ароматами.

Уходи, уходи, уходи.

Джо знал, что этот голос прав. Это был голос разума. А если и не разума, то ангела-хранителя.

Но дело в том, что сегодня его совсем не занимали никакие ангелы-хранители. Занимала его она.

Группка женщин отошла от набережной, и большинство направилось к остановке трамвая, а Эмма спустилась в метро. Джо дал ей вырваться вперед, а потом прошел вслед за ней через турникеты, и вниз, еще по одной череде ступенек, и дальше, в поезд, идущий на север. В вагоне было тесно и душно, однако он не сводил с нее глаз, что оказалось удачно: она вышла на следующей остановке, на станции «Южный вокзал».

Здесь сходились три линии подземки, две – надземки, трамвайная линия, две автобусные линии и местная железная дорога. Выйдя из вагона на платформу, он почувствовал себя каким-то бильярдным шаром: его то и дело толкали, тыкали, пихали. Он потерял ее из виду. В отличие от своих братьев он не мог похвастаться большим ростом: один брат у него был просто высокий, а другой – просто каланча. Но, благодарение богу, он не был и коротышкой, так, среднего роста. Встав на цыпочки, он попытался протиснуться сквозь толпу туда, где он видел Эмму в последний раз. Таким способом он двигался медленнее, но ему удалось заметить промельк ее волос цвета жженого сахара возле пересадочного туннеля, ведущего на станцию надземки «Атлантик-авеню».