Ни дня без мысли - Страница 12

Во всем этом так много земного, что для небесного места почти не остается…

При всех этих сомнениях я люблю бывать в храме. В любом. Потому что практически в каждый вложено что—то от человеческого таланта, мечты и уж, конечно, любви. Почти все на земле построено либо для бытовой надобности, либо ради денег. А в храмах живут души их создателей. Почему и люблю приходить не во время службы с ее многолюдьем и строгим распорядком, а когда в церкви тихо и пусто. Почти всегда ставлю свечки – за покойных родителей и ушедших друзей. Не уверен, что эти восковые символы нужны Богу – но мне самому нужны. Слишком много не додано близким при их жизни, и сердце за это болит – а свечки успокаивают, как и цветы, положенные на могилу. Есть крохотная надежда, что они там все—таки что—то видят, как—то узнают, что их помнят и любят, и эта память и любовь непостижимым для нас способом продолжает их земную жизнь.

Когда родители были живы и болели, я просил Господа продлить их дни. Чтобы за себя молился – не помню. Странно было бы чего—то просить у Бога для себя. Ведь и так получил сверх всякой меры!

Мои беспартийные родители даже при Сталине не сидели. А сам я сколько раз мог угодить в камеру – и не угодил. Не печатали, ругали в газетах – подумаешь, беда! Писательскую судьбу пытались сломать – но ведь не сломали. Мало того, практически, всю жизнь занимаюсь любимым делом, да еще и деньги за это платят. Да, бывали голодные периоды, уже при седой голове калымил ночами, возил бандитов и проституток. Ну и что – зато какой материал собрал для повести! Мама прожила восемьдесят пять, отец девяносто три. Женщины любили – спасибо им всем. Друзья не предавали (или почти не предавали), и я никого не предал, Бог уберег от этого убийственного греха. Книги и пьесы обошли всю страну, переводились на сорок языков. До тридцати с лишним лет не выпускали за границу – зато объездил и облетал всю свою огромную родину, от Камчатки с Сахалином до Прибалтики и Молдавии. Впрочем, пятнадцати лет свободы хватило, чтобы посмотреть мир, поездить на зарубежные премьеры, на презентации переведенных книг, поплавать в теплых морях, покидать камешки во все четыре мировых океана.

Уж если обращаться к Богу – то только с благодарностью. Вот с нею довольно часто и обращаюсь. Но странно было бы для этого идти в церковь: все равно, как передавать письмо родному отцу через секретаршу.

Опять—таки, хочу быть справедливым: у миллионов людей нет гуманитарного образования или гуманитарной одаренности, и красивая молитва, созданная талантливым профессионалом, лечит им душу, давая надежду, что такие проникновенные слова лучше дойдут до Господа. Дай Бог всем им счастья! Но мне легче разговаривать с Отцом Небесным напрямую, и слова находить свои.

Я надеюсь, что в Двадцать Первом веке, великолепно оснащенном технически и потому особенно опасном, влияние церкви будет постепенно уменьшаться, а влияние Бога возрастать. Почему надеюсь именно на это? Да потому, что слишком много зла в последние годы творится с опорой на церковь – взять хотя бы тот же международный терроризм. Ведь не Аллах же обещает убийцам детей царствие небесное – обещает священнослужитель, в данном случае фанатик, бесконечно далекий от учения Мухаммеда. Но разве мало христианских священников страдают той же ксенофобией, пусть и не в столь изуверском варианте? Разве среди тех же российских фашистов не встречаем мы людей в черных рясах?

Я понимаю – нельзя требовать от служителей церкви (мечети, синагоги, дацана), чтобы они были лучше общества, в котором живут. Какие мы, такие и они. Мы вместе болеем и вместе долго и трудно выздоравливаем. Просто надо видеть разницу между Божеским и человеческим.

Иногда, когда у меня возникает потребность встретиться с какой—нибудь важной персоной, умный начальник дает свой прямой телефон. Если же попадаешь на секретаршу, начинается тупое и нудное выяснение: кто, с какой целью, и не лучше ли мне позвонить пятому помощнику. Пусть не воспринимается это сравнение как кощунственное, но Бог ведь дал зачем—то каждому из нас свой прямой телефон – нашу совесть. А мы упорно рассчитываем, что через секретаршу оно получится вернее. Может, и так – но сомнений много.

Мне нравятся люди, чей путь к Создателю лежит через церковь: я им сочувствую и желаю успеха в их благом деле. Но не думаю, что этот путь обязательный и единственный. У нас есть и иная возможно: почаще прислушиваться к собственной совести. Кто—то ведь ясно дает нам понять, хорошо мы поступаем или плохо. Может, и не Он. Но тогда – кто?

Вот на совесть и надеюсь прежде всего.

По легенде, цыганка нагадала судьбу троим известным шахматистам. Было это, кажется, в Вене, что, впрочем, неважно. Шли после тура по парку, увидели даму в цветастом платке и за скромные деньги купили пророчество. Дама посмотрела на три ладони, помрачнела и продавать прогноз отказалась. Шахматисты настаивали, даже удвоили плату. Тогда она сказала, примерно, следующее: один из вас умрет через месяц, другой через год, третий через три года. Шахматисты, люди умные и образованные (один из них был знаменитый гроссмейстер Рети) поблагодарили цыганку и пошли дальше, обмениваясь шуточками. Однако через месяц умер один из них. А через год – второй. Третий, правда, не умер в обещанный срок, но тоже попал в неприятности, тяжело болел.

Автор статьи, где об этом рассказывалось, ничего не комментировал – мол, такой вот загадочный факт. Бывает.

По легенде, цыганка нагадала Пушкину, что ему надо опасаться высоких белокурых людей. Дантес был высокий и белокурый. Александру Сергеевичу он понравился, и поэт, смеясь, вспомнил предсказание. Чем кончилось – известно.

Как всякого нормального обывателя, пророчества меня интересовали всегда. Что—то старался понять, что—то понял, во что—то не вдумывался. Теперь пришла пора вдуматься.

Повод – документальный телефильм о Вольфе Мессинге, человеке, который умел очень многое. А если проще – был гений. Уникум.

При угрюмо тупой советской власти штатное расписание составлялось так: сперва наверху чертили схему, а после уминали в нее людей. Куда девать Мессинга, было совершенно не понятно, и его утрамбовали в ячейку под названием «эстрадный артист», бок о бок с фокусниками, исполнителями чечетки и мастерами художественного свиста. (К слову скажу, что не так уж далеко мы ушли от совка: живущий ныне мой друг Юрий Горный, по своим удивительным способностям тоже уникум и гений, по профессии – кто? Ну, конечно же, эстрадный артист!). Так вот, эстрадный артистизм Мессинга формулировался как чтение мыслей на расстоянии. Это он тоже мог – я сам свидетель. Был на его концерте и видел, как, взяв за руку гражданина из публики, Мессинг, выполняя его молчаливое задание, быстро шел, почти бежал по залу и в заданном ряду на заданном месте у заданного Васи вытаскивал из кармана расческу. Еще писал на листе бумаги десяток цифр и просил случайного зрителя одну из них зачеркнуть. Тот зачеркивал. После чего листок переворачивали – там рукой Мессинга была написана именно зачеркнутая цифра. Никаких «подсадок» при этом не было: еще до меня на сеанс угадывания мыслей ходила мама, сама давала эстрадному артисту задание, и он все точно исполнил.

Про Мессинга ходили легенды: якобы он без всякого пропуска сквозь бесконечные ряды охранников прошел в Кремль прямо в кабинет к Сталину. А когда вождь изумился – «Как вас пропустили?», Мессинг ответил – «А вот вас не выпустят». И точно – перед всесильным диктатором охрана встала стеной.

Еще ходила легенда попроще. Якобы Мессинг с кем—то из знакомых ужинал в ресторане, а из—за дальнего столика на него пару раз взглянула молодая дама. Уже уходя, Мессинг на пару секунд задержался у того столика и вполне дружелюбно спросил: «Неужели я действительно так похож на обезьяну»? Дама охнула и чуть под стол не свалилась – именно так она и подумала.

Было, не было – не знаю. Сам Мессинг вспоминал, что о своем даре узнал случайно: мальчишкой ехал в поезде зайцем, в вагон вошел контролер, и перепуганный пацан, подняв с пола какую—то бумажку, протянул ее грозному начальнику вместо билета – а тот бумажку прокомпостировал.