Николай Гумилев в воспоминаниях современников - Страница 58

6 ...его влекла туда встреча с Д. Речь едет о Елизавете Дмитриевой, в замужестве Васильевой, но более известной под одним из ее псевдонимов Черубина де Габриак. Толстой здесь опять напутал: его не могла туда влечь "встреча с Д", так как в Коктебель к Волошину он поехал вместе с нею. В письме к Волошину, написанном в мае 1909 г., он сообщает: "В Коктебель я думал выехать числа 27-го, вряд ли раньше, может быть позже". Гумилев с Дмитриевой, по хорошо документированной датировке Бакстера и Греем, приехали в Коктебель 30 мая 1909 г., уехал же он в начале июля. По дороге в Коктебель 26 мая Гумилев уже был в Москве и пытался встретиться с Брюсовым. Сохранилось письмо последнего с выражением сожаления о том, что Гумилеву не удалось застать Брюсова дома.

7 "Капитаны" - были напечатаны в первом номере "Аполлона", вышедшем 25 октября 1909 г.

8 Здесь же он вызвал В. на дуэль. Дуэль состоялась в начале двадцатых чисел ноября. О Гумилеве и Черубине см. в настоящем издании воспоминания Гюнтера и Волошина.

9 Шервашидзе Александр Константинович, князь (1872-?) - театральный художник, сотрудник "Аполлона".

10 Зноско-Боровский Евгений Александрович (1884-1954) - секретарь редакции "Аполлона" - драматург, критик, театровед, шахматист. Умер в эмиграции. О Гумилеве он написал несколько рецензий, печатавшихся в "Литературных и популярно-научных приложениях "Нивы". В рецензии на "Колчан" (ЛиПНПН, № 7, 1916, стр. 456-458) он писал: "Красною нитью проходит по всей этой книге отрицательное отношение к неясному, расплывчатому приятию мира, к нечеткой, приблизительной фиксации мысли и образа, ко всему недоговоренному и подразумеваемому. Слово, до конца верное определяемому им понятию, правдивая, вплоть до прозаизма подлинность рисунка - вот что хотят провести в современную поэзию акмеисты и адамисты. Многое в этом кредо имеет хорошее, ясное, светлое будущее. Молодая поэзия наша - в громадном количестве своих представителей - действительно заблудилась на туманных дорогах всяких нездоровых западнических течений, и вернуть ее на ясный, солнечный, трезвый путь - более чем желательно. Но нельзя даже во имя художественной правды так явно пренебрегать заветами старой лирики, как это делают подчас акмеисты, сознательно равнодушные к музыкальной стороне своих произведений, вплоть до употребления некрасивых, грубо-прозаических слов, неправильных ударений, нарочитых пересеканий ритма и т. д. Все эти недочеты, впрочем, у автора "Колчана" почти отсутствуют, во всяком случае, по отношении внешности. Его холодный, умный стих строго отчеканен, хотя чаще вне музыки и чувства, вне творческих бездн и фетовских высот. Н. Гумилев прежде всего рассудочен и уравновешен, в творчестве его философ всегда берет верх над лириком, почти не оставляя последнему места. Стихи его тем не менее несомненно интересны и широкой культурностью мысли скорее европейского, чем славянского склада, и красивой четкостью отделки".

11 Кузмин Михаил Алексеевич (1875-1936) - поэт. Тема взаимоотношений Гумилева и Кузмина - одна из важнейших для истории поэзии серебряного века остается слабо изученной. Гумилев посвятил Кузмину стихотворение "В библиотеке", вошедшее в книгу "Жемчуга". Как критик Гумилев писал о Кузмине часто: в статье "Жизнь стиха"; упоминает его имя в рецензии на альманах "Смерть"; в статье "Поэзия в "Весах"; в отзыве на книгу "Стихотворения" рано умершего Ю.Сидорова. В рецензии на "Антологию" книгоиздательства "Мусагет" Гумилев называет некоторые стихотворения Кузмина "классически безупречными". В 1912 г. он пишет рецензию на вторую книгу стихов Кузмина "Осенние озера", и года за два до того (также в "Аполлоне") - заметку о прозе Кузмина. Помимо того, имя Кузмина встречается и в других рецензиях Гумилева: на книги Вс. Курдюмова, Г. Иванова, А. Короны, на французскую антологию русской поэзии и др. Четыре письма Гумилева Кузмину были опубликованы в кн.: Н. С. Гумилев, "Неизданные стихи и письма". Париж, 1980. В кн. под ред. Баскера и Греем "Неизданное и несобранное" перепечатана из приложения "Нивы" рецензия на "Осенние озера", подписанная инициалами Н.Г. Редакторы этой книги считают, что эта рецензия написана Гумилевым. В вышедших в Вене "Гумилевских чтениях" (1984) опубликована некогда печатавшаяся в газете "Речь" (22 мая 1908) рецензия Гумилева на "Осенние озера" Кузмина.

Кузмин также неоднократно писал о Гумилеве, далеко не всегда доброжелательно. Например, в рецензии на "Чужое небо" он пишет: "Нам кажется, что эта третья книга (на самом деле это была четвертая книга - В. К.) не составляет собою книги, как "Жемчуга" того же автора. Это зависит не от небольшого ее объема... а от недостаточной выраженности перемен и эволюций, совершающихся с поэтом. Если бы он оставался таким же, как в "Жемчугах", объединив случайно написанные стихотворения в небольшую книгу, никто бы не мог задаваться вопросом о том, достаточно ли характеристична эта книга, которая определялась бы первой, достаточно выраженной, но дело в том, что в книге "Чужое небо" Гумилев от "Жемчугов" отошел, но ни к чему определенному еще не пришел. Он "пуст" - вот все, что можно про него сказать, хотя уже намечаются черты, по которым можно гадать, какою будет его следующая книга, более определенная, нежели изданная "Аполлоном". Большая свобода формы, более прочувствованная лирика, стремление к большой простоте, освобождение от романтического эстетизма. При сохранении всей крепости стиха и выдержанности форм нам кажутся показателями очень симптоматическими не только для одного Гумилева... Кажется, и от Гумилева, судя по "Чужому небу", можно ожидать его "Зеркала теней", которое удивит, пленит и разочарует поклонников бывшего его экзотизма. Что он при всех своих переменах не утратит заостренной и крепкой формы, порукой почти все пьесы нового сборника" ("Лит. и популярно-научные приложения "Нивы", январь 1913, стр. 161-162).

Упоминание имени Гумилева имеется в дневнике Кузмина, который все еще не опубликован, кроме некоторых фрагментов, появившихся в "Литературном наследстве", т. 92. Например, в записи от 4 апреля 1911 г. читаем: "Были Гумилевы, Толстые, Аничков, Верховский, Чулков, Мандельштам. Читали много. Николай Степанович остался у нас ночевать". Имеется также сведение о поездке Гумилева с Кузминым в Киев в конце ноября или в начале декабря, сразу после дуэли, о которой говорит в настоящем очерке А. Н. Толстой. Гумилев и Кузмин останавливались у Экстеров. В апреле 1911 г. Кузмин приезжал в Царское Село к Гумилеву. Кузмин привез с собой поэта Всеволода Князева - познакомить с Гумилевыми. Еще одна информация, касающаяся взаимоотношений двух поэтов: 29 сентября 1920 г. в Доме Искусств состоялось чествование М. А. Кузмина. Сначала приветствие от Союза поэтов произнес Блок. Затем от коллегии редакторов издательства "Всемирная литература" взял слово Гумилев. Содержание его речи до нас не дошло.

О взаимоотношениях двух поэтов некоторые сведения содержатся в "Записках об Анне Ахматовой" Лидии Чуковской. "Одни делают всю жизнь только плохое, - записывает Чуковская слова Ахматовой, - а говорят о них все хорошо. В памяти людей они сохраняются как добрые. Например, Кузмин никому ничего хорошего не сделал. А о нем все вспоминают с любовью". В другом месте в тех же "Записках": "У нас, у Коли, например, все было всерьез, а в руках Кузмина все превращалось в игрушки... С Колей он дружил только вначале, а потом они быстро разошлись. Кузмин был человек очень дурной, недоброжелательный, злопамятный. Коля написал рецензию на "Осенние озера", в которой назвал стихи Кузмина "будуарной поэзией". И показал, прежде чем напечатать, Кузмину. Тот попросил слово "будуарная" заменить словом "салонная" и никогда во всю жизнь не прощал Коле этой рецензии" ("Записки об Анне Ахматовой", т. 1, Париж, 1976, стр. 150).

Противоположное мнение об этих взаимоотношениях находим в воспоминаниях В. Петрова о Кузмине: "Впрочем, литературные разногласия, пишет искусствовед Петров, - не всегда переносились на личные взаимоотношения поэтов. Гумилев сердечно любил Кузмина как человека и, мне кажется, разглядел в нем нечто очень существенное и характерное. У Гумилева была теория, согласно которой у каждого человека есть свой истинный возраст, независимо от паспортного и не изменяющийся с годами. Про себя Гумилев говорил, что ему вечно тринадцать лет. А Мишеньке (т. е. Кузмину) - три. Я помню, - рассказывал Гумилев, - как вдумчиво и серьезно рассуждал Кузмин с моими тетками про малиновое варенье. Большие мальчики или тем более взрослые так уже не могу разговаривать о сладком - с такой непосредственностью и всепоглощающим увлечением".