НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 17 - Страница 17

— Хватит играть в прятки, Лим!

Разделенные столом, капитан и пассажир смотрели друг на друга словно два бойцовых петуха.

— Скажите, Лим, почему вас называют «палачом»?

— Уже успели, я вижу, переговорить с этим пассажиром в красном? Пижон. Он что, нарывается на неприятности?

— Ни Дамин-Хест, ни я не ищем неприятностей; напротив, мы стремимся их избежать. Поэтому, прежде чем принять решение, я хотел узнать, почему ваше присутствие так раздражает эту публику.

Лим помолчал, затем холодно улыбнулся.

— Я убил двести человек, — ответил он.

Капитан вопросительно поднял брови.

— Но ведь были же какие-то смягчающие обстоятельства, а может быть, просто несчастный случай? Не то бы вас казнили. Расскажите лучше все, как есть, чтобы я смог принять разумное решение и успокоить этих перепуганных идиотов с Касердама.

Лим подтянул к себе стул и уселся, его большое тело слегка обмякло, словно он позволил себе немного расслабиться.

— Давайте присядем, капитан. Простите, если я причинил вам лишние хлопоты. Вы хотите быть справедливым. Понимаю. Боюсь, я настолько отвык от подобного к себе отношения, что перестал его узнавать. Дело, в общем-то, нехитрое…

— Выпьем, если не возражаете, — ответил капитан Кортар, доставая в знак перемирия из ящика стола бутылку с бесцветной жидкостью и два стакана. Они разом выпили, и Лим, почти совсем успокоившись, принялся рассматривать стакан на просвет.

— Этиловый спирт пополам с дистиллированной водой — давненько я не пробовал эту смесь, еще со студенческой скамьи.

— Напиток космонавтов, мы зовем его ракетным топливом. Убей меня бог, если я знаю почему.

— А мы в госпитале звали бальзамирующей жидкостью.

— Так значит вы — врач.

— Доктор медицины, точнее был им. — К Лиму вновь вернулась напряженность, и он весь подобравшись, сидел на самом кончике стула. — Не люблю я рассказывать свою историю, так что вы уж простите, если я малость подсокращу. Дело в том, что на Деламонде бронхиальная карцинома является повальным заболеванием. Как вы знаете, а может быть, и не знаете, это особая болезненная и неизлечимая разновидность рака легких. Это, пожалуй, единственная достопримечательность этой планетки, если не считать того, что она богата тяжелыми металлами, а ее обитатели отличаются тупоумием и сварливостью. Само собой напрашивалось предположение, что заболевания вызвали канцерогенные вещества, обильно выделяемые в атмосферу тысячами рудников, обогатительных фабрик и сталеплавильных заводов. Много раз врачи начинали исследования канцерогенов, требуя от промышленных магнатов оборудовать заводы дымоулавливателями, фильтрами и тому подобными вещами. Задабривая общественное мнение, магнаты даже финансировали эти исследования, хотя и скуповато. Но как-то так получалось, что все эти исследования не давали окончательного ответа. И надо же было случиться такому невезению, что в процессе лечения одного пациента мне удалось выделить вирус карциномы, для развития которого были необходимы тяжелые металлы.

Опыты на лабораторных животных дали положительные результаты, я опубликовал их, и дело получило громкую огласку. Пытаясь обелить себя, магнаты обещали всякую поддержку моим исследованиям. Необходимо было проверить мои теории на живых людях. Магнаты пустили в ход свои связи, и в мое распоряжение были предоставлены добровольцы из преступников, приговоренные к смертной казни. Им пообещали свободу, если они выживут. Я надеялся заразить их вирусом, а затем оперировать карциному на ранней стадии. Впрочем, я оказался единственным, кто собирался лечить этих людей. Власти и не думали держать свое слово. Всех их бросили обратно в тюрьму.

Лим замолчал. Взор его был устремлен не на капитана, а куда-то в далекое прошлое, которое он никак не мог позабыть. Капитан молча наполнил его стакан, и Лим с благодарностью выпил.

— Вот, собственно, и все, капитан, разве что досказать конец. Я оказался первым человеком, которому удалось привить заразную скоротечную форму рака. Не только мои добровольцы заболели карциномой, они перезаразили всю тюрьму. На моей совести смерть двухсот трех человек, это тяжкая ноша, капитан. Мне куда труднее нести ее, чем тюремное заключение, плети и всеобщую ненависть. Да, я — палач, и когда они лишили меня диплома врача-это был единственный разумный поступок с их стороны.

— Но не могли же они свалить на вас ответственность…

— Так они и сделали. Им было наплевать, если бы погибли только заключенные; меня, возможно, даже поблагодарили бы, что я сэкономил государству деньги на их содержание, но среди умерших оказались начальник тюрьмы и семнадцать надзирателей.

— И надо полагать, что все они принадлежали к правящей партии?

— А вы и впрямь повидали свет, капитан. Все они действительно были политическими назначенцами. Желтая пресса подняла вой, требуя надо мной суровой расправы. Меня судили и приговорили к пожизненному заключению и к десяти ударам плетью каждый месяц в течение всего срока. Были у меня кое-какие друзья и приличная сумма денег — сейчас, правда, не осталось ни того, ни другого — вот почему, отсидев только семь лет, я оказался на борту вашего корабля. Это не слишком забавная история, капитан Кортар, и я сожалею, что мне пришлось ею докучать вам.

— Судя по истерике этого болвана, я ожидал куда худшего. А теперь наполните стаканы еще раз, а я поищу, не осталось ли у меня приличных сигар.

Все время, пока капитан разыскивал сигару и раскуривал ее, он напряженно размышлял, что же ему делать. Лим был полностью в его власти, и будь доктор другим человеком, он принял бы решительные меры, и дело с концом. Запер бы его в каюте до конца рейса, и все тут. Но семь лет тюрьмы, и каждый месяц десять ударов плетью. Нет уж, тюремщиком он не будет.

— Помогите мне как-нибудь уладить это дело, — заговорил капитан, убедившись, что сигара раскурена. — Этот протокольный петух так дрожит за свою шкуру, что он вас не выдаст, но для этого вам придется держаться подальше от этой компании. Даже мысль, что вы обедаете в одном салоне с этой слоновоподобной герцогиней, кидает его в дрожь.

— А нельзя ли сделать так, чтобы еду подавали ко мне в каюту? На людях мне до сих пор как-то не по себе.

— Это сильно упрощает дело, но я не собираюсь запирать вас. И потом, где вы будете проводить свое время днем?

— Неужели у вас нет другого салона? Признаться, я и сам недолюбливаю эту публику.

— Есть офицерская кают-компания. Мы будем рады видеть вас у себя.

— Мне бы не хотелось злоупотреблять…

— Это не злоупотребление, а удачное решение проблемы, которая иначе может причинить всем нам немало хлопот.

Все уладилось. Затем во имя общего спокойствия капитан Кортар нарушил строгий кодекс личной чести, принятый на его родной планете Гозган, и опубликовал список пассажиров, в котором имя Ориго Лима было заменено другим. Подлинный список был внесен в корабельный журнал, и капитан знал, что ему не будет покоя, пока он не уничтожит следы фальсификации. Он вызвал Дейксема и кассира и объяснил им, что пошел на этот шаг для поддержания порядка и что вся ответственность и бесчестье целиком ложатся на его плечи. Как истинные гозганцы, они не спорили с ним и не спрашивали объяснений. Лим под именем Элвиса был радушно встречен в кают-компании:

— Будьте как дома, — радостно приветствовал его самый молодой из офицеров, второй помощник Фоссейс. — Хотите пива? Мы так надоели друг другу, что новое лицо для нас все равно что дождь в пустыне. Меня зовут Фоссейс. Вот этот толстяк с туповатым лицом, Женти — наш некудышный механик. А вон того мрачного типа с лошадиной рожей вы уже знаете, это Дейксем, первый помощник капитана и наш главный пьяница. Не смей. НЕ СМЕЙ, ТЕБЕ ГОВОРЯТ!

Последние слова Фоссейс прокричал, отскочив вбок, но корабельный механик Женти оказался проворнее. Его рука с конденсатором, из которого торчали два тонких острых провода, стремительно метнулась вслед ретирующемуся помощнику, и провода, проколов материю на сиденье брюк, коснулись трепещущей плоти. Раздался легкий треск, и Фоссейс громко взвыл. Все громко расхохотались, и даже Лим, забыв на секунду обо всем на свете, не смог удержаться от смеха.