Николай Гоголь - Страница 22

В мае месяце на Санкт-Петербург накатила волна жары. Огромные белые облака возлетели высоко в небо. Горожане устремились уехать в свои загородные дома, расположенные в зеленой зоне Царского Села, Павловска, Красного села, Гатчины в непосредственной близости от столицы. Неожиданно пришла весть о том, что в город приехали Пушкин и его молодая супруга, которые сняли номера в гостинице «Демута». Стало известно также, что через несколько дней они уезжают из Санкт-Петербурга в Царское Село, где они будут снимать дом у Китаевых. Гоголю было крайне необходимо увидеться с ними до их отъезда. В этих целях Плетнев организовал у себя званый вечер в честь поэта. Душой вечера была их общая знакомая Александра Осиповна Россет, которая также с симпатией относилась к Гоголю. Эта маленькая двадцатидвухлетняя красивая жизнерадостная брюнетка, дочь французского эмигранта, являлась придворной фрейлиной императрицы. Увлеченная искусством, поэзией и политикой, с пылким взглядом и живой речью, она воспламеняла и молодых, и пожилых, с ней считались лучшие умы России, принимая ее в свое общество, пользуясь ее влиянием при дворе в своих интересах. В. А. Жуковский шутя называл ее «небесным чертенком». Поговаривали, что наследный князь Михаил Павлович и сам император Николай I не были равнодушны к ее очарованию. Несмотря на то что она была в этот вечер во всем своем великолепии, Гоголь едва замечал ее. Он также не обращал внимания на очень красивую, несколько равнодушную и очень юную супругу Пушкина – Наталью Николаевну. Зато он не сводил взгляда с небольшого человека со смуглым лицом, утолщенной нижней губой, искрящимися умными глазами и светло-шатеновыми бакенбардами на щеках. Пушкин был одет во фрак с широким галстуком, концы которого свисали на белую рубашку. В руках он держал бокал. В тех самых руках, которые создали «Евгения Онегина»!

Плетнев представил двух молодых людей друг другу. Пушкин с самого начала выглядел дружелюбно. «Как Пушкин добр, он занимается приручением строптивого хохла», – писала Александра Осиповна Россет в своем дневнике. И еще: «Я заметила, что он весь светился, когда Пушкин ему что-то говорил». Конечно же, Пушкин и Гоголь не имели возможности откровенно поговорить друг с другом на этой светской вечеринке. Они лишь обменялись накоротке несколькими банальными словами, выразив пожелание непременно увидеться, обменялись улыбками и рукопожатиями… Гоголь возвратился к себе вдохновленный. Наконец-то он познал блаженство. Такие значительные фигуры, как В. А. Жуковский и А. С. Пушкин, приняли его в круг своих друзей. А что же будет, когда он опубликует «Вечера на хуторе близ Диканьки»?

Наступило лето, город опустел. В это время в Санкт-Петербурге участились случаи заболевания холерой. В районах, где проживал простой люд, часто умирали. То там, то здесь возникали стихийные сходки мужчин и женщин, которые выкрикивали угрозы в адрес докторов и аптекарей, якобы отравляющих народ. На улицах города патрулировали жандармы. Для острастки были арестованы несколько бунтовщиков. На рынках почти не было продуктов. Съестные запасы казались подозрительными. «Обыкновенный и самый действительный способ лечения состоит в том, что больному дают как можно побольше пить теплого молока, и чем оно горячее, тем лучше. Кроме того, многие вылечиваются, принимая белок яйца с прованским маслом. Над некоторыми же, особливо имеющими крепкое сложение и хороший желудок (следовательно, это полезно для многих сурового сложения крестьян), оказывает очень хорошее действие ложка воды с солью».[59]

Двор на долгое время обосновался в Царском Селе. Был отдан приказ оградить Санкт-Петербург санитарным кордоном с тем, чтобы ни один человек не мог ни въехать, ни выехать из города. К счастью, друзья Гоголя выхлопотали для него место наставника в доме княжны А. И. Васильчиковой в Павловске. Он поспешно съехал туда, поскольку столица была наполовину преобразована в санитарный лагерь.

Павловск, одно из облюбованных знатными петербуржцами мест, находился в двух верстах от императорской резиденции Царского Села. Там же остановились А. С. Пушкин, В. А. Жуковский и А. О. Россет. Дом княжны Васильчиковой кишел от домочадцев, приглашенных и прихлебателей. Естественно, что там же собралась группка маленьких старушек-приживалок, которые годами праздно обитали в этом доме. Все эти многочисленные приживалки пользовались покровительством их благодетельницы, жили в этом доме, там же и столовались. Вероятно, знатность семьи определялась и количеством прилипал, которых она содержала при себе.

Каждое утро Гоголь пытался обучать чтению долговязого и слабоумного ребенка – сына княжны. Держа его на коленях, он показывал ему пальцем картинки, нарисованные в книге, и говорил: «Вот это, Васенька, барашек – бе…е…е, а вот это корова – му…у…му…у, а вот это собачка – гау…ау…ау…».[60]

Васенька прилежно повторял за ним все подряд. И Гоголь терпеливо начинал все сначала. Закончив уроки, он тут же принимался за свои рукописи.

Иногда он также заходил к одной из приживалок княжны Васильчиковой, старушке Александре Степановне. В комнатке с низким потолком, мебелированной диваном и несколькими креслами, круглым столом, укрытым красной хлопчатой скатертью, под большим зеленным абажуром, восседали вокруг Александры Степановны ее подружки, такие же пожилые, как и она сама, морщинистые, сгорбленные, они постоянно были заняты вязанием чулок. Старушки приглашали Гоголя почитать им то, что он сочинил. В один из вечеров он, как обычно, занял свое место перед публикой и приготовился к чтению. В это время в комнату вошел племянник княжны молодой граф В. А. Соллогуб и попросил разрешения поприсутствовать. Молодой человек, одетый в форменный сюртук студента университета Дерпта, приосанился и несколько свысока заметил, что и сам пишет стихи, и интересуется русской словесностью:

«Я развалился в кресле и стал его слушать; старушки опять зашевелили своими спицами. С первых слов я отделился от спинки своего кресла, очарованный и пристыженный, слушал жадно; несколько раз порывался я его остановить, сказать ему, до чего он поразил меня, но он холодно вскидывал на меня глазами и неуклонно продолжал свое чтение. Читал он про украинскую ночь: „Знаете ли вы украинскую ночь? Нет, вы не знаете украинской ночи!..“ Он придавал читаемому особый колорит своим спокойствием, своим произношением, неуловимыми оттенками насмешливости и комизма, дрожавшими в его голосе и быстро пробегавшими по его оригинальному остроносому лицу, в то время как серые маленькие его глаза добродушно улыбались и он всегда встряхивал ниспадавшими ему на лоб волосами… И вдруг он воскликнул: „Да гопак не так танцуется!..“ Приживалки же, сочтя, что чтец действительно обращается к ним, в свою очередь всполошились: „Отчего не так?“ Гоголь улыбнулся и продолжил чтение монолога пьяного мужика. Признаюсь откровенно, я был поражен, уничтожен. Когда он кончил, я бросился ему на шею и заплакал. Молодого этого человека звали Николай Васильевич Гоголь».

С таким же успехом Гоголь читал отрывки из своих рассказов и у Александры Осиповны Россет. «Он мне казался нескладным, застенчивым и грустным», – отмечала она в своем дневнике. Между тем сам он был покорен грацией этой молодой особы, ее миловидностью и непосредственностью. Она, по его представлению, в отличие от других представительниц ее пола, не была какой-то озабоченной и суетной. Перед ней он мог говорить все и без всякого опасения.

Он уже чувствовал, что влюбляется в нее. Нет, конечно, не в физическом смысле. Какой ужас! Только сердцем и только душой… К тому же она в скором времени должна была выйти замуж за молодого дипломата Н. М. Смирнова. Император уже дал им свое благословение. Смирнов был богат, но интеллектом не отличался. А. С. Пушкин, со своей стороны, рассматривал заключение этого брака как простое проявление глупости. Не питал ли он также нежных чувств к госпоже фрейлин императрицы?