Николай I Освободитель // Книга 9 (СИ) - Страница 4

— А что у вас говорят о допущении барышень к вступительным экзаменам на равных условиях с мужчинами? — Собственно именно этот вопрос и был самым главным камнем преткновения, половина университетских ученых советов выступили резко против обучения женщин в стенах их учебных заведений, что меня изрядно выводило из себя. Не то чтобы вопрос был так уж важен именно с точки зрения образования, на самом желе желающих учиться девушек было не так-то и много, однако дело было важным с идеологической точки зрения.

— Откровенно говоря, у нас большинство поддерживают решение о женском образовании, — осторожно ответил Симонов, — есть конечно и приверженцы старых порядков, считающие, что место женщины на кухне, однако их меньшинство.

— Это приятно слышать, — усмехнулся я, входя в аудиторию, где предполагалось торжественное заседание преподавательского состава будущего ВУЗа. Никогда не любил такие «протокольные мероприятия», но ничего не поделаешь — это часть императорской работы.

Главным же достижением на ниве просвещения, однако я считал даже не открытие университетов — их было не так много, да и студентов в там училось достаточно ограниченное количество. Гораздо более важным фактором мне виделось именно начальное образование, которое за последние пятнадцать лет сделало колоссальный рывок вперед.

В прошлом 1844 году мы наконец перевалили общее количество начальных школ всех типов и ведомств за десять тысяч штук. Мы продолжали финансировать эту отрасль по полной мерке даже во время войны, когда денег откровенно не хватало и умудрялись открывать по 300–400 начальных двуклассных школ в год.

Тут сыграло сразу несколько факторов. Во-первых, громадную помощь центральному правительству в организации образования на местах оказали земства. Вообще свежесозданные органы местного самоуправления смогли аккумулировать в себе большое количество пассионарных людей, по тем или иным причинам не сумевших пробиться в столицу и зависших в провинции. Российская провинция во все времена была местом весьма унылым, и именно земства создали такую себе отдушину, в которою можно было направить кипучую энергию по улучшению мира вокруг.

Во многих губерниях были утверждены дополнительные налоговые сборы «на школы», начали открываться педагогические училища, прямо на местах кующие кадры для будущих школ. Качество преподавания в таких заведениях зачастую оставляло желать лучшего, поскольку учились там те же крестьянские дети, но это было все равно лучше чем ничего.

На практике выглядело это так — ребенок в 10–12 лет заканчивал двуклассную начальную школу у себя в селе, после чего особо отличившихся приглашали продолжить обучение в «старшей школе» в уездном городе. Еще два года обучения — одновременно с учебой такие 12–14 летние дети работали помощниками учителей у ребят помладше — и дети получали «полное начальное» образование, дававшее возможность продолжить свое обучение дальше.

После окончания 4 классов школы можно было поступить уже в местное педагогическое училище и там еще за 2 года получить «профессию», после чего отправиться обратно в деревню с дипломом учителя и 14-ым гражданским чином. Не слишком завидная карьера для какого-нибудь столичного франта, но по деревенским меркам учитель считался уважаемым человеком и большим авторитетом. Чаще всего община его буквально содержала, обеспечивая продуктами питания и дровами для отопления, а 100 рублей годового жалования были вполне себе значительным поводом считаться на селе завидным женихом, за которого готовы были пойти самые красивые девушки.

Во-вторых, огромное содействие развитию начального образования оказывал новый патриарх. Я так до конца и не понял, искренен ли был Филарет в своем стремлении охватить церковно-приходскими школами как можно больше приходов или просто отрабатывал наши с ним договоренности, однако под крылом РПЦ продолжало оставаться около трети всех начальных школ и показатель этот падал гораздо медленнее, нежели можно было предположить изначально.

Вообще церковники за прошедшие двадцать лет провели масштабную работу над ошибками, резко повысили уровень преподавания у себя в семинариях и духовных училищах, что одновременно позволило использовать священников и в качестве учителей. Ведь, понятное дело, поп, запомнивший все необходимые требы наизусть, а сам читающий кое-как по слогам и считающий на пальцах научить детей фактически ничему не может.

В-третьих, значимым драйвером повышения образования в стране стала призывная армия. Кроме того, что грамотные призывники банально меньше служили — не слабый такой стимул сэкономить пару лет жизни походив в школу — на задачу ликвидации безграмотности работали и открытые прямо в частях полковые учебные классы. Понятно опять же, что из офицеров учителя получились не шибко качественные, да и учить 17–18 летних лбов в принципе гораздо сложнее нежели 10–12 летних детей, однако кое-какие знания в головы солдат в таких школах вбивать получалось. В основном конечно тем, кто и сам хотел учиться.

На выходе же больше половины неграмотных призывников — без учета нацменов, они вообще проходили по отдельной статье — при увольнении из рядов могли похвастаться умением хотя бы читать, а четверть — еще и худо-бедно писать.

Ну а в-четвертых, и это мне казалось самым важным, произошел глобальный сдвиг понимания необходимости образования в обществе. Слишком много стало вокруг появляться технических новинок, слишком часто умение читать и писать стало определять будущее человека, она перестало быть «барской блажью» и стало насущной необходимостью. Когда на твоих глазах соседские дети после школы пробиваются наверх, получают профессии учителей, фельдшеров, агрономов, техников и механизаторов, а твои продолжают копаться к грязи, поневоле начинаешь задумываться.

Мы начали активно работать над развитием начального образования в империи в начале 1820-х, получается, что сейчас в учителя пошли те дети, которые уже во время взросления видели вокруг себя образовательный бум.

— Господа! — Дождавшись пока преподаватели займут свои места в подготовленной для встречи аудитории, я обратился к тем, кто в ближайшие годы будет обучать студентов в Саратовском Императорском университете, — давайте сделаем небольшой финт ушами и обойдемся без стандартных протокольных речей, которые никогда никому не приносили пользы. Давайте поговорим о насущных проблемах российского образования. Возможно у вас ест вопросы. Возможно есть проблемы, которые вы хотели бы обсудить. Пожелания? Жалобы? Предложения?

Сама постановка вопроса из уст императора явно обескуражила многих собравшихся, однако постепенно мне удалось их расшевелить и вывести на какой-то конструктивный диалог.

— Ваше императорское величество, — подобно прилежному ученику поднял руку молодой мужчина лет тридцати на вид и дождавшись моего кивка поднялся и задал вопрос. — Меня зовут Петров Николай Александрович, преподаватель математики. Интересует вопрос повышения жалования преподавателям в университете. Нам обещали 480 рублей годового жалования, что по меркам Саратова достаточно прилично, но, если посмотреть на столичные университеты, но такие заработки позволяют преподавателям воистину только-только выживать. Особенно если нет своего житья и его приходится снимать. До этого я имел счастье трудиться в Московском университете и для жизни в Первопрестольной остававшихся после уплаты аренды двухсот рублей годового жалования для жизни в дорогом городе решительно не хватает.

— Действительно, жалование преподавателей университетов сейчас не слишком велико, — кивнул я, принимая подачу, — однако если обратиться к университетскому уставу, который в ученой среде подвергается такой масштабной критике, то можно заметить, что он дает учебным заведениям изрядные возможности по зарабатыванию дополнительных денег. В первую очередь за счет привлечения большего количества самокоштных студентов. Для того мы и расширяем структуру начального и среднего образования, чтобы впоследствии эти люди шли в университеты и позволяли выплачивать вам, господа, дополнительные премии.