Ник и другие я (СИ) - Страница 2

Она заставляла себя открывать глаза – где-то далеко раздавался недовольный писк. Она открывала глаза и видела родное Убежище и зеленоглазого принца, про которого отец говорил, что он обязательно придет и защитит.

Она садилась в постели, она даже что-то говорила… И понимала, что это бред.

И опять заставляла себя открывать глаза и делать хоть что-то в ответ на становившийся все тише и тише писк, иногда переходящий в недовольное ворчание.

Но наны вновь отключали её сознание – восстановление пациента пройдет быстрее при минимизации основного энергообмена. Их наличие Яблочка не смущало.

А писк врезался в голову, причиняя почти физическую боль, заставляя действовать даже в небытие. Глядя в наглые зеленые глаза рыжего принца, она выговаривала ему:

– Помоги! Ну пожалуйста! Она же умрет без твоей помощи!

Принц в ответ хмыкнул как-то совсем не по-королевски, и Сэм замотала головой в попытке прогнать бред. Она в отчаянии прошептала, понимая, что уже давно не слышит писк:

– Что же ты… Не идешь…

Принц удивленно моргнул, странно зеленея и голодно выдавил из себя:

– …еть!..

Сэм, внезапно леденея от ужаса, поняла, что вместо принца напротив неё на полу сидит нежить и держит в руках её Яблочко.

– А ну отпустил её!!! – попыталась заорать Сэм, зажигая боевой знак на ладони, но огонек быстро потух, а наны снова погрузили её в искусственную кому.

Последнее, что запомнила умирающая от ужаса Сэм, это был голодный оскал нежити в порванной офицерской форме Содружества и его голодное, радостное: «Еееееешшшш!» – вырывавшееся из его глотки. Наверное, быть съеденной в бессознательном состоянии – это лучшее, что могло с Сэм случиться. Ведь её могли съесть и так, нежить лишена хоть какой-то эмпатии. Ей все равно, что и как есть. Лишь бы была еда. Но все же до чего нелепа была смерть в пасти оголодалой нежити! И Яблочко этого не заслужила. Наверное, именно дикая обида за Яблочко, ни в чем не виноватую, и вырвала Сэм из продолжавшегося липкого бреда – она что есть сил села в постели, готовая драться до конца, но…

Стучала где-то на чердаке ставня. Наверное, на улице опять был ветер. Надо закрепить все же ставню или отодрать окончательно – надоело!

Пыльные солнечные лучи плясали на стене, говоря, что время движется к вечеру.

Воняло чем-то кислым и в то же время сладковатым. Единственный в доме стол был щедро припорошен чем-то белым. На полу валялась пачка детской смеси, разорванная напополам. Везде: на столе, на полу, на веревках для сушки белья – были мокрые пеленки и какие-то тряпки защитного цвета. Тоже мокрые. Бутылочки, соски и все приданое, которое Сэм успела приготовить для ребенка, было вытащено из старенького комода и валялось на полу, хорошо еще не разломанное и разорванное, только очень грязное и основательно заросшее плесенью. И было тихо – привычный стук ставни не в счет. Отвратительно тихо. Так тихо, что сердце пропустило удар – Яблочко… Её Яблочко смирно спала в корзине для грязного белья, замотанная в старую армейскую майку. Сэм оставалось надеяться, что майку эту сняли не с какой-нибудь нежити, а нашли… Где-нибудь. На помойке, например. Потому что у Яблочка же пуповинный остаток еще даже не отпал, только анаэробной или гнилостной инфекции в этой глуши не хватало.

Сэм сползла с кровати, без сил падая у корзинки. Первым делом она размотала майку и с удивлением увидела, обычный, сухой, подживающий пупок.

Яблочко недовольно открыла глаза и обиженно заревела.

– Очешуеть… - только и выдавила из себя Сэм.

Пробравшаяся к ним с Яблочком в дом нежить оказалась настолько тупой, что даже есть их не стала.

Их подняли по тревоге под конец дня, когда Лин уже составлял планы на вечер, предвкушая прогулку с Ник по летнему, пропахшему пылью и спадающим зноем парку, а вместо этого… Отослать по интеру заранее составленное сообщение матери – она позаботится о беременной Ник, забросить документы, с которыми работал, в сейф, и бегом на вызов – на площадь перед отделом уже выезжала тяжелая техника и грузовики с доспехами. Рядом по коридору бежал и матерился Жердь – видимо, его планы на вечер тоже были грубо нарушены. Он еле успел поймать Энн, бывшую Круз, а теперь миссис Себастьян Диез, перед погрузкой и поцеловать на удачу, а потом под восторженный свист Арано помчался в командный центр – стражей, как правило, возили с комфортом, это техникам сейчас трястись в грузовиках, по дороге разогревая и готовя ультры к работе.

В командном центре уже был Перес, как всегда одетый с иголочки в элитный шелковый костюм, и это несмотря на температуру под тридцать в тени – лето в этом году было непривычно жарким. В портовой зоне даже Границу перенесли на полмили вглубь зоны, позволяя ледникам таять, снижая температуру в городе. Перес стоял в полумраке салона, опираясь спиной на небольшой рабочий стол, и задумчиво рассматривал тактический экран, на который как раз была выведена портовая зона – та самая, которую Ник освободила от льдов по прошлой осени. Тогда еще цунами сформировалось.

Как только ворвавшийся последним Жердь сел в свое кресло и пристегнулся шеститочечными ремнями безопасности, машина под непрекращающийся визг сирены рванула по вечерним перегруженным улицам Либорайо. Привитая за годы войны дисциплина еще не была забыта – машины послушно уступали дорогу транспорту стражей, водители знали – без причины те по улицам не гоняют.

Перес, продолжая игнорировать кресло, хоть машину и сильно заносило на крутых поворотах, развернулся к стражам:

– Недобрый вечер, господа стражи. – Руками он все же оперся на стол-консоль перед собой – идеальное равновесие у него осталось от вампирского прошлого, но мизерный шанс завалиться из-за внезапного резкого поворота все-таки был, и вечно безупречный Перес не хотел рисковать. – В портовой зоне обнаружена душеедка со своей марионеткой.

Марионеткой называли полностью послушную нежити жертву душеедок – ту или, чаще, того, к кому присосалась нежить и выпивала жизненные соки. Ученые до сих пор спорили о том, чем на самом деле питаются эти твари: банально кровью или все же мифической душой? Ник верила, что душеедки питаются жизненной силой, чем бы это ни было. Лин же помнил её тягу в постели чуть покусывать над ключицей, где проходят мощные кровеносные сосуды и главный лимфатический проток. Правда, Ник всегда уточняла, можно ли укусить? По первости, особенно в Хогуэрас, Лин недоумевал: он считал, что ключицу целуют, а не кусают. Он же не знал, что это генетическая память в Ник говорит – он понял это совсем недавно. И в любом случае Ник не виновата в своем происхождении – она всегда жила в сердце Лина не потому, что нашла там трещину, а потому что восхищала Лина своей непосредственностью и силой, своей беззащитностью и стойкостью. Он любил её, и её происхождение совсем тут ни при чем.

Перес посмотрел сочувствующе на Лина, заставляя того выпрямляться в кресле:

– Зона оцеплена Третьим и Пятым отрядами. Гражданских эвакуируют. Ваша задача – это душеедка.

«Утес» Арано не выдержал и снова присвистнул:

– Душеедка? И из-за такой ерунды подняли нас? Да там Ник даже на своем восьмом месяце беременности одной левой справится. – Он оглянулся на сидящего от него чуть сбоку Лина: – если что, это не призыв её туда отправлять. Это недоумение от того, что Третий и Пятый отряды совсем обленились.

Перес скрипнул зубами:

– Утес, ты хоть иногда вспоминаешь о дисциплине? Листопад, когда уже научишь своих держать язык за зубами?! Они скоро свои отряды получат, а их самих еще гонять и гонять.

Лин лишь процедил:

– Ясно. Будет сделано.

– И все же? Возвращаясь к душеедкам… - влез уже Жердь. – Почему мы?

Перес обвел всех взглядом, но ужаса, который он вселял в парней раньше, боявшихся насильственной вампиризации из лучших побуждений, он не дождался.

– На дело идете вы, потому что душеедку надо взять живой.