НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 36 - Страница 50

— Еще не окончили?

В голосе Кати прозвучал упрек.

— Чего спешить, когда рыбы нет, — буркнул мужчина с красными, изъеденными дымом глазами.

— Как это нет рыбы, Хат? Рыба есть.

— Эта?

Не оборачиваясь, Хат швырнул к ногам Кати шипастую оливково-серую рыбину.

— Ешь сама.

Третий, заросший по самые глаза мужчина, удовлетворенно кивнул: «Да-да, ешь сама». Нор в ярости сжал кулаки, готовый броситься на обидчика Кати. Но девушка молчала. Она думала.

Да, это была не та рыба, которой издревле питалось племя. Та, нежно-белая, гладкая и еще темноспинная, плоская, ловилась все реже, а вместо нее попадались вот эти уродцы, о которых умудренная опытом Оалу сразу сказала, что они ядовиты. Но Кати давно уже посещали сомнения. Откуда Оалу знала, что шипастую рыбу есть нельзя, если она ее не пробовала? Что-то тут было не так. Может быть, Оалу вынесла свой приговор, потому что обязана была знать все и на все давать ответы, как то положено главе рода? Может быть, боязнь обнаружить свое неведение заставила ее поспешить?

Племя постоянно жило под угрозой гибели, любой неосторожный шаг был опасен, и потому главе рода повиновались беспрекословно. Еще вчера Кати оставила бы сомнения при себе. Но сегодня был слишком необычный день!

Неожиданно для всех и для себя тоже она подняла рыбину, вырвала из нее внутренности и впилась зубами в мясо. Нор вскочил, чтобы вырвать из ее рук отраву, но Хат намертво вцепился в него.

— Не мешай! — прорычал он. — Может, она сдохнет, а может, и спасет нас от голода.

Кати ела оливковую рыбу. Мясо было нежным, но непривычным на вкус. Впрочем, на вкус люди племени не обращали внимания. Съедобно или несъедобно — все остальное не стоило внимания.

Кати сплюнула чешую и отбросила обглоданный скелет. Мужчины смотрели на нее с почтением и страхом. Кати ждала, что ее желудок схватят судороги, и она умрет. Но пока ничего не происходило. Она села на валун. Так они просидели более часа — Кати в центре, мужчины по сторонам. Они сидели и молчали, скрывая свои чувства. Тучи сошли с неба, стало жарко, мужчины сбросили с себя шкуры. Кати не шелохнулась. У Нора задрожали губы. Судорожно глотнув воздух, он схватил вторую рыбину и съел ее. Никто не возразил. Волосатый голодно засопел. Хат заговорил сам с собой.

— Оалу сказала: «Кто съест, тот сразу умрет». Кати съела и не умерла. Нор съел и тоже не умер. Они нарушили запрет. Зато они сыты. А Хат голоден. Кого должен слушать Хат? Мудрейшую или ослушницу? Хат должен слушать свой желудок, вот кого должен слушать Хат.

Он взял две рыбины и одну протянул Заросшему. Тот отчаянно замотал головой.

— Оалу сказала «нельзя», — хрипло проговорил он. — Оалу мудрая…

— Кати еще мудрей! — звонко воскликнул Нор. — Колючей рыбы много, мы можем остаться где тепло,

— От тепла болеют, — неуверенно возразил Заросший.

— Тогда почему мы греемся у костра? — нетерпеливо спросил Нор.

Хат ничего не говорил — он доедал последнюю рыбину. В желудке становилось все теплее и теплее, и Хат был счастлив.

Заросший завистливо сглотнул слюну. Украдкой осмотрелся. Рыбы ему уже не осталось.

— Нам не надо идти за холодом, — громко сказала Кати, вставая. — Иноплеменник был прав: в тепле больше дичи.

— Что ты говоришь! — испугался Заросший. — Иноплеменники всегда лгут…

— Почему? — удивился Нор.

— Потому что они наши враги, — убежденно ответил Заросший.

— Ты думаешь словами Оалу, — сказала Кати. — А я думаю своими. И ты думай своими.

— С рыбой Оалу ошиблась, — вставил Хат.

— Кати мудрее ее, — повторил Нор.

— Да я что… — смутился Заросший.

В глубине бухты раздался громкий треск. Огромная глыба льда, подточенная водой, отделилась от ледника и, сверкнув хрустальной изнанкой, рухнула. Брызнули осколки.

— Скоро льда совсем не останется, — сказала Кати. — Надо думать, как жить дальше.

— Вот вы с Оалой и думайте, — сказал Хат. — А нам поторопиться надо с починкой и наловить побольше. Сегодня племя будет плясать.

Никто не заметил, как от скалы, прикрытая выступом, бесшумно отделилась чья-то тень. Притаившаяся Оалу все слышала. Но недаром уже столько лет она была главой племени. Если она многого не знала, то одно она усвоила твердо: спорить надо только тогда, когда исход спора заранее предрешен в твою пользу.

Оалу заспешила к пещерам, чтобы опередить Кати. Сделать это было нетрудно, так как Кати сначала помогла мужчинам наловить рыбы. Потом она взяла Нора за руку.

— Пойдем.

День был прекрасен, это был ее день. Когда они отошли поодаль, Кати сказала.

— Ты смелый, Нор. Сегодня день перемен. Сегодня, если ты хочешь, ты станешь моим мужем.

Нор обрадованно и нежно посмотрел на Кати.

Последний обрывок тучи было закрыл солнце, но оно стряхнуло с себя липкие объятия, и яркий, горячий свет залил побережье. В укромном уголке, где росло дерево, было тихо, и Кати с Нором были там счастливы.

— Теперь иди, — сказала наконец Кати. — Племя ждет улова, а мне надо поохотиться на куропаток.

Но на пути ей встретилась Оалу. Женщина ждала ее, всматриваясь с высокой скалы.

— Кати! — окликнула она. — Мы ждем тебя в пещере совета, чтобы слышать твое слово.

— Мое слово? — удивилась Кати. Раньше ее никогда не приглашали в пещеру совета.

— Надо принять важное решение, — медленно и веско проговорила Оалу. Ее цепкие глаза внимательно смотрели на девушку. — Ты уже достаточно мудра, чтобы подать хороший совет. Я так считаю.

Услышанное польстило Кати. Хотя она больше и не верила в непогрешимость Оалу, в ее памяти жили благородные воспоминания о том времени, когда ей думалось, что именно недоступная другим мудрость Оалу оберегает племя от всех и всяческих бед. Кати почтительно наклонила голову. Оалу чуть-чуть усмехнулась.

— Пошли.

Когда-то Оалу была сильней всех женщин племени. Даже сейчас, на склоне лет, в ее походке была величавость, в под кожей рук перекатывались мускулы.

Пещера, где изредка совещались старейшины, располагалась в стороне от жилья, чтобы гомон и крики ребятишек не мешали раздумьям. Войдя, Кати увидела двух обычных советчиц Оалу. Те не шевельнулись при виде девушки, только Косматая бросила на нее быстрый взгляд.

В пещере было промозгло и холодно, хотя посреди уложенных кругом камней тлели угли, а в стороне лежал обломок драгоценного плавника, которым в любую минуту можно было оживить огонь.

— Вот мы и прибыли, — сказала Оалу, усаживаясь на плоский камень и знаком приглашая Кати сесть напротив. — Сначала буду говорить я.

Она помедлила. Потом вскинула голову. Глаза ее застыли и потемнели, словно там, в никому не ведомой дали, куда она смотрела, ей открылось нечто, никому более не доступное. Голос, когда она открыла рот, зазвучал глухо.

— Лед тает… Рыба уходит! Зверь меняет повадки. Голод подкрадывается к нашим пещерам! Тепло размягчает мускулы, сырость несет болезни. Страшные беды я вижу впереди! Что делать нам? Мы родились во льдах, наши предки жили во льдах и предки наших предков. Лед — наша кормилица и мать, а если мать уходит, то ребенок следует за ней. Таков высший закон. Иначе гибель. Гибель! Я сказала.

Советчицы тяжко молчали. Их темные лица были бесстрастны, как камни.

Потом они разом наклонили головы.

Невольно Кати захотелось сделать то же самое.

Усилием воли она стряхнула оцепенение.

— Я не понимаю, — робко выдавила она. — Я…

— Это потому, что ты молода, — сурово сказала Косматая.

— Молода, — эхом откликнулась вторая советчица, жилистая и худая, как рыбья кость.

— Говори, — неожиданно разрешила Оалу уже обычным своим голосом.

Кати посмотрела на нее с благодарностью.

— Может быть, я и вправду молода, — начала она неуверенно, — но я не вижу причин для ухода. Исчезла одна рыба, появилась другая…

— Которую есть нельзя, — вставила Косматая.

— Которую я съела и которая не причинила мне вреда.

— Ты ослушалась Оалу?!