Ничего личного (СИ) - Страница 3

— Вставил импланты, понял свою ошибку, осваивает новую винтовку, — до Брока вдруг с оглушающей ясностью дошло, что никакие, даже самые грубые, понятные любому другому намеки с Роджерсом не пройдут. Тут нужна конкретика. И, как обычно, или в морду, или… Но не сейчас. Сейчас о Родригезе.

— Не сомневался в педагогическом таланте агента Роллинза, — вполне по-человечески хмыкнул Роджерс. — Кстати, если уж зашел об этом разговор, считаю, что самые высокие шансы у “Янкиз”.

Беседа снова свернула в безопасное русло бейсбола, и в голове у Брока сам собой сложился план.

С Роджерсом можно было только серьезно, именно в этот момент, сидя напротив него за небольшим столиком, покрытом скатертью в белую и красную клетку, Брок понял, что несерьезно ему и не надо.

Впервые в жизни “несерьезно” не устроит его самого.

***

— Рамлоу? — сфотографировав это выражение лица Роджерса, можно было заработать миллионы, но Брок не для того явился вечером субботы при полном параде к нему домой, готовясь к любому исходу своего сомнительного мероприятия: от “долго и счастливо” до “пиздец, и что теперь?”

— Ага. Впустишь? У меня к тебе серьезный разговор.

Роджерс с сомнением покосился на бутылку вина и полный пакет из ближайшего супермаркета у Брока в руках и молча распахнул дверь шире, давая пройти. Мысленно поставив галочку напротив пункта “проникнуть на личную территорию”, Брок прошел в небольшую светлую прихожую, дисциплинированно разулся и направился на кухню.

Одновременно офигевший и заинтригованный Роджерс двинулся за ним.

Что ж, он выдержал аж три минуты. Брок, откровенно говоря, планируя эту дерзкую диверсию, не рассчитывал, что удастся достать из пакета хоть что-то, не вызвав немедленного требования объяснить, что происходит. Требовать Роджерс умел и любил, проигнорировать его было бы невероятно тяжело, но Броку повезло. Трех минут с запасом хватило на то, чтобы выложить на стол: упаковку готового теста для пиццы, две банки оливок, десяток крупных томатов, фунт сыра, два фунта копченой грудинки, упаковку свежих шампиньонов и три бутылки с разными соусами. И только после этого дождаться закономерного: “Что, к черту, происходит?”, произнесенного с непонятной интонацией, дававшей надежду на возможность продолжить начатое.

— Сегодня бейсбол, — так, будто это все объясняло, ответил Брок. — “Янкиз” против “Ред Сокс”. Вот это будет пиццей, но только если, выслушав, ты не выставишь меня за порог. В противном случае это так и останется набором полуфабрикатов и сырых овощей.

— Я слушаю, — совершенно серьезно отозвался Роджерс и сложил руки на мощной груди. Вид его острых сосков, отчетливо проступавших под тонкой тканью футболки, чуть было не сбил Брока с мысли, но он взял себя в руки.

— Я устал ходить вокруг да около, — признался ему Брок, моя руки и вытирая их полотенцем. — Зажги, пожалуйста, духовку. — Убедившись, что Роджерс, хмыкнув, отлепился от дверного косяка и пошел выполнять распоряжение, Брок продолжил: — Намекать, выкручиваться, наблюдать за попытками других донести до тебя то, что никак не удается мне. И я подумал… Противень не забудь достать. Да, вот этот круглый. Спасибо. И масло оливковое. Ага. Так вот. И я подумал, что надо бы тебе как-то словами сказать. Напрямую. Потому что ты, уж прости, аналитик от бога, подковерные интриги сечешь на раз и все такое, но в интересующем меня вопросе э… пиздоглазый. Немного.

Роджерс открыл рот, чтобы что-то сказать (Брок почти услышал его извечное “Манеры, Рамлоу!”), но, видимо, передумал.

— Так вот, — Брок глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду, на мгновение даже перестав разминать тесто, распределяя его по поверхности противня, — ты мне нравишься. Пока в твоей голове не замелькали все эти “как начальник”, “как человек”, “как суперсолдат”, “как борец с мировым злом”, оговорюсь: и это все тоже. Но больше всего как мужик. В личном, сексуальном, любовном, интимном плане. Не знаю, какие еще слова подобрать, чтобы у нас не было разночтений и не дать тебе возможности понять меня как-нибудь не так. Ты уже третий месяц всех вокруг понимаешь не так, меня тоже, и я больше не хочу…

Брови Роджерса поползли вверх, он отложил помидор, который бездумно крутил в руке, и взглянул на Брока в упор, будто дулом в лоб ткнул.

— В сексуальном, — повторил он с расстановкой, — в интимном плане. — А потом посмотрел на продукты, которые принес ему Брок, как какой-то древний пещерный человек своей самке. — И это… свидание?

— Если хочешь, мы можем посмотреть матч в пабе на Пятой авеню, — предложил Брок, нарезая помидоры и выкладывая их тонкие пластинки на будущий “пышный корж” пиццы. — Но я предпочел бы остаться здесь. Вдвоем. Ну, или ты останешься с пиццей, а я…

— Меня никто никогда не приглашал на свидание, — признался вдруг Роджерс, пристально разглядывая банку с маслинами, будто та была его личным врагом. — Только Пегги, и это плохо закончилось.

— Ты опоздал? — с мягкой насмешкой спросил Брок.

— Нет. Я утонул в ледяной воде вместе с “Валькирией”, набитой бомбами.

— Так себе опыт, — посочувствовал ему Брок, чувствуя, что сердце колотится едва ли не в горле. — Я прослежу, чтобы с тобой ничего не случилось… в ближайшие лет двадцать-тридцать. Если позволишь. Если я…

Договорить ему не дали. Решительно настроенный на обретение личной жизни Роджерс просто оказался рядом и, взяв его лицо в горячие широкие ладони, поцеловал.

Первым.

Решительный малый.

Надо было раньше сказать ему все прямым текстом, но кто ж знал?

Пиццу они ели поздно ночью, а игру посмотрели утром в повторе. Потому что личное — это вам не мир спасать. Оно требует тишины и обстоятельности.

Вместо постскриптума

— Будешь пялиться на командирские тылы — выплюнешь уже импланты, — предупредил Родригеза Роллинз, и чертов мальчишка, оглядев Брока с головы до ног, ответил:

— Не больно-то хотелось. Я вообще смотрел в другую сторону.

— Я и говорю, — Роллинз не умел намекать, но отчего-то узнавал все новости раньше всех, даже раньше секретариата и бухгалтерии. Как — оставалось его личным секретом. — Не смотри на то, что принадлежит командиру. Импланты — они денег стоят.

Родригез дураком не был, а потому только открыл рот, закрыл его и поднял брови, не задав ни единого вопроса.

— А знаешь, — ответил он Роллинзу. — Твои тылы тоже вполне ничего. Сколько ты от груди жмешь?

Сказать, что Брок офигел, увидев как каменно-спокойный Роллинз молча снимает куртку и напрягает огромный бицепс, демонстрируя его Родригезу, — значило тактично промолчать.

Что ж, в отношении чужого личного Брок, в отличие от Роллинза, тоже иногда бывал удивительно слеп.

Потому что его собственное сияло ярче солнца.