Николай II (Том II) - Страница 19

– Ваше Величество, я ручаюсь, что, как только Дума соберётся, она будет Вам аплодировать по этому вопросу, – заверил Государя Родзянко.

Николай открыл зелёную папку с докладом Родзянки и начертал золотым пером, обмакнув его в чернильницу старинной формы, резолюцию в дополнение к той, которая уже свидетельствовала, что Государь доклад читал и обдумывал его.

– Вот, Михаил Владимирович, я повелеваю здесь собрать особое совещание из министров и высших чинов морского ведомства для обсуждения покупки. А вы передайте морскому министру Григоровичу мою и вашу точку зрения… – показал он уголок листа со своей резолюцией Родзянке.

Затем Государь достал из ящика стола портсигар с папиросами, собственноручно набитыми им турецким табаком, взял одну сам и предложил Родзянке:

– Курите!

– Спасибо! – машинально поблагодарил Михаил Владимирович и понял, что наступает самая ответственная минута. – Ваше Величество, доклад мой выйдет за пределы обыкновенных моих докладов. Если последует на то Ваше высочайшее разрешение, я имею в виду подробно и документально доложить Вам о готовящейся разрухе, чреватой самыми гибельными последствиями…

Николай Александрович вопросительно взглянул на Председателя Думы.

– Я имею в виду, – продолжал Родзянко, – Старца Распутина и недопустимое его присутствие при Дворе Вашего Величества. Всеподданнейше прошу Вас, Государь, выслушать меня до конца; если Вы слушать меня не хотите, в таком случае я говорить не буду.

Император немного нахмурился. Лучистый блеск его глаз, свидетельствовавший о расположении к гостю, погас. Он затянулся папиросой и, не глядя на Родзянко, тихо сказал:

– Говорите…

Толстяк приглушил свой голос и печально, словно на похоронах, начал свою речь:

– Ваше Величество, присутствие при Дворе в интимной его обстановке человека, столь опороченного, развратного и грязного, представляет из себя небывалое явление в истории царствований на Руси. Влияние, которое он оказывает на церковные и государственные дела, внушает немалую тревогу решительно во всех слоях русского общества. В защиту этого проходимца выставляется весь государственный аппарат, начиная с министров и кончая низшими чинами охранной полиции… Распутин – оружие в руках врагов России, которые через него подкапываются под Церковь и Монархию. Никакая революционная пропаганда не могла бы сделать того, что делает присутствие Распутина. Всех пугает близость его к Царской Семье. Это волнует умы…

Николай ещё больше нахмурил брови. «И этот человек, называющий себя самым большим монархистом в Думе, занялся споспешеством революционерам в их разрушительной пропаганде. Грязные слухи, клевета, интриги… и никаких подлинных фактов!.. Моё государство стоит на почве Закона. Но как беззаконно требуют они поступить в отношении Нашего Друга. Ведь никаких фактов, кроме раздутых слухов, у них нет! Но послушаем, что он ещё нам «откроет»?!»

– Отчего же такие нападки на Распутина? – перебил Николай Родзянку. – Отчего его считают вредным?

– Ваше Величество, всем известно из газет и из рассказов служителей Церкви, что благодаря Распутину в Синоде произошёл раскол и что под его влиянием перемещаются иерархи…

– Кто именно? – спросил Государь.

– История Гермогена всех глубоко оскорбила как незаслуженное унижение иерарха[62]. У Гермогена есть множество приверженцев. Я получил прошение ходатайствовать за него перед Вашим Величеством, подписанное десятью тысячами верующих. Люди просят вернуть его из ссылки в Жировицкий монастырь…

– Епископа Гермогена я не считаю плохим человеком, но я не могу не подвергнуть его наказанию, когда он открыто отказывался подчиниться высочайшему повелению! Но я всё-таки пойду вам навстречу и вскоре его возвращу… – посулил Николай Александрович.

– Ваше Величество, по каноническим правилам иерарха судит только собрание иерархов. Преосвященный Гермоген был осуждён по единоличному обвинению обер-прокурора Святейшего Синода, по его докладу, – это нарушение канонических правил…

– К сожалению, Михаил Владимирович, – сквозь сжатые скулы с трудом произнёс Государь, – епископы теперь стремятся в салоны и вместо молитвы учиняют там сплетни… Они должны идти с проповедью Бога в народ, а не предаваться мирской суете, как это делал Гермоген!..

Председатель Думы видел по множеству признаков, что Государю не по душе весь этот разговор, что он внутренне сопротивляется словам Родзянки и, поскольку отсутствуют конкретные доказательства, воспринимает всё как простые наветы на Распутина. Он решил усилить свой нажим на Императора.

– История Илиодора[63] тоже произвела тяжёлое впечатление. После расследования, назначенного Вашим Величеством, суд над ним был год тому назад прекращён. Теперь он без всякого суда заключён во Флорищеву Пустынь, и это – после его открытого выступления против Распутина. Подобным же образом пострадали: Феофан[64], который был лишён звания духовника Императрицы и перемещён из Петербурга в заштатный Симферополь, и Антоний Тобольский, первым указавший Синоду на Распутина как на члена секты хлыстов и потребовавший суда над ним. Феофана переместили в Тверь. Все, кто поднимает голос против Распутина, преследуются Синодом. Терпимо ли это, Ваше Величество? И могут ли православные люди молчать, видя развал православия? Можно понять всеобщее негодование, когда глаза всех раскрылись и все узнали, что Распутин – хлыст.

Император так же пристально смотрел за окно, не поворачивая головы на гостя. Спокойно взял ещё папиросу, закурил. Так же не поворачивая головы, спросил:

– Какие у вас доказательства, что Распутин – хлыст?

Родзянко на минуту задумался. Потом вспомнил:

– Люди видели, что он ходил с женщинами в баню, а ведь это из особенностей их учения.

– Так что же тут такого? – бросил наконец царь взгляд на Родзянку. – У простолюдинов это принято.

– Нет, Ваше Величество, не принято… – не нашёл ничего другого, чтобы ответить, Михаил Владимирович и смутился. Но быстро взял себя в руки и продолжал: – Ведь есть письма его жертв, которые сперва попали в его ловушку, а затем раскаялись в своём грехе. Например, письмо одного сибирского священника, адресованное некоторым членам Думы…

Родзянко умолчал, что это письмо было прислано злейшему врагу Государя с мандатом члена Думы Александру Ивановичу Гучкову[65]. Председатель Думы знал, что и царь, и царица на дух не переваривали этого демагога и авантюриста, который особенно злобно относился к Государю. Михаил Владимирович помнил одну из историй, с которых начиналась обоюдная неприязнь Государя и Гучкова. В марте 1910 года Александр Иванович Гучков, имевший славу великого трибуна, был избран Председателем Государственной думы. Николай считал, что вся деятельность Гучкова после революции 1905 года ведёт к тому, чтобы обходным путём урезать царскую власть. На первом же приёме Председателя Государственной думы, в присутствии некоторых депутатов, и сановников, Государь отступил от своей обычной приветливой манеры, крайне холодно встретил Гучкова, открыто высказал ему своё недоверие в резкой форме.

Самолюбивый, заносчивый и властолюбивый Гучков не простил такого отношения к себе. Он стал злейшим врагом Николая, соединив личную и политическую ненависть. Гучков оказался ещё более опасным потому, что по своему положению лидера партии октябристов, на словах умеренной и строго монархической, втайне наносил серьёзные раны самодержавному принципу правления в России и всячески подрывал репутацию Государя.

Если Николаю Александровичу сказать, что письмо с упрёками в адрес Распутина было прислано Гучкову, то Император легко мог догадаться, что оно было попросту инспирировано. И был бы прав, поскольку так оно и было. Придя к такому решению, Родзянко только изложил, что было в этом якобы документе. А были в нём одни лишь призывы к начальству осудить Распутина за развратную его жизнь, за то, что он якобы распространяет слухи о своём выдающемся значении в Петербурге и при Дворе.