Ниндзя - Страница 1

В некоторых случаях мне довелось встречаться с людьми, занимающими должности, упомянутые в романе, и я заявляю, что все эти люди оказали мне огромную помощь; в то же время они не имеют ничего общего с героями книги.

Я выражаю признательность:

д-ру Гите Натараджан, помощнику патологоанатома из Нью-Йорка;

лейтенанту Джиму Дойду, начальнику полиции в Уэст-Хэмптон-Бич;

и особенно д-ру Майклу Бейдену, бывшему главному патологоанатому Нью-Йорка,

а также многим людям, помогавшим мне переводами, моему отцу, в частности, который вычитал рукопись.

Особую признательность я выражаю Рут и Артуру, благодаря которым я смог отдохнуть и востановить силы в райском уголке, а так же маме за ее мужество.

Эрик ван Ластбадер.

В темноте прячется смерть.

Это первое, чему его научили, и он никогда об этом не забывал. Он умел оставаться незамеченным и при свете дня. Но лучшим его другом была ночь.

Пронзительный звук сигнального устройства заглушил все остальные ночные звуки: треньканье цикад, раскаты прибоя, бьющегося где-то внизу о черные скалы, сердитый крик всполошившейся вороны над верхушками деревьев.

... Вдруг листья древних развесистых платанов облил свет зажегшихся в доме огней, но он был уже далеко от машины, надежно защищенный тенью ограды. Это не диктовалось необходимостью, ведь он был одет во все черное: мягкие ботинки, холщовые брюки, рубаха с длинными рукавами, тростниковый жилет, перчатки и капюшон, закрывающий все лицо, не считая узкой прорези для глаз. Чтобы исключить случайные блики, он смазал капюшон ламповой сажей, смешанной с мельчайшей угольной пылью. Изнурительная подготовка оставила в нем слишком глубокий след, и он не мог пренебречь даже самыми незначительными мерами предосторожности.

Над крыльцом вспыхнула лампа, и тотчас к ней устремились стаи насекомых. Звук сигнализации был слишком громким, чтобы расслышать как открылась дверь, но он мысленно отсчитывал секунды...

В дверном проеме показался хозяин дома. Он был в джинсах и бедой майке; расстегнутая ширинка говорила о том, что мужчина одевался в спешке. В правой руке он держал фонарь.

С высоты крыльца Барри Бром посветил узким лучом фонаря вокруг своей машины. Свет, отраженный от полированного хрома, рассеял темноту. Щурясь, Барри отвел луч в сторону. Ему совсем не хотелось возиться с машиной среди ночи.

Не прошло и получаса, как Энди укатил после очередной шумной ссоры в город. Что ж, так ему и надо — сам виноват. Впрочем, Энди не переделаешь — такой характер.

“Ей-богу, — сердито пробормотал Барри. — Почему только я его терплю!” И укоризненно покачал головой: “Сам знаешь, почему. Ладно”.

Барри Бром спустился по каменным ступеням, предусмотрительно перешагнув через первую — она была треснута; Энди обещал поправить ее на этой неделе, как и многое другое в доме.

Барри побрел по мокрой траве к большой черной машине. Влажный ночной ветер шевелил листву молодого клена, впереди смутно виднелись контуры ограды. “На кой черт мне нужен этот «мерседес»? — с раздражением подумал Барри. — Все из-за Энди, ему подавай только самое лучшее”... Он посмотрел в сторону дороги, словно мог там увидеть Энди на его черном “ауди”: вот сейчас он покажется из-за поворота, и свет фар зальет двор. Барри резко отвернулся. “Не сегодня. Энди никогда, поругавшись, не отходит так быстро”.

Он направил луч фонаря поверх ограды, потом вдоль гравийной дорожки — на капот “мерседеса”.

“Проклятая жара! Вечно сигнализация ошибочно срабатывает. Этой ночью я не хочу оставаться в доме один, — пробормотал себе Барри. — Но надо было думать об этом прежде, чем называть Энди дерьмом”.

Он огляделся, освободил защелку, поднял капот “мерседеса” и направил свет фонаря внутрь, всматриваясь в двигатель.

Удовлетворенный осмотром, Барри Бром захлопнул капот и обошел автомобиль, одну за другой проверяя дверцы. В поисках следов взлома он осветил все стыки; ничего не обнаружив, вставил небольшой ключик в отверстие на крыле “мерседеса” и повернул его. Опять стали слышны цикады и шум прибоя, без устали накатывавшего на медленно отступающий берег.

Барри уже повернул к дому, когда со стороны небольшого утеса, примыкавшего к его участку, донесся какой-то звук. Это походило на топот босых ног. Барри повернулся и посветил туда, но никого не увидел.

Заинтригованный, он пересек газон и шагнул в высокую траву, которую никогда не стриг, потому что она подступала к самому утесу. Через минуту Барри поднялся на небольшую плоскую площадку и посмотрел по сторонам, потом вниз. Прямо под собой он увидел бледное свечение пенистых волн, которые с шумом набегали на скалы. “Прилив”, — подумал Барри.

Неожиданно его грудь пронзила резкая боль. Словно невидимая рука отшвырнула его назад, Барри с трудом удержал равновесие на скользких от росы камнях, широко раскинув руки в стороны и выпустив фонарь, который покатился вниз, как одинокая падающая звезда. Барри отчетливо слышал, как фонарь, отскочив от скалы и, описав дугу, угасающим светлячком упал в море. Рот Барри стал судорожно дергаться. Он попытался закричать, но издал лишь слабый стон. В угасающем сознании шевельнулась мысль: так чувствует себя рыба, попавшая на крючок...

Руки и ноги Барри налились свинцом; он хватал ртом воздух, словно человек, выброшенный на чужую планету без спасательного скафандра. Он уже не мог управлять своими движениями и с трудом удерживался на гладких камнях над краем утеса. У Барри мелькнула смутная мысль о сердечном приступе, и он отчаянно попытался вспомнить, что нужно делать в таких случаях. Но в этот момент наступила смерть...

Легкая тень бесшумно отделилась от ограды и скользнула к скалам, не потревожив даже ночных цикад. Черная фигура склонилась над телом, и пальцы в перчатках нащупали небольшой металлический предмет в груди убитого чуть ниже и правее сердца. Резкий рывок, и предмет заблестел на черной ткани перчатки...

Человек ощупал сонную артерию Барри и внимательно осмотрел белки его глаз.

Потом он тихо произнес “Хання-сингё” — сутру высшей мудрости.

Человек выпрямился. Труп в его руках казался легким как пушинка. Едва уловимым движением человек сбросил тело с утеса, и его тотчас подхватил мощный поток.

Через мгновение тень исчезла, слившись с темнотой и не оставив никаких следов.

Увидев, как из воды выловили разбухшее сине-белое тело, Николас Линнер развернулся и зашагал прочь вдоль пляжа. Когда начала собираться толпа, он был уже далеко.

Над извилистым краем нанесенного волнами песка жужжали мухи; высыхающая морская пена напоминала белокурые детские локоны. С моря набегали лиловые волны, закипая пузырьками и расстилаясь на мокром песке у его босых ног.

Николас зарывался носками в песок, как делал это в детстве, но напрасно: море вымывало опору из-под ног, и с каждой новой волной безжалостного прилива он опускался в песок на несколько дюймов глубже.

До этого все было спокойно и тихо, хотя и наступила праздничная неделя после Четвертого июля, Дня Независимости. Николас машинально потянулся за пачкой тонких сигарет, которые давно уже не носил с собой. Он бросил курить шесть месяцев назад и хорошо это помнил, потому что в тот день оставил работу.

В то промозглое мрачное зимнее утро Николас Линнер пришел в агентство и пробыл в своем кабинете ровно столько, сколько нужно, чтобы положить портфель на стол из красного дерева. Этот портфель из страусовой кожи подарил ему Винсент без всякого явного повода — со дня рождения Николаса прошло уже несколько месяцев, а со времени его повышения по службе — и того больше. Николас вышел из кабинета, сопровождаемый любопытным взглядом своей секретарши, и спустился в холл, устланный бежевым ковром и залитый мягким розовым светом неоновых ламп. Когда он принял решение? Николас не мог ответить на этот вопрос. По дороге сюда, в такси, его голова была совершенно пустой; мысли беспорядочно кружились, как чаинки в чашке. Казалось, ничего другого просто не остается.