Никто не знает тебя - Страница 9

— Зачем ты это сделала? — спросил он, когда треволнения улеглись.

Виола по-детски надула губки:

— Я хотела посмотреть, станет ли его кожа синюшной.

В тот год ей стукнуло восемь.

Оглядываясь назад, Рид удивлялся, почему Виола таилась так долго. Возможно, терзали его смутные подозрения, нечто похожее происходило и раньше, просто он, погрязший в заботах и хлопотах, не замечал предупреждающих знаков из-за ослиного упрямства и убежденности, что Виола — обычный ребенок. А дети есть дети. Жестокость у них в крови.

По этой причине психиатры и не диагностируют детей в столь юном возрасте. Но разве это извиняет их с Клэр мягкотелость, позволившую Виоле взять в заложники семью и установить в доме царство террора?

«Клэр, ей нравится причинять людям боль».

Клэр тогда пришла в ужас: не дай бог друзья-приятели из их социального круга узнают, что Виола каждую неделю посещает доктора! Что они скажут? Важнее всего для Клэр было сохранить видимость благополучия — видимость, которую она с таким трудом создавала и поддерживала. Озабоченная мнением посторонних людей, она не замечала, что друзья и приятели давно уже обходили их дом стороной, боясь наткнуться на пустой и холодный взгляд ее дочери.

Да и сам Рид, по примеру жены, долгое время отказывался признавать очевидное. Страшась взглянуть правде в глаза, он играл роль образцового мужа образцовой семьи в образцово-показательной жизни и только на фотографиях почему-то всегда ставил Майло и Себастиана справа от себя, а Виолу — слева, словно отгораживаясь ею от Клэр.

«А что ты предлагаешь? Нашпиговать ее таблетками до состояния зомби?»

Рид отмалчивался, хотя ничего против таблеток не имел. Но он догадывался, что такой ответ придется Клэр не по нраву.

Прописные истины о беззаветной любви к собственным детям он принимал безоговорочно. И в то же время он не мог допустить, чтобы беспросветная тьма, поглотившая его дочь, вырвалась наружу и заволокла мир.

Он примирился с мыслью, что, возможно, наступит день, когда Виола спалит дом дотла и они с Клэр погибнут в огне пожарища. Но с мыслью, что та же участь уготована Майло и Себастиану, он примириться не мог. И собирался сделать все возможное, чтобы их защитить.

— Виола, лечение прерывать нельзя, — сказал он. Как он ни бодрился, а голос его предательски дрогнул. Он смертельно устал. — Мы найдем тебе другого врача, если этот тебя не устраивает.

Шестнадцатого по счету.

Виола недобро сощурилась:

— Но мамуля говорит…

Беспроигрышная тактика. Виола искусно манипулировала Ридом и Клэр, натравливая их друг на друга. Забавы ради она играла на слабых струнах их душ, как скрипач-виртуоз — на скрипке. Конечно, в ее игре было много ребячества: точно так же нормальные, не чета Виоле, детишки, исследуя человеческую природу, сталкивают между собою родителей, придерживающихся разных взглядов на воспитание.

— О чем вы говорили сегодня с доктором? — быстро перебил Рид, не давая ей развить эту тему.

Виола недовольно поджала губы, но вскоре сменила гнев на милость, и лицо ее прояснилось. Сердце у Рида кольнуло: он сообразил, что услышанное ему не понравится. Виола, еще не научившаяся скрывать чувства, постоянно выдавала себя с головой.

— О мамуле…

Рид судорожно вцепился в кружку. В подобных разговорах Виоле не было равных, она успешно пудрила мозги докторам и собиралась пудрить им мозги дальше. Рид уже не понимал, заботит его это или нет. Он наперед знал все, что она собиралась ему рассказать, и все-таки не удержался от вопроса:

— И что он спросил тебя о маме?

— Спросил, хочу ли я причинить ей боль, — с наигранной безмятежностью ответила Виола.

Она любила шокировать. Обожала описывать всевозможные мерзости с непроницаемым, равнодушным лицом и наблюдать за реакцией слушателей. Это ее развлекало.

— Потому что я рассказала ему о ней.

— И что же ты ему рассказала?

Виола покрутила по столешнице нож.

— Ты знал, что большинство серийных убийц подвергались в детстве насилию?

Он знал. Разумеется, знал. Не скрываясь от родных, он проштудировал все источники, касающиеся агрессивного поведения людей, страдающих диссоциальным расстройством личности. Виола не преувеличивала. Генетика заряжала ружье, но курок спускала окружающая среда.

Подобной хитростью Виола избавилась по крайней мере от четырех психиатров. Одураченные врачи начинали так тщательно приглядываться к сидевшей в приемной Клэр, что та отменяла назначенные на будущее сеансы и подыскивала дочери нового психиатра. Рид не пришел ей на помощь, не объяснил, что она марионетка в руках Виолы. Естественно, он смалодушничал, но ему до смерти надоело быть единственным послушным болванчиком в кукольном театре дочери.

— Значит, ты сказала ему, что хочешь причинить матери боль?

Наступила тишина. Рид прекрасно знал, что ответит Виола, но его снедало любопытство: призналась ли она в этом новоявленному доктору? Правда и ложь для Виолы ничего не значили. Она выбирала их, как подбирала под одежду обувь. Если обстоятельства складывались так, что выигрышнее звучала правда, она прибегала к правде, в противном случае — беззастенчиво врала. Главное для нее было понять, что известно другим людям, во что они верят.

Виола кивнула:

— Да, и подробно описала, какими именно способами.

— И что он тебе ответил? — Рид нервно сглотнул и отвернулся.

— Вот только не делай вид, что тебе неинтересно, как бы я ее мучила! — издевательски выкрикнула Виола.

Он посмотрел ей прямо в глаза, черные, как ночь, глаза, в которых угас солнечный свет.

— Я взяла в школьной библиотеке книжку по анатомии и изучила ее.

Можно подумать, она нуждалась в книжках, чтобы истязать людей! Словно прочитав его мысли, Виола ухмыльнулась:

— Я бы порезала ее в лоскуты, но осторожно и не спеша, чтобы она медленно истекла кровью.

Виола ткнула кончиком ножа в подушечку пальца и завороженно уставилась на выступившую на стыке железа и кожи рубиново-алую капельку крови.

Порой Виола блистательно исполняла роль нормального, хотя и чуточку вздорного и своенравного ребенка — что поделать, от богатых детишек ничего иного не ожидают. Она искусно вызывала на щеках подобие румянца, когда лгала, или, давясь икотой, размазывала кулачками слезы, словно стыдясь минутной слабости.

Сейчас она почти не играла. Почти являлась самой собой, но только почти. Она старалась не перегибать палку, опасаясь последствий. Но не наказание страшило ее и не срывание маски. Ее страшило, что в результате необдуманных действий ей не позволят наслаждаться жизнью так, как она это понимала. Запретят общаться с братьями. Выходить на улицу. Посещать школу. То есть запрут в комнате и лишат доступа к любимым игровым площадкам и игрушкам.

Рид частенько задумывался, что произойдет, когда они потеряют над ней всякую власть. Когда она сообразит, что может целыми днями шляться по улицам и вольготно жить, закладывая антикварные безделушки, таскаемые из дома. Пока она этого не осознавала, но Рид понимал, что осознание лишь вопрос времени.

Маленькие детишки смиренны, ибо родительский дом для них — каземат, из которого нет спасения. Для подростков же все по-другому: призрачные засовы спадают и пленников осеняет догадка, что дверь каземата открывается изнутри.

— Обрисуй мне все до мельчайших подробностей, — попросил он, преодолевая отвращение.

Изредка ему удавалось подыграть Виоле и даже привести ее в замешательство.

Довольная Виола оскалилась в волчьей усмешке и, упиваясь собственной изобретательностью, пустилась в рассуждения о том, как бы она освежевала несчастную жертву. Она снова воткнула нож в столешницу. Нож слегка качнулся, но не упал. Восприняв это как вызов, Рид уставился на нож вместе с дочерью. Внезапно Виола перегнулась через стол и хищно улыбнулась — намного страшнее и победоноснее, чем раньше.

— Не бойся, я не проболталась, что ты тоже об этом мечтаешь, — хихикнула она, спрыгнула со стула и умчалась в коридор.