Нить курьера - Страница 15

Откуда он знает фамилию?

В комендатуре соседа, куда я заехал обдумать происходящее, он нагло затарабанил:

— Сегодня в полночь в гостинице села К. венский шеф Си-Ай-Си встречается со своим руководящим и агентом по вашей зоне. Мне было приказано подготовить это свидание. Я сообщил о нем вам в Вене и собирался сообщить отсюда, через жену. Но вы погубили все! Разве вы не понимаете, как это важно? Если я через полчаса не буду в гостинице, все непоправимо рухнет и ответственность перед советской стороной ляжет на вас… Что вы наделали?..

— Минутку, — сказал я, — пройдите за мной, — и вывел его в другое помещение, где оставил под охраной нашего автоматчика.

Не успел я, однако, вернуться, как на пороге появилась жена Хохвагена. Подавая мне исписанный карандашом лист бумаги, она спокойно сказала:

— Это Готтфрид написал еще утром, но я не успела доставить…

На листке бумаги рукой Хохвагена было написано:

«Сегодня в полночь в гостинице села К. мой шеф встретится со своим агентом, и этот агент для вас опасен. Высылайте наблюдателей. На месте встречи связь со мной исключается».

«Бесспорно одно, — решил я, — письмо написано до задержания. Но с какой целью? Неужели я снова промахнулся? Нет, не может быть. Ведь Федчук не верил ни одному его слову. И если все же велась „игра“, то только с целью выявления планов. Здесь что-то другое. Каждый, кто идет на преступление, втайне надеется, что не будет разоблачен и, тем не менее, все же готовится к худшему. Скорее всего это письмо и написано с той целью, чтобы спрятаться за него, если нагрянет беда…»

— Идите домой, — сказал я жене Хохвагена, — все выяснится, не будем спешить.

Не сказав ни слова, она удалилась.

Опросив Хохвагена об известных ему деталях якобы предстоящей встречи шефа Си-Ай-Си с его агентом, я подобрал хороших ребят и поздно вечером вывел их в засаду к гостинице. С девяти вечера до четырех утра просидели мы в кустах палисадника, окружающего небольшую постройку. И хотя все были измотаны нервным перенапряжением, все продрогли и ужасно хотели спать, возвращались все же в приподнятом, бодром настроении — получили лучшее доказательство правильности своих действий. Подлый враг снова проявил, казалось бы, спасительное для него коварство, но на этот раз просчитался. На рассвете, тепло попрощавшись с соседним комендантом, мы двинулись в свою комендатуру. Хохваген больше не решался вести беседу. Он понял, что проиграл, и за всю дорогу не проронил ни слова. Заехав по пути в город Б., мы передали его нашим следственным органам. Усевшись, наконец, в своем кабинете за составление рапорта о задержании преступника, я почувствовал такую слабость и сонливость, что, едва дописав его, крепко уснул, уронив голову на стол. Сквозь сон слышал, как хлопали двери, как кто-то входил и выходил. Открыв глаза, увидел перед собой Ибрагима.

— Спать надо дома, — сказал он шутя. — А своего рапорта не ищи, его забрал Федчук.

— Как, как? — спросил я.

— Был здесь и забрал. Кстати, я попросился у него к вам на работу. Как думаешь, гожусь я для этой службы?

— Ибрагим, друг мой, — воскликнул я, подойдя к нему и обнимая его. — Годишься! Конечно, годишься! Я тебе помогу.

Ибрагим улыбнулся, пожал мне руку.

А я с горечью подумал о том, что очень редко бываю дома, да и то или больной, или не выспавшийся.

Спустя месяц Федчук вызвал меня и Ибрагима в город Б., в кабинет следователя. Следователь сидел за столом, склонившись над бумагами. Федчук ходил взад и вперед по комнате. Нам он указал места рядом со следователем, который по знаку Федчука снова возобновил допрос.

— Мы еще вернемся, гауптштурмфюрер Ротенау, к вопросу о вашей шпионской деятельности в пользу гитлеровской, западно-германской и американской разведок, — сказал следователь. — А сейчас расскажите об акции с письмом: как она возникла и какие преследовала цели?

«Гаупштурмфюрер Ротенау, — подумал я, — эсэсовский капитан. Так вот, оказывается, с кем мы имели дело…».

Хохваген приподнял голову и, скорчив гримасу, нервно заговорил:

— Я еще раз прошу следователя учесть, что состою на службе только у германской разведки, у «Серой руки».[2] С американцами я вступал в периодические контакты с разрешения моего шефа доктора Хеттля из Аусзее.

— И это имеет прямое отношение к письму?

— Чего не вернешь, того не вернешь, — глухо сказал он, затем откашлялся и отрывисто бросил:

— Пишите…

Со времени нашей последней встречи Хохваген побледнел и осунулся. Он то и дело тер лоб рукой. Видно было, что предстоящий допрос волнует его. Но то, что он рассказал, было ошеломляющим и для нас с Ибрагимом: оно связывало теперь все события, происшедшие в городе М., в единый узел.

Оказавшись в тюрьме, Хохваген начал мучительно искать выход из создавшегося положения. Ночами он не спал, обдумывая планы подкупа и побега. Теплилась и надежда на помощь шефа. Постепенно Хохваген пришел к мысли, что он совсем забыт и теперь ему никогда не выбраться из этого холодного колодца тюремной камеры.

Курьер от Хеттля постарался развеять последние сомнения на этот счет.

— Шеф отказывается от ваших услуг, и вы не должны больше искать с ним встречи, — холодно сказал он, брезгливо осматривая тесную камеру.

— А если я завтра окажусь на свободе? — с трудом сохраняя надменный вид, спросил Хохваген. — Я уже ставлю на матч-реванш с венской криминальной полицией. В случае неудачи придется покончить с собой. Но это на самый крайний случай. В успехе дела можно не сомневаться.

— Бросьте! — перебил его декламацию курьер. — В жизни не бывает того, о чем пишут в дурацких книжках. Вы конченый человек!

И он торопливо вышел, не попрощавшись, грохнув тяжелой железной дверью. Однако через три дня Хохваген был вызван в кабинет, где его ожидал сам Хеттль в компании с шефом Си-Ай-Си Брауном.

Измерив взглядом и широкое плоское лицо Хеттля с крохотными глазами, и длинное лошадиное лицо мистера Брауна, Хохваген понял, что есть еще надежда избежать каторги. Хеттль молчал, пожевывая потухшую сигару, перекладывая ее из одного уголка рта в другой.

— Жаль, что я не поэт, — наконец, заговорил он, обращаясь к американцу, — и не могу найти подходящих слов, чтобы описать героическое поведение бывшего солдата фюрера на ювелирном фронте.

Хохваген был неподвижен. Хеттль гневно взглянул на него и продолжал:

— Очевидцы удивляются, как он не потерял штанов во время доблестного бегства с поля сражения. Правда, он, наверное, их, это самое…

— Я бы очень просил господина полковника выбирать выражения, — робко сказал Хохваген.

— Вы поставили нас под удар, — закричал Хеттль, — и еще думаете, что я с вами буду кокетничать. Плевал я на выражения! — еще громче закричал он и шумно выплюнул изо рта давно потухший кусок сигары. Но, увидев, что его спутник приподнялся со стула, сразу же понизил голос до шепота:

— Благодари мистера Брауна…

Американец повел плечами.

— Насколько мне известно, — обратился он к Хеттлю, наш бывший друг собирается взять матч-реванш. Я полагаю, — и он опять посмотрел на Хеттля, — нам надо что-то придумать, чтобы его соперниками в этом матче были… русские.

«Боже мой, — подумал Хохваген, — что значит удачно сказанные слова даже, казалось, в безвыходном положении».

Он выпрямился, принял бравую позу.

— Я должен не бездействовать, а бороться, не замаливать грехи, а искупать их. Я не останусь в долгу…

Пропустив слова Хохвагена мимо ушей, Браун вновь заговорил с Хеттлем:

— Разведчик не должен быть похож на разведчика. Так, кажется, гласит священная заповедь работников нашей службы. Мы подкинем его… и то, что он оказался грабителем, делает его не похожим на морфиниста, — неожиданно Браун громко захохотал. — Представляете, подкидыш-каторжник в соизмерениях: рост—184, вес — 90.

Хеттль заулыбался, Хохваген даже хихикнул.

— Так вот, слушайте, — продолжал Браун, обращаясь к Хохвагену, — надеюсь, что фортуна больше не будет подставлять вам ножку…