Ничья его девочка (СИ) - Страница 2

– Держи воровку! – кто-то проорал сзади. Видимо, тот мент, но его ближе не подпустили. А потом голос и вовсе стих. Правильно, к дьяволу близко подходить нельзя. Даже ментам.

Меня тут же схватили за шиворот и подняли в воздух. Но я уже ничего не слышала и не видела…. потому что ОН совсем рядом стоял, с кем-то говорил по сотовому. На красивых крупных пальцах поблескивало кольцо. А на широком запястье – диск часов. На возню в толпе даже не оборачивался, а у меня сердце так заколотилось внутри, что дышать нечем стало. Впервые так близко увидела и даже ошалела от этого. Не таким он мне представлялся. Другим. Страшным, старым, противным. Зло ведь не бывает вот такое… Оно должно выглядеть, как зло! И я напротив этого зла пышущая праведным гневом стою, говорю кто я, и оно растворяется, исчезает. А сейчас не просто страшно стало, а я вдруг уменьшилась ростом, размерами и вообще в козявку превратилась. Потому что зло имело реальные черты и оказалось намного ужаснее именно своей холодной отстраненностью. Оно излучало тяжелую ауру опасности, и от страха начинало дрожать все тело.

– Отпустите! Отпусти-те-е-е-е! Ничего я не брала! Врет он!

Изловчилась и укусила охранника за руку, тот невольно разжал пальцы, а я вперед рванула прямо к Барскому, и тут же меня снова схватили, руки за спину заломили и наклонили вниз, лицом к асфальту, удерживая заодно и за волосы. Коса расплелась, и лапы красномордого зарылись мне в космы, причиняя адскую боль. Кровь капнула вниз, и я потянула носом. Отчего-то стало стыдно, что я такая жалкая, захотелось смыться. Я передумала что-то говорить. К своим хочу. Подарки получать и ни о чем не думать. Я даже согласна, чтоб меня отхлестали линейкой.

– Отпуститеее! Сейчас же! Уродыыыы! Больнооо! – завопила так громко, что Барский все же обернулся. А я замерла. Меня глаза его ввели в ступор. Очень красивые и в то же время – страшные глаза. Волчьи. Не знаю, почему именно это сравнение пришло на ум. Они у него очень светлыми оказались, бледно-голубыми. Холодного цвета. Ледяные какие-то. Взгляд неподвижный, и, кажется, даже воздух покрывается инеем, замерзает почти невидимыми тонкими паутинами. Брови слегка на переносице сошлись, и губы сочные чуть брезгливо поджаты, седина на висках поблескивает, запуталась в темно-каштановых волосах. Не красивый, нет, но я отчего-то пошевелиться не могла и даже моргнуть.

На нем пальто стального цвета, воротник голубой рубашки идеально отутюжен, бордовый галстук контрастирует с темно-серым пиджаком. И я не знаю… не смыслю ничего ни в моде, ни в том, насколько стильно он одет. Я вообще это слово из телевизора выцепила, но я точно знаю, что шикарно, особенно вот та золотая полоска на галстуке. Так шикарно, что я бы побоялась коснуться его пальто своими грязными пальцами. Но тут же захотелось это сделать. Схватиться за него и оставить следы. Пусть корчится от гадливости. Наверное, именно тогда я и влюбилась в него… ужасно влюбилась, намертво.

– Уберите это отсюда. – и отвернулся, собираясь сесть в шикарный серебристый джип.

Это?! Он назвал меня ЭТО. Злость была столь сильной и ослепительной, что казалось, меня живьём подпалили. Слезы на глаза навернулись. Я бы не осмелилась… да, шла за ним, но не осмелилась бы сказать то, что хотела, а сейчас словно черт в меня вселился, и я заорала что есть мочи.

– Не Это! А Есения Назарова! Помните такую? На-за-ро-ва!

Темные брови нахмурились еще больше, и мощные челюсти сжались. Стало страшно втройне, даже мурашки вдоль позвоночника пробежали, и поджались пальцы на ногах. Если в природе и существует жуткий и тяжелый, как камень, взгляд, то я впервые его увидела вживую.

Где-то в подкорке мозга прозвучало его голосом «расстрелять», и послышалась автоматная очередь, я даже увидела себя, падающую на землю с красными дырками в груди. Но меня это не остановило…

– А Сергея Назарова и жену его Людмилу помните? Или память у вас такая же недолговечная, как и ваши обещания?!

Охранник отвесил мне пинка сзади и дернул за волосы еще сильнее.

– Заткнись, шваль! Хотите утоплю сучку наглую? Зубы ей повыбиваю?

Назаров спокойно осмотрел меня с ног до головы, настолько спокойно, что от этого спокойствия у меня дух захватило и дышать стало больно от страха, потом поднял такой же жутко-спокойный взгляд на охранника, словно меня здесь не было, или я какая-то грязь, не достойная даже слова:

– Не хочу. В машину ее, пусть не орет тут, и вези сам знаешь куда. Да так, чтоб журналисты не видели. Давай, быстро.

Боров красномордый потащил меня за волосы к машине, накрыв мне рот ладонью, я брыкалась и вырывалась, но против него казалась себе бесполезной и беспомощной гусеницей. Боже! Зря я это сказала! Зря! Выждать надо было, как Аська говорила, умно надо было, а не вот так. Сейчас пришибут, и все… он может. Он много лет назад смог и сейчас сможет. Закопают в лесу, и не найдет никто. В этом городе каждая тварь ему ноги целует, ковриком стелется. Дура, Сенька, ты дура. Не отомстишь ты за родителей, никогда не отомстишь. Потому что идиотки мстить не умеют, идиоток быстро убирают, и они вечно молчат.

*1 – здесь и далее слова и словосочетания, свойственные манере речи героев (прим. автора)

Страшно было всю дорогу. Два мужика по обе стороны от меня даже не шевелились и на меня вообще не смотрели. Сидят на полном морозе. Я попыталась пнуть каждого по очереди локтями, но им было совершенно по фиг и на это. Ублюдки связали мне руки сзади рукавами моей же куртки, и теперь я сидела, как псих в робе. Связали, потому что я царапалась и норовила выколоть кому-то глаз. С удовлетворением посмотрела на три ссадины на щеке борова. Так тебе и надо, урод, жаль, у меня когти не ядовитые, а то б воспалилось, но надеюсь, что достаточно грязные. Посмотрела на дорогу в лобовом стекле, и стало еще страшнее, какая-то местность с частными домами и недостроем. Все, Сенька, тут тебя и похоронят, и могилы родителей ты никогда не найдешь. Так и будешь валяться в безымянной ямке, и тебя сожрут черви. От мысли об этом что-то закопошилось в желудке и начало тошнить. Я ужасно боялась насекомых и червей в том числе.

– Куда вы меня везете, придурки? Меня искать будут. Ясно? Вашему мэру потом не поздоровится. Может, его вообще педофилом сочтут и судить будут. Вы подумайте, как это серьезно. Вы без работы останетесь, сопьетесь, будете бомжами. Отпуститееееее! Сволочииии!

Ноль эмоций. Вот же ж уроды. Я начала орать еще громче, чтоб заставить их просто меня выкинуть, но вместо этого красномордый надавил мне на щеки и засунул мне в рот мою же шапку. Лучше б молчала. Эту шапку последний раз лет сто назад стирали. Мне ее Славка подарил незадолго до своей смерти. И я нарочно ее в стирку не отдавала. Вот теперь буду жевать грязь и пыль. Это боров точно за бомжей разозлился. Мы приехали довольно быстро в какой-то недострой с двором, заваленным мусором и огромными кусками пенопласта, белые шарики разнесло по земле, и казалось, что именно здесь выпал снег. Представила себе, как он орошается моей кровью и становится красного цвета. Точно. Вот здесь они меня убьют, потом во дворике прикопают. Я мычала от страха, потом успокоилась, увидев, что машина проехала через двор и выехала на другую дорогу. Черт. Так можно и заикой стать.

Мы въехали на территорию каких-то невозможно крутых особняков, на которые и смотреть было страшно, не то что представлять себя внутри них. В таких живут обычно маньяки и замуровывают свои жертвы в стены. Да, да, да, у меня прекрасное воображение, и я хочу быть писателем. Если доживу. Но и снова мимо, джип понесся дальше и затормозил возле шашлычной на проселочной дороге. Мои следующие мысли вообще полный треш и хардкор, я их даже проговаривать вслух не стану. Меня в холодный пот бросило, и я мысленно начала вспоминать молитву, которой меня учила баба Дуся, наша уборщица. Но вспомнить так ничего и не смогла.