Нимфа с большими понтами - Страница 3

– Вот еще! – неожиданно вспыхнула женщина.

И заметив удивленный взгляд Киры, сочла нужным пояснить:

– Нет у меня молока! Грудница прихватила. В один миг перегорело.

Кира помолчала. Как ни мало она была осведомлена о жизни кормящих матерей и младенцев, но все же ей казалось, что их должны кормить какими-то специальными смесями, которые, наверное, продавались в аптеках или специализированных магазинах. Но судя по всему, ничего такого у незнакомой женщины при себе не было. Младенец тем временем исходил криком, совершенно не давая бедной Кире сосредоточиться и додумать какую-то очень важную мысль.

– Слушай, сунь ты ему что-нибудь! – возмутилась незнакомка. – Кусок сахару у тебя есть? Нет? А конфета?

– «Коровка» подойдет?

– Отлично! – обрадовалась тетка. – То, что надо! Марля у тебя есть? Или бинт?

Стерильный бинт нашелся в аптечке. Тетка ловко открыла конфету, завернула ее в бинт и сунула это кондитерское изделие младенцу в рот.

– Что вы делаете? – кинулась Кира спасать ребенка, но изумленно остановилась.

Стоило конфете попасть в рот к младенцу, как он довольно зачмокал и утих.

– Ой, – воскликнула Кира, опускаясь на табурет, не в силах отвести глаз от этого зрелища. – А ему не повредит?

– Чего ему сделается? – равнодушно пожала плечами тетка. – Сосет и ладно. Пока сосет, молчит. А мы с тобой хоть поговорить сможем.

– О чем? – машинально откликнулась Кира.

Женщина всплеснула руками.

– Ну ты даешь! – восхитилась она. – С будуна ты, что ли? Не слышала, чего я тебе сказала? Сеструха ты моя! Родная и единственная! Рада?

При этих словах таинственной незнакомки Кире сделалось не то что не по себе, а по-настоящему дурно. Да она ненормальная! Или просто ошиблась адресом. Последнее было бы просто подарком небес, но, похоже, небеса радовать Киру сегодня не собирались. Потому что тетка извлекла из кармана замусоленную бумажку и чуть ли не по складам прочитала указанный там адрес.

Он до последней буковки и циферки совпадал с адресом Киры.

– Ну? Твой, что ли, адрес? – спросила у нее женщина.

– Мой, – прошептала окончательно обалдевшая Кира.

– Ну так! – явно обрадовалась женщина. – Я и говорю! Сеструха ты моя!

И она кинулась обниматься. Кира с трудом перенесла объятия. От «сеструхи» порядком попахивало дешевым пивом. И еще кое-чем столь же малоприятным.

– Не понимаю, о чем вы говорите! – сказала Кира, когда ей удалось высвободиться из объятий этой женщины. – Не знаю, кто вы такая. И откуда у вас взялся мой адрес. Но вы мне не сестра! Потому что нет у меня сестер! Вообще! Я у матери была единственным ребенком!

– Ой ли! – покачала головой женщина. – А ты уверена в этом?

– Конечно! – кивнула головой Кира. – Моя мама умерла, когда я была маленькой. Отца я не помню. Но меня воспитывала бабушка. И если бы у меня была сестра, она бы уж мне об этом сказала!

– Баба Марфута тебя воспитывала? – усмехнулась женщина. – Так, что ли?

Кира задохнулась.

– Откуда вы знаете, как звали мою бабушку? – спросила она.

Баба Марфута! Так называла ее бабушку только Кирина мама и сама Кира. И больше никто! Это было семейное прозвище. Посторонние не могли его знать. Так откуда же его знает эта тетка?

Кира изумленно уставилась на женщину.

– Кто вы? – повторила она.

– Да ты глухая! – воскликнула та. – Сказано же тебе, сестра я твоя. Родная. А звать меня Фёкла.

– Как? – прошептала Кира, чувствуя, что окончательно слабеет.

Никогда ее интеллигентная мама не смогла бы назвать своего ребенка таким жутким именем Фёкла, свекла… Никогда! Матильдой, да! Луизой, да! Генриеттой тоже могла, если бы вдруг решила отравить жизнь крошке. Но только не этой «свеклой»!

– Папаша мой учудил! – заявила Кире женщина. – Он у меня крутого нрава мужик был. Мать наша через это от него и сбежала. Ну, что поделаешь, любил покойник, чтобы все по его обязательно делалось. Кто такое стерпит? Вот и меня назвал в честь своей собственной бабки. Дескать, сильной воли женщина была. После войны на себе землю пахала, детей кормила и мужа-инвалида тащила.

Кире окончательно поплохело. Наличие у нее такого числа новоявленных деревенских родственников, способных к тому же пахать вместо лошади, не просто ошарашивало, а откровенно пугало. К тому же младенец в этот момент выплюнул соску и немедленно разразился душераздирающим воплем. Фёкла быстро подняла марлю с пола и, прежде чем Кира успела ей помещать, снова сунула ее младенцу в рот.

– Что вы делаете?! – возмутилась Кира.

– А чего? – распахнула Фёкла глазищи, которые оказались у нее совершенно зеленые.

Но не того изумрудно-зеленого оттенка, какими они были у самой Киры, а грязно-зеленого, словно водичка в болоте.

– Чего ему сделается-то? – повторила Фёкла. – Моя бабка всегда так делала! И я с ребятишками за свою жизнь столько навозилась.

– У него же понос сделается?

– Ничего ему не будет, – заверила ее Фёкла. – Только здоровей станет. Этому меня бабка тоже научила.

– Эта та, которая на своих детях пахала? – слабым голосом уточнила Кира.

– Ну ты даешь! То прабабка моя была! Да и не на детях она пахала, а на себе самой. Как бы она на детях-то пахала, коли они у нее мал мала меньше были?

Кира решила не спорить. В конце концов, какое ей дело до родни этой Фёклы? Пусть кормит своего младенца и убирается, откуда пришла. Нет у Киры таких родственников. И быть не может!

– Вижу, не веришь ты мне! – закручинилась Фёкла. – А ведь я не вру.

И она полезла за пазуху. Кира с некоторой опаской наблюдала за ее действиями. «Сестрица» с ее простонародными манерами, порванным и помятым дорожным туалетом и весьма странным образом жизни не внушала ей никакого доверия. Однако все обошлось. Из-за пазухи Фёкла извлекла вовсе не пистолет и не бомбу, как втихомолку опасалась Кира, а всего лишь несколько потрепанных и пожелтевших от времени листков бумаги.

– Вот, – произнесла она, протягивая их Кире. – Взгляни-ка! Узнаешь?

Кира дрожащей рукой взяла протянутые ей листки. Но уже при первом же взгляде на них сердце ее тревожно забилось. Кира буквально впилась глазами в строчки писем. В том, что это были именно письма, у Киры сомнений не возникло. Написаны они были Фёкле. Во всяком случае именно к ней они были адресованы.

– Но боже мой! – прошептала пораженная Кира. – Это же почерк моей мамы!

– А я тебе о чем говорю! – самодовольно кивнула Фёкла. – Ты, главное дело, дальше читай! Там еще и письма нашей бабки Марфуты есть! Ты читай! Читай! Мне скрывать нечего!

И Кира принялась читать дальше. Наконец она закончила чтение и бессильно опустила руки, уставившись вдаль невидящим взором. Может быть, она сходит с ума? У нее галлюцинация? И она приняла почерк незнакомой женщины за почерк родной матери? Кира снова поднесла листки к глазам. Ладно, предположим, почерк мамы она еще могла забыть. Все-таки та умерла, когда Кира была совсем маленькой. Но почерк своей бабушки она забыть не могла!

Сколько раз она читала неровные бабушкины каракули. Почерк у бабушки был очень характерный. Кира бы не спутала его ни с одним другим в мире, никогда в жизни. И теперь ей волей или неволей, но приходилось признать, что письма в самом деле написаны ее бабушкой. И в них она называла Фёклу своей милой внучкой. Писала, что любит ее. И очень переживает, что ни она, ни мать не могут встретиться с девочкой или даже просто повидать ее, пока жив отец Фёклы. Потому что это такой жуткий человек, что…

– Скажи, – едва слышно произнесла Кира, – а твой отец, он и мой… мой тоже?

– Нет, – покачала головой Фёкла. – Точно говорю, что нет. После того как наша мать от него удрала, он на другой бабе женился. А мать тоже, наверное, кого-то себе нашла, раз у нее ты появилась. Только это уже спустя семь лет произошло после того, как она от бати ушла.

Кира быстро подсчитала, что незнакомке лишь немногим за тридцать. И что же, в таком сравнительно молодом возрасте можно так скверно выглядеть? И ее саму это ждет? Ведь у них одна мать. Кира содрогнулась и тут же обвинила во всем породу Фёклиного отца. А кого же еще? Она сама пошла в маму. Та тоже была высокой, сухопарой, с густыми рыжими волосами и неукротимым темпераментом. И бабушка была такой же. Только волосы у той были в молодости каштановыми, впрочем, тоже с рыжеватым отливом.