Никогда не взрослей! - Страница 1

© Дмитрий Гринберг, 2018

ISBN 978-5-4493-4249-2 (т. 1)

ISBN 978-5-4493-4250-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я начну свой рассказ с того, что я повзрослел. Да-да, именно повзрослел. Мне сейчас двадцать восемь лет и меня пугает, что ждет меня впереди. Я не хочу, чтобы это заканчивалось. Это не должно закончиться. Понимаете, дело в том, что я насмотрелся фильмов, где главные герои не умирают и не стареют. Может быть, у них и обычная жизнь, но хотя бы день выдается таким, из-за которого стоит снять целый фильм. Но у меня такого дня не было. Были плохие дни, да. Но разве о таких днях стоит снимать фильмы? Нет, я лично хочу, чтобы фильм был красочным, чтобы он запомнился зрителям, и они захотели прожить такую же жизнь, как и я.

Я писатель. Да-да, именно писатель. Но меня еще не издавали. Никто не верит мне, что я пишу достойные вещи — это я о друзьях, которых почти не осталось. Со временем все они начинают думать, что они особенные, и что ты им что-то должен. Только я им ничего не должен, как впрочем, и они мне. Все дело в том, что я могу их выслушать, и даже могу это сделать с удовольствием, в отличие от них. Это меня и задевает. Я — честный человек. Но почему-то мое слово ставят под сомнение, хотя они знают, что я не вру, а врут обычно они… Наверно, им так проще жить — не придавая мне вес.

Я всю жизнь прожил здесь, в Чикаго. Наша улица была довольно тихой, если не считать бара, который находился на углу улицы. Как и полагается, все мои друзья живут неподалеку. Например, Джон до сих пор живет в Питсбурге, через две дороги от меня. Мы с ним дружим с тринадцати лет. С моих тринадцати, потому что Джон на два года старше меня. Он плотник. Он начал заниматься этим еще в том возрасте, когда мы все играли в бейсбол и ни о чем путевом не думали. Джон первый из нас, кто повзрослел. Есть еще Фрэнк, он никакой. Когда человека до тридцати лет содержат родители — он вырастает никаким. Я сам некоторое время сижу без работы, но до этого я работал в газете. Мне чертовски нравится писать. Я бы писал, даже если бы мне за это ничего не платили. Когда я говорю, я не такой умный, как здесь, на страницах. Может, это меня и привлекает? Но, тем не менее… Хотя, ладно, о себе много говорить — чертовски некрасиво.

Джону уже тридцатник, а он собирался к этому возрасту стать миллиардером. Даже представить не могу, как его напрягает тот факт, что он и на велосипед себе не заработал.

Даже представить себе трудно, я вижу улицу, которую видел в детстве. Она точно такая же, и в то же время совсем другая. Ее словно перекрасили и все в ней поменяли местами, хотя не хватает всего пару деревьев, которые сгнили от старости. Они еще в детстве были сухими, а потом и вовсе рухнули. Теперь я стараюсь не смотреть на место, где они стояли. И эти мысли я могу выплеснуть только здесь, потому что мои друзья меня не поймут. Это плохо иметь таких друзей. Хотя, мне кажется, настало такое время, когда друзья тебя перестают понимать. Это проблема современного мира — все стали слишком индивидуальны.

Сейчас я, словно в детстве, сидел и ел чипсы с колой, которые так люблю, но теперь мне нужно следить за весом. Мой подкожный слой жира не так быстро сжигается, как раньше, и у меня практически диета. Я радую себя красивыми картинками, где изображены пицца, молочный коктейль, гамбургер. Я поедаю их глазами. За эти двадцать восемь лет я многое успел в плане еды, хотя, это не важно. Все когда-нибудь станут такими, как я. Они будут смотреть в зеркало каждый день, и думать, соответствуют ли они каким-то эталонам красоты. Как далеко они ушли, или насколько приблизились? Все мы хотим быть похожими на кого-то. Хоть чем-то, хоть как-то. Иначе мир не двигался бы вперед — мы должны превосходить тех, кто был до нас. Сегодня мне надо сходить на Уолл-Стрит и купить хлеба. Мне этого делать не хочется, потому что на улице чертовски жарко. Да-да. Я не люблю эту жару. Не люблю потеть, и не люблю машины, которые вечно поворачивают и норовят тебя сбить. Я откладываю свое излияние души на некоторое время. Мне надо выйти из дому, пока солнце еще на так сильно нагрело воздух. Продолжу, когда вернусь.

Кажется, меня не было сорок минут, но вот я здесь, и такое ощущение, будто я никуда не уходил. Мне пришлось стоять в очереди за людьми, которые явно не думают о своем здоровье. Они накупили столько вредных продуктов, что не удивлюсь, если их в скором времени сразит какая-нибудь болезнь. Кассир пожелала мне приятного дня. И я честно скажу, мне приятно. Она еще напевала такую дурацкую песенку, знаете, забывайте забывших вас, забывайте забывших вас. Глупая песня. Но сегодня было, скорее, исключение, обычно она такой доброй не бывает. По правде говоря, я был в нее влюблен уже давно, и для меня плохо она никогда не выглядела, разве что когда была без меня. Одна. Ну, или с каким-нибудь болваном. Да, я иногда говорил про себя, когда было особенно плохо, когда она меня вовсе не замечала, я говорил: ты ведь будешь чувствовать то, что чувствую я. Мне тебя жаль… И тогда мне становилось легче. Это очень плохо. Я всегда думаю об этом. Но и это присуще всем влюбленным. Вообще, я никогда, никогда не врал. Я всегда желал ей в ответ приятного дня, хоть понимал — она будет ненавидеть всех людей уже через час. Но это ее работа. Она выбрала свой ад сама. Ад? — спросите вы. Да, именно ад. Ибо слишком много людей — это всегда ад.

В каком-то смысле я живу в раю. У меня собственная квартира и я один. Последние пару лет я один всегда, и это уже мало напоминает рай. Я поневоле сам начинаю искать встречи с ними. Мне нужно, чтобы меня увидели, услышали, чтобы поняли, в конце концов… Всем нужно, чтобы их поняли. Если тебя не понимают, получается, ты зря живешь на этой планете. Но каждый уверен в своей исключительной роли, с которой он пришел в этот мир.

Наверно, я дождусь вечера и выйду на прогулку подышать свежим воздухом в парке. День я закончу просмотром какого-нибудь фильма — выберу что-нибудь постарее, где самую сильную любовь поначалу не замечают и противятся ей. Точно, как у меня. А сейчас мне надо сделать себе завтрак, потому что уже половина двенадцатого, а я все еще не завтракал.

Однажды наступил один особый день 1982 года, мы с Фрэнки гуляли недалеко от города возле старого заброшенного депо, о котором давно всеми было забыто. Подул сильный ветер, и поднялась страшная пыль, я успел закрыть лицо руками, но Фрэнки не заметил надвигающейся стены из пыли и она забрала его к себе в плен. Когда эта стена унеслась, он начал чихать и кашлять. Он протер глаза, и мы пошли дальше. На его черной футболке остались следы мелкой пыли, которая падала на землю. Он покашливал еще некоторое время, но мы подошли к небольшому ручью и уселись возле него.

— Слушай, Рэй, — сказал Фрэнк, — зачем мы сюда пришли? Ты же знаешь, мои родители не любят, когда меня долго нет дома.

— Брось Фрэнки… Мы что-то найдем здесь. Ты ведь хочешь здесь что-то найти, верно?

— А что можно здесь найти, кроме пыли?

— Что-то очень интересное. То, что не хотят, чтобы его увидели.

— Почему ты так уверен, Рэй?

— Я чувствую это.

Я встал, и начал было идти, но Фрэнки меня остановил.

— Подожди, — сказал он, — я отхлебну немного воды.

Я снова сел и стал ждать, пока Фрэнки напьется.

— Черт! Она совсем холодная. Мои зубы! Черт!

— Я знаю, что она холодная, — сказал я, — а зубы твои болят, потому что в них слишком много дырок. Сколько шоколадок ты сегодня слопал?