Ночь – мой дом - Страница 18

Схватив Джо за волосы, он заставил его выпрямиться, чтобы Джо увидел поджидающую машину: задняя дверца распахнута, возле нее стоит Джулиан Бонс. Подойдя с другой стороны переулка, Лумис крепко взял Джо за локоть, и они перетащили его через порог. Теперь Джо чувствовал запах ниши для ног у заднего сиденья машины. Запах промасленных тряпок и грязи.

Они уже собирались поднять его, чтобы сунуть в машину, но вдруг бросили. Он упал на колени, прямо на булыжную мостовую, и услышал, как Альберт вопит: «Живо! Живо! Живо!» – и их торопливые шаги по мостовой. Может, они уже выстрелили ему в затылок: небеса опускались на него полосами света.

Его лицо заливала белизна, а здания в переулке сияли красным и синим, завизжали шины, и кто-то крикнул в мегафон, и кто-то выстрелил из пистолета, и кто-то выстрелил из другого.

Сквозь белое сияние к Джо шел мужчина, подтянутый и уверенный, мужчина, созданный для того, чтобы командовать другими.

Его отец.

Из белизны за его спиной появились еще люди, и вскоре Джо окружила дюжина сотрудников Бостонского управления полиции.

Отец наклонил голову:

– Значит, теперь ты убийца копов, Джозеф.

– Я никого не убивал, – возразил Джо.

Отец не стал обращать внимания на эти слова:

– Похоже, твои сообщники намеревались от тебя избавиться. Они решили, что отвечать за тебя слишком тяжело?

Некоторые из полицейских уже вытащили свои дубинки.

– Там Эмма, в машине, сзади. Они ее хотят убить.

– Кто?

– Альберт Уайт, Брендан Лумис, Джулиан Бонс и какой-то тип по имени Донни.

На одной из ближних улиц раздались женские крики. Загудел клаксон, послышался тупой удар столкновения, еще крики. В переулке морось обратилась в ливень.

Отец повернулся к своим людям, потом снова развернулся к Джо:

– Хорошую компанию ты себе выбрал, сынок. Какие еще сказки ты для меня припас?

– Это не сказка. – Джо сплюнул кровь. – Они ее хотят убить, папа.

– Что ж, мы-то тебя не убьем, Джозеф. Собственно, я и пальцем тебя не трону. Но некоторые из моих коллег не прочь перемолвиться с тобой словом.

Томас Коглин наклонился вперед, уперев руки в колени, и устремил взгляд на сына.

Этот стальной взгляд принадлежал человеку, спавшему на полу больничной палаты Джо, когда того трясла лихорадка, человеку, читавшему ему городские газеты от корки до корки, человеку, говорившему, что любит его, что если Господь захочет прибрать его сына, то сначала пускай потягается с ним, с Томасом Ксавьером Коглином, и Господь – не сомневайтесь – знает, что это будет ох как непросто.

– Папа, послушай меня. Она…

Отец плюнул ему в лицо.

– Он ваш, – сказал он своим людям и удалился.

– Найдите машину! – закричал Джо. – Найдите Донни! Она в машине у Донни!

Первый удар – кулаком – пришелся ему в челюсть. Второй – дубинкой – попал, кажется, в висок. А потом все ночные огни погасли.

Водитель «скорой» первым дал понять Томасу, какая общественная буря вот-вот разразится.

Когда Джо привязывали к деревянной каталке и поднимали в «скорую», ее шофер спросил:

– Вы что, этого парня с крыши сбросили?

Дождь стучал так громко, что всем им приходилось кричать.

Майкл Поули, помощник и водитель Томаса, ответил:

– Ему нанесли травмы до нашего прибытия.

– Да ну? – Шофер «скорой» перевел взгляд с одного на другого, вода стекала с черного козырька его белой фуражки. – Бред сивой кобылы.

Томас почувствовал, что обстановка в переулке накаляется, поэтому, указав на сына, лежащего на каталке, объяснил:

– Этот человек причастен к убийству трех сотрудников полиции в Нью-Гэмпшире.

Сержант Поули добавил, обращаясь к шоферу:

– Успокоился, придурок?

Тот считал пульс Джо, глядя на часы.

– Я газеты-то читал. Как всегда – сижу в своей карете и читаю вшивые газетенки. Этот парень сидел за рулем. Они за ним гнались и подстрелили другую полицейскую тачку, раздолбали ее ко всем чертям. – Он уложил руку Джо ему на грудь. – Только он этого не делал.

Томас посмотрел в лицо Джо: разорванные почерневшие губы, расплющенный нос, глаза распухли так, что даже не открываются, скула раздроблена, черная корка засохшей крови запеклась на глазах, и в ушах, и в носу, и в углах рта. Родная кровь. Кровь отпрыска Томаса.

– Но если бы он не ограбил банк, – проговорил Томас, – они бы не погибли.

– Если бы другой коп не взялся за автомат, черт дери, они остались бы живы. – Шофер закрыл дверцы, посмотрел на Поули с Томасом, и Томас с удивлением заметил в его глазах отвращение. – Вы, парни, только что отмутузили его до полусмерти. Но неужто он преступник?

Две машины сопровождения пристроились за «скорой», и все они тронулись в ночь. Томасу приходилось напоминать себе, что избитый человек в «скорой» – это Джо. Но мысленно называть этого человека «сын» – это уже слишком. Его плоть и кровь. Часть этой плоти и довольно много этой крови он потерял там, в переулке.

Он спросил у Поули:

– Ты объявил в розыск Альберта Уайта?

Поули кивнул:

– И Лумиса, и Бонса, и Донни Бесфамильного, хотя мы считаем, что это Донни Гишлер, один из людей Уайта.

– Начните с Гишлера. Сообщите всем группам, что в машине у него может находиться женщина. Где Формен?

Поули двинул подбородком:

– В переулке, подальше.

Томас зашагал в ту сторону, Поули последовал за ним. Когда они остановились в группе полицейских у служебного входа в отель, Томас постарался не смотреть на лужу крови Джо, которая, даже приняв в себя столько дождевой воды, оставалась ярко-алой. Он сосредоточил все внимание на своем начальнике группы уголовного розыска – Стиве Формене.

– Насчет машин что-нибудь выяснили?

Формен раскрыл блокнот:

– Посудомойка говорит, что между двадцатью пятнадцатью и половиной девятого в переулке стоял «коул-родстер». А потом, по ее словам, он уехал и его заменил «додж».

В «додж» как раз пытались запихнуть Джо, когда прибыл Томас со своими молодцами.

– Основной поиск – по «родстеру», – распорядился Коглин-старший. – За рулем Дональд Гишлер. Возможно, на заднем сиденье у него женщина, Эмма Гулд. Заметь, Стив, она из тех самых чарлстаунских Гулдов. Понимаешь, к чему я клоню?

– Еще бы, – отозвался Формен.

– Дочка не Бобо, а Олли Гулда.

– Ясно.

– Отправь кого-нибудь проверить, – может быть, она мирно спит в своей кроватке в доме на Юнион-стрит. Сержант Поули!

– Да, сэр?

– Ты встречал когда-нибудь Донни Гишлера?

Поули кивнул:

– Рост – примерно пять с половиной футов, вес – сто девяносто фунтов. Обычно ходит в черной вязаной шапочке. В последний раз, когда я его видел, у него были закрученные вверх усы. У ребят из Шестнадцатого участка должно быть фото.

– Пошлите кого-нибудь за этим фото. И передайте его словесный портрет всем группам.

Он посмотрел на лужу крови своего сына. В луже плавал зуб.

Со своим старшим сыном Эйденом он не разговаривал уже несколько лет, хотя иногда получал от него письма – сухие факты, никаких мыслей или чувств. Он не знал, где сын живет и даже жив ли он вообще. Его средний сын Коннор ослеп в девятнадцатом году, во время волнений, вызванных полицейской забастовкой. В физическом смысле он с похвальной быстротой приспособился к своему увечью, но в душе его еще сильнее разгорелась его всегдашняя склонность жалеть себя, и он стал искать утешения в алкоголе. Не преуспев в том, чтобы спиться и умереть, он ушел в религию. Остыв и от этого увлечения (судя по всему, Господь требовал от своих приверженцев большего, чем влюбленность в мученичество), он поселился при школе для слепых и инвалидов Сайласа Эбботсфорда. Там ему дали работу сторожа – ему, человеку, который был самым молодым помощником окружного прокурора в истории штата, главным обвинителем по важнейшему делу, – и он доживал жизнь, подметая невидимый пол. Время от времени школа предлагала ему преподавательскую работу, но он постоянно отказывался, ссылаясь на застенчивость. Но в сыновьях Томаса не было и тени застенчивости. Коннор просто решил отгородиться от всех, кто его любит. Иными словами, от Томаса.