НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 17 - Страница 8

Глаза его тотчас открылись, и он выпрямился, в полной боевой готовности.

— Да? — мгновенно отреагировал он.

Я и позабыл, что хотел сказать. Он буравил меня глазами, и выражение лица у него было точь-в-точь как у Форда, психоаналитика — бдительное, но дружелюбное.

— А я и не подозревал, что роботы едят, — наконец еле слышно выговорил я.

— Конечно, в этом нет нужды, — ответил он. — Но когда вращаешься в обществе, к чему не привыкнешь! Да это еще что! Меня сконструировали так, что я умею оценить вкус пищи. Пирог был восхитительным!

— Я рад, что он пришелся тебе по вкусу, — ледяным тоном произнес я. — А я — то сам собирался им полакомиться.

— О, я страшно извиняюсь, — воскликнул он. — Боюсь, что по части этикета я не очень сведущ.

Он нажал кнопку едоматики и вскоре вытащил из желоба доставки и вручил мне тарелку с сандвичами. Я чуть было не произнес саркастическим тоном «спасибо», когда подметил блеск в его глазах, но было уже слишком поздно: он успел схватить сандвич и забросить его себе в рот.

— Конечно, аппетит у меня безграничный, — напугал он меня.

Недавно из-за того, что вздулись цены на всякие социальные услуги, ежедневный пищевой рацион на одного человека уменьшился. Кто-то же должен был оплачивать такие статьи расхода, как Р/26/5/ПСИ и этот «кто-то» как всегда был потребитель.

— Послушай, — сказал я, пытаясь говорить как можно более спокойным тоном. — Покуда ты здесь, у меня, не мог бы ты отказаться от этой привычки? Я не возражаю, чтобы ты подключался к сети для перезарядки не в часы пик, но еда — продукт дефицитный. Пойми же, мы с тобой съели все, что мне положено на сегодняшний день!

Вы думаете, я заметил у него хоть какие-то угрызения совести? Ничего подобного! Он даже имел наглость, если уж дело обстоит так, предложить мне содержимое своего пластикового мешочка. Там все стерильно чистое, заверил он меня.

Остаток дня и весь вечер мы не разговаривали. Я пошел спать в еще более угнетенном состоянии, чем когда-либо, и прескверно провел ночь. Каждый раз, просыпаясь, а это было частенько, я слышал жужжание, подобное монотонному храпу — мой робот подзаряжался.

Проснувшись, я только через десять минут вспомнил о существовании Р/26/5/ПСИ, и эти десять минут были самыми приятными за все следующие две недели. Я лежал в постели, рассматривая трещины на потолке, которые в соединении с причудливой формы выемками в тех местах, где штукатурка отвалилась, создавали впечатление, будто некие чешуйчатые создания продираются сквозь девственный лес. Я всегда позволял себе роскошь по утрам около часа проводить в воображаемом мире; вполне возможно, что это единственный доступный мне вариант реального мышления.

Однако это длится недолго. В конце концов я опять впаду в апатию, и мой ум постепенно притупится. Но прежде чем это случится, я должен сделать над собой усилие, чтобы встать, пойти в туалет и одеться, иначе я мог проваляться в постели целый день.

Больше всего меня угнетала бесцельность моего существования. Вставал я, повинуясь только самоконтролю — с тем же успехом я мог бы валяться в постели. Делать было совершенно нечего, и если бы я даже вышел на улицу, то увидел бы лишь массивные жилые кварталы и снующих по улице людей, также лишенных цели.

Когда я, рассматривая неровные треугольные трещины на потолке, начал сочинять свою первую сказочку на эту тему, я вдруг вспомнил о роботе, который, наверное, все еще сидел в моем кресле. Я постарался сконцентрировать внимание на трещинах, но ничего хорошего из этого не вышло. Я по-прежнему думал о роботе и хотел узнать, о чем думает он.

Или он совсем не думает, а просто отключился и лежит себе в кресле — обесцененная модель устаревшей конструкции, и на него только зря тратят общественные фонды?! Я взволновался не на шутку. Он был должен по меньшей мере принести мне завтрак в постель.

— Что ты там поделываешь? — крикнул я ему через ширму, которая отделяла мою кровать от остальной части комнаты.

— Разглядываю трещины на потолке, — ответил он.

Я почувствовал, как у меня от ярости кровь бросилась в лицо. Вчера вечером он уже вызвал у меня такой приступ ярости. Я сидел в «гостевом» кресле, а он — в моем, и внезапно я осознал, что он постукивает кончиками пальцев по обивке кресла. Я чуть было не поднял голос протеста, когда обнаружил, что сам постукиваю кончиками пальцев по обивке и уже довольно давно! Этот ублюдок передразнивал меня!

— Какого же черта ты разглядываешь трещины? — закричал я.

— А из интересу, — ответил он. — Я нахожу, что это хорошая тренировка для ячеек моего мозга. Да откровенно говоря, и делать-то особенно нечего. Почему вы не встаете?

Я успокоился. Он не мог знать, чем я занимаюсь: это было простое совпадение. Я осторожно высунул ноги из-под одеяла и поднялся. Потянулся и, зевая, стал одеваться.

— Начинается еще один томительный день, — рассеянно пробормотал я себе под нос.

— После того, как вы всю ночь проспали, у вас нет никаких причин чувствовать себя утомленным, — раздраженно отозвался он. — Вы что-то не в порядке.

— Вот для чего здесь ты, — ответил я, стараясь не сорваться. — Чтобы ты привел меня в порядок.

Я всегда бываю несколько возбужден сразу же после вставания. Отчасти поэтому я живу холостяком; не одна девушка удирала из моей квартиры во время завтрака, чтобы уже никогда не вернуться.

— И неправда, — заявил он тоном, приведшим меня в бешенство. — Я здесь для того, чтобы доказать вам, что вы в полном порядке.

— Ради бога! — Я выскочил из-за ширмы, весь кипя от негодования. — Сначала ты сказал, что я не в порядке, а потом говоришь, что ничего подобного. Тебе нужно привести в порядок логические цепи!

— С логикой у меня все нормально! — разозлившись, он вскочил и сжал кулаки. Я надеялся, что он все еще помнит Первый закон. — Вы симулянт, поглотитель общественных фондов! Вам нужен не я! Вам нужно съездить кулаком по носу!

Двумя прыжками я пересек комнату.

— Ты что, сам захотел по носу? — взвыл я, забыв и о самом себе, и об азимовских законах.

Внезапно он сел.

— Простите, — немного помолчав, пробормотал он. — Не знаю, что со мной. После перезарядки мне нужно какое-то время, прежде чем начать работать нормально.

Я стоял над ним, все еще сжав кулаки, ошеломленный этой неожиданной переменой. Он уставился на стену, время от времени вздрагивая. В комнате было очень тихо. Я чувствовал себя по-дурацки. Я не совсем понимал, что это на меня накатило. Передо мной был лишь Р/26/5/ПСИ, и я как-то не представлял себе, что он может меня передразнивать. Но при одном его виде я был готов взъерепениться.

На следующей неделе дела пошли все хуже и хуже. Тем не менее я преуспел в том, что опять уселся в свое кресло — просто при первом же удобном случае я потребовал, чтобы он его освободил. В конце концов, должен же он повиноваться прямым приказам! Но он уступил на редкость неохотно и усмирял: свою гордость тем, что стал расхаживать по комнате, раздражая меня, а потом включил 3-V.

Мне не по душе 3-V; слишком уж натуралистично. Это все равно что впустить в свою комнату живых людей, словно мало того, что сам робот основательно вторгся в мои владения. Теперь, когда он сидел за моей спиной, а вереница идиотов из какой-то многосерийной передачи для домохозяек разыгрывала в углу реалистическую драму, все это вообще стало непереносимо. Я бы опять — в который раз — попросил его выключить 3-V, и он бы, конечно, повиновался. Но очень скоро он бы втихую снова все включил.

К концу первой недели ему, как это ни странно, вдруг наскучил 3-V как раз тогда, когда у меня только-только пробудился интерес к передачам, и мы поменялись ролями. Он стал выключать 3-V, а я с радостью встречал персонажей передач, только чтобы не видеть его невыразительной, вглядывающейся в меня физиономии.

Примерно к этому времени я, наконец, разобрался, что же происходит. Раздражение все росло, слагаясь из бесконечного количества мелочей, но окончательно решил исход дела именно 3-V.