Никогда не смотри через левое плечо - Страница 7

– Очнись, – скомандовала она. – Не время для молитв, работать пора.

Элен нехотя открыла глаза, грустно подумав о том, что до вечера еще уйма времени, и работать, действительно, нужно.

– Наверху уже ставят мебель, – продолжала Анна, – хозяева решили пока пользоваться старой. Сказали, потом заменят. Так вот, нужно просмотреть все шкафчики для ванных комнат и выкинуть все, что там осталось. Если найдешь где шампуни или мыло – все можешь забрать. Я сегодня поеду по магазинам. Да, и вымой шкафчики-то.

Элен покорно поднялась наверх.

Первые два шкафчика оказались пусты, она просто протерла их блестящую белую поверхность и почистила зеркало. Зато в третьем оказалась уйма пузырьков с лекарствами. Она принялась рассматривать этикетки, как вдруг знакомый уже голос приказал:

– Забери это с собой.

В этот момент она держала прозрачную коробочку с каким-то средством, название которого ей ни о чем не говорило. Но она послушно сунула лекарство в карман фартука. До самого обеда невидимка больше не тревожил ее. Зато потом его приказания посыпались одно за другим. Он велел ей украсть большой молоток из кучи инструментов, валяющихся в углу библиотеки, и отнести его в свою комнату. Затем заставил вытащить из бара роскошную бутылку дорогого джина.

Элен отличалась кристальной честностью, но выполняя поручения голоса, совсем не чувствовала угрызений совести. Хрустальную бутылку она припрятала в шкафу, где висели ее наряды. Заодно сняла с вешалки и разложила на постели свое единственное шелковое платье бирюзового цвета, которое надевала всего лишь один раз, когда пришла наниматься на работу в этот дом.

К такому платью подошли бы украшения, но у нее только и было что шкатулка с какими-то побрякушками, завещанная госпожой Елизаветой. Она до сих пор ни разу даже не заглянула в нее. Шкатулка стояла на подзеркальнике рядом с головными щетками и флакончиком одеколона. На ее крышке переливалась перламутровая инкрустация с летящими журавлями.

Изнутри шкатулка была выложена красным бархатом и разделена на три отделения. В первом лежало ожерелье из коралловых бусин, совсем белых и мелких у застежки, постепенно переходящих в более крупные и насыщенные по цвету. В самом центре находились три больших ярко-красных бусины. Нечего было и думать, чтобы надеть кораллы к бирюзовому платью. Во втором отделении лежал широкий серебряный браслет, весь в завитках, украшенных кусочками бирюзы.

Элен тронула браслет указательным пальцем, но тут же отдернула руку – ее ударило током, да так, что проскочила голубоватая искра.

«Он не хочет, чтобы я его надевала сегодня, – по привычке подумала Элен. – Что ж, нет так нет». И она потянулась к золотому перстню с черным камнем. В завещании этот перстень был назван траурным. Круглый одинокий камень, вправленный в золото, изящная золотая веточка льнула к его поверхности. Горничная примерила кольцо, удивляясь, что размер подошёл тоненькому безымянному пальцу, и решила обновить его этим же вечером. Но если нельзя подобрать украшение к наряду, то можно наряд подобрать к украшению. Элен решительно вернула бирюзовое платье в шкаф, а на смену ему достала простое черное.

Когда в назначенный час раздался стук в дверь, все уже было готово. Комната освещалась лишь тремя свечами в медном подсвечнике. На столике, накрытом черной шелковой шалью, оставшейся от матери, стояла хрустальная бутылка с драгоценным джином, на тарелке желтел нарезанный лимон, а в плошке сверкали жирными боками черные маслины. Две круглые рюмки на низких ножках были уже наполнены. В одну из них Элен собственноручно всыпала растертую таблетку из пластиковой коробочки. Она не могла сказать, для чего это сделала, с самого утра ею двигала чужая воля. Но одно горничная знала твердо – «так нужно», не вдаваясь в подробности для чего, просто нужно и все. В глубине души она подозревала, что это некое любовное лекарство, которое заставит Берти пылать еще сильнее, потому что на свои собственные прелести она не очень рассчитывала.

– Открыто!

Берти застыл на пороге, во все глаза уставившись на Элен. В тусклом желтом освещении как нимб сверкали золотом ее волосы, оттеняемые черным платьем. Черный стол и комната, освещенная лишь тремя свечами, придавали траурную нотку их первому свиданию. Но маляр слышал, что у женщин бывают разные фантазии. У этой, как видно, фантазии были чисто кладбищенские, но не отказываться же от плотских утех только потому, что дама попалась со странностями. Поэтому он решительно шагнул в комнату и попытался заключить в объятия странную деву.

Элен вывернулась из-под его руки и произнесла мелодичным голосом:

– Сначала нужно выпить. А потом будет долгая-долгая ночь, полная неги и любви.

Фразу о «неге и любви» она вычитала в одном из любовных романов, которыми очень увлекалась в последнее время. Она протянула кавалеру рюмку.

Берти одним махом проглотил содержимое и закусил маслиной.

– Ну и джин, – удивился он, – забористый. И как его только богачи пьют?

Он попытался встать со стула, чтобы тотчас же доказать девице свою любовь, но ноги почему-то не держали, и перед глазами стоял туман – пламя свечей расплывалось желтыми пятнами с двумя острыми лучиками на каждом. А потом и лучики погасли. Берти сполз на ковровое покрытие и сразу же захрапел, вытянувшись во весь свой могучий рост. Испуганная Элен участливо склонилась над ним, но в ответ услышала храп, что возмутило ее до глубины души. Она несколько раз пнула его носком черной туфельки, злорадно представляя, какие синяки он обнаружит наутро, и проронила:

– Ах ты, черт. Спит ведь.

Горничная уже забыла, как ведомая неизвестной силой, сама же насыпала таинственный порошок в питье. Да полно, она ли это была? Сказать по правде, она даже не помнила, откуда в комнате взялся джин и все прочее, хотя не испытывала и удивления. Реальность словно вымывалась из ее сознания, а каждое новое событие не задерживалось в памяти, проходя перед глазами и исчезая без следа. Такова была цена приобретенной свободы. Ее болезнь сдерживал лишь один стержень – забота о вещах. И теперь, сокрушив эту единственную преграду, болезнь завоевывала ее сознание, сметая на своем пути все, что составляет основу человеческой личности.

– Все хорошо, – прозвучал в комнате знакомый бархатный голос. – А теперь возьми то, что лежит под кроватью.

Элен послушно опустилась на колени и достала большой молоток.

– Убей его! – скомандовал голос.

– Не умею, – ответила Элен.

– Просто подойди ближе и ударь в висок.

Горничная послушно взмахнула молотком. Раздался глухой удар – Берти заворочался и застонал во сне.

– Сильнее! – рявкнул невидимка. – Так сильно, чтобы он стал мертвым.

Элен больше не считала удары, несчетное количество раз тяжелый молоток опускался на голову несчастного. Тело дергалось в агонии и, наконец, вытянулось и замерло. Лицо с одной стороны превратилось в кровавое месиво, но другой уцелевший синий глаз под недоуменно поднятой бровью неподвижно смотрел в потолок.

Именно оттуда, с потолка, и спустилась черная тень, похожая на огромную летучую мышь. Она обхватила неподвижное тело крыльями, словно безутешная вдова в траурном одеянии. Это было смешно, и Элен засмеялась тонким дробным смехом. И чем больше она смеялась, тем комичнее казалась ей тень, оплакивающая Берти. Наверное, она сама была бы не прочь умереть, если бы к ней вот так спустились с потолка, чтобы достойно проводить и оплакать. Тень вдруг подняла треугольную голову и внимательно посмотрела на Элен. Красноватые сверлящие глаза казались двумя фонарями в темноте комнаты. Похожий на подкову рот был приоткрыт, обнажая острые зубы, испачканные красным. И этот безобразный рот вдруг заговорил бархатным голосом, перекрывая хохот Элен:

– Усни. Ты устала.

Смех тут же оборвался. Девушка доковыляла до кровати и улеглась, свернувшись калачиком. «До чего же хорошо!» – только и успела она подумать, проваливаясь во тьму.